– Единственный ребенок, – заметила мисс Уилкокс, пожимая плечами. – Возможно, слишком избалована отцом, но вы ведь понимаете: даже если она немного капризна, мы должны быть снисходительны.

– Гм! Боюсь, «немного капризна» – слишком слабо сказано: вам понадобится вся ваша снисходительность.

Глава 2

Мистер Эллин, упомянутый в предыдущей главе джентльмен, принадлежал к той породе людей, что ходят куда пожелают, а будучи человеком праздным и вдобавок любителем сплетен, имел обыкновение заглядывать почти во все дома в округе. Едва ли он был богат: жил мистер Эллин довольно скромно, и все же кое-какими средствами располагал, ибо, не имея определенных занятий, владел собственным домом и держал прислугу. Он любил говорить, что некогда трудом зарабатывал себе на хлеб, но если это и было так, едва ли с тех пор прошло много времени, поскольку выглядел мистер Эллин еще далеко не старым. Иногда по вечерам, увлеченный разговором, он казался совсем юным, но настроение его легко менялось, а с ним и выражение, и цвет лица; даже веселые голубые глаза его, переменчивые, подобно хамелеону, порой темнели, делались серыми и мрачными, чтобы вскоре засверкать зеленым огнем. Вообще его можно было назвать светловолосым мужчиной среднего роста, довольно худым и жилистым. В здешних местах он прожил не более двух лет, о его прошлом никто ничего не знал, но поскольку в общество его ввел приходский священник, человек почтенный, из хорошей семьи, который крайне осмотрительно подходил к выбору знакомых, мистер Эллин всюду встречал самый сердечный прием; впрочем, ничто в его поведении как будто не указывало на то, что он этого не заслуживает. Некоторые между тем называли его оригиналом и считали человеком с причудами, другие же не соглашались, что он заслужил такую характеристику. Мистер Эллин всегда казался им тихим и безобидным, хотя, возможно, подчас чуть более таинственным и скрытным, чем хотелось бы. Порой выражение его глаз вызывало смутную тревогу, а речи звучали двусмысленно, однако доброжелатели по-прежнему верили, что он не держал в мыслях ничего дурного.

Мистер Эллин часто наведывался к сестрам Уилкокс, а иногда оставался на чай; похоже, ему нравился чай с кексами, да и беседа, сопровождавшая обычно подобные застолья, не вызывала у него неприязни. Мистер Эллин быстро приобрел славу отъявленного сплетника, потому что обожал собирать и передавать слухи. В целом он предпочитал женское общество и, казалось, не отличался строгой взыскательностью в выборе собеседниц, не требуя от знакомых дам ни редких совершенств, ни блестящих дарований. В сестрах Уилкокс, к примеру, глубины было не больше, чем в фарфоровых блюдцах, на которых стояли их чашки, однако это не мешало ему проводить время в их обществе и, очевидно, получать величайшее удовольствие, слушая, как они во всех подробностях обсуждают свою школу. Он знал по именам всех юных подопечных сестер Уилкокс и здоровался с ними за руку, когда встречал на прогулке. Мистер Эллин помнил, в какие дни у них экзамены, а в какие праздники, и не раз сопровождал мистера Сесила, младшего священника, когда тот приходил экзаменовать девочек по церковной истории.

Экзаменационные испытания проходили каждую неделю, днем по средам, после чего мистер Сесил иногда оставался на чашку чая и обычно встречал среди приглашенных гостей двух-трех своих прихожан. Мистер Эллин неизменно бывал в их числе. Сплетники прочили одной из сестер Уилкокс брак с младшим священником и уверяли, будто его приятеля вскоре свяжут те же нежные узы со второй из девиц, так что счастливое событие произойдет при весьма любопытных обстоятельствах. Редко когда на подобные вечерние чаепития не приглашали мисс Фицгиббон, в расшитом муслине, с развевающимися лентами и тщательно завитыми локонами; другим ученицам тоже случалось бывать там, их звали спеть перед гостями или сыграть немного на фортепьяно, а иногда прочесть стихотворение. Мисс Уилкокс старательно взращивала в своих юных воспитанницах умение выгодно показать себя, полагая, что таким образом исполняет свой долг перед ними и перед собой. Она преследовала сразу две цели: приумножить славу своего заведения и научить девочек владеть собой.

Любопытно отметить, что в подобных случаях подлинные высокие природные качества одерживали верх над мнимыми, фальшивыми совершенствами. «Дорогая мисс Фицгиббон», всегда разодетая и окруженная лестью, неуклюже обходила собравшихся с самым унылым видом – вероятно, ей свойственным, – угрюмо подавала руку гостям и почти тотчас грубо ее отдергивала, а затем с неучтивой поспешностью стремилась занять отведенное ей место возле мисс Уилкокс, где и сидела весь вечер молча, не улыбаясь, словно предмет мебели, ибо такова была ее манера. Другие ученицы, Мэри Франкс или Джесси Ньютон, красивые девочки с ясными, открытыми лицами, невинные, а потому бесстрашные, появлялись с приветливой улыбкой и с радостным румянцем на щеках, делали прелестный реверанс на пороге гостиной, дружелюбно протягивали маленькие ручки знакомым и садились за фортепьяно, чтобы сыграть хорошо разученный дуэт с той бесхитростной услужливой готовностью, что покоряет все сердца.

Была среди них девочка по имени Диана, та, что прежде училась в заведении мисс Стерлинг (я уже упоминала о ней); подруги обожали ее, такую милую и храбрую, хоть и немного побаивались. Щедро одаренная от природы как телесно, так и духовно, она была умна, честна и бесстрашна. Твердая как скала, она давала решительный отпор всем притязаниям мисс Фицгиббон на первенство в классной комнате, хватало у нее смелости и силы духа, чтобы противостоять им и в гостиной. Как-то вечером, когда младшего священника вызвали по какой-то спешной надобности сразу после чая и из гостей остался один лишь мистер Эллин, Диану позвали сыграть длинную сложную пьесу для фортепьяно, которую она обычно исполняла мастерски. Девочка дошла до середины пьесы, когда мистер Эллин, вероятно, впервые заметив наследницу, спросил, не холодно ли той. Мисс Уилкокс тотчас воспользовалась случаем, чтобы рассыпаться в похвалах безжизненному, тупому оцепенению мисс Фицгиббон, назвав ее истинной леди, образцом скромности и благопристойности. То ли принужденный тон мисс Уилкокс выдал ее истинные чувства, весьма далекие от восторженного одобрения, выражаемого лишь на словах, ибо она превозносила фаворитку из чувства долга, а никак не потому, что хоть в малейшей степени поддалась очарованию этой юной особы, то ли Диану, вспыльчивую по своей природе, охватило нестерпимое раздражение, трудно сказать, но она вдруг повернулась на своем табурете и обратилась к мисс Уилкокс:

– Мэм, эта девочка не заслуживает ваших похвал. Она вовсе не пример для подражания. В классной комнате она держится надменно, враждебно и холодно. Что до меня, мне глубоко противно ее важничанье. Многие из нас ничуть не хуже ее, а то и лучше, хоть мы, возможно, не так богаты.

С этими словами Диана закрыла крышку фортепьяно, взяла под мышку ноты, присела в реверансе и удалилась.

Как ни странно, мисс Уилкокс не сказала тогда ни слова, да и впоследствии не отчитала Диану за эту выходку. К тому времени мисс Фицгиббон обучалась в школе уже три месяца, и, вероятно, первые восторги директрисы, увлеченной своей подопечной, успели утихнуть.

В самом деле, с течением времени все чаще стало казаться, что зло возможно исправить, жизнь входит в свою колею, мисс Фицгиббон готова снизойти до своего окружения и занять надлежащее место среди учениц, однако всякий раз, к вящей досаде ревнителей справедливости и здравомыслия, какое-нибудь мелкое происшествие пробуждало угасший было интерес к ее ничтожной персоне. Однажды это была огромная корзина фруктов из оранжереи – дынь, винограда и ананасов – в подарок мисс Уилкокс от имени мисс Фицгиббон. Быть может, виной тому эти роскошные плоды, которыми излишне щедро наделили формальную дарительницу, или обилие пирожных по случаю дня рождения мисс Уилкокс, но случилось так, что из-за расстройства пищеварения мисс Фицгиббон принялась ходить во сне. Как-то ночью она устроила переполох в школе и насмерть перепугала всех девочек, когда прошла по спальням в длинной белой ночной рубашке, испуская стоны и вытянув перед собой руки.

Послали за доктором Перси, однако, как видно, его лекарства не помогли, поскольку через две недели после первого припадка лунатизма мисс Уилкокс, поднимаясь по лестнице, на что-то наткнулась в темноте. Поначалу она решила, что это кошка, но когда принесли лампу, обнаружила, что ее дорогая Матильда Фицгиббон лежит, скорчившись, на площадке, синяя, холодная, оцепеневшая, с побелевшими губами, в полузакрытых глазах ни проблеска света. Девочку не скоро удалось привести в сознание: казалось, чувства ее все еще в смятении, и теперь у мисс Уилкокс появился неоспоримый предлог держать любимицу весь день на диване в гостиной и хлопотать над ней больше прежнего.

Но приходит день расплаты и для избалованных наследниц, и для пристрастных воспитательниц.

Однажды ясным зимним утром, когда мистер Эллин сидел за завтраком в своем холостяцком кресле и наслаждался чтением еще сырой свежей лондонской газеты, принесли письмо с пометками «лично в руки» и «срочно». Последняя приписка пропала втуне, ибо Уильям Эллин никогда не торопился и лишь недоумевал, как у других хватает глупости спешить, ведь жизнь и без того коротка. Он оглядел небольшое послание: сложенное треугольником, надушенное, – несомненно, от женщины. Мистер Эллин узнал почерк: это от той самой дамы, которую молва так часто прочила ему в жены. Холостяк достал сафьяновый футляр, выбрал среди инструментов маленькие ножницы, вырезал печать, не повредив ее, и прочел:

«Мисс Уилкокс шлет сердечное приветствие мистеру Эллину и будет рада видеть его у себя, если тот сможет найти несколько свободных минут. Мисс У. нужен небольшой совет. Она объяснит все мистеру Э. при встрече».

Мистер Эллин спокойно покончил с завтраком и тщательно оделся, чтобы пройтись по холодку. В этот декабрьский день стояла прекрасная, хоть и морозная, солнечная безветренная погода. Прогулка ему понравилась: воздух был неподвижен, солнце не по-зимнему ярко, твердая, схваченная морозом дорожка припорошена снегом. Он постарался продлить удовольствие и выбрал кружной путь через поля по извилистым малолюдным тропинкам. Если по дороге встречалось дерево, на которое удобно было опереться, он иногда останавливался, прислонялся спиной к стволу, складывал руки на груди и погружался в размышления. Если бы какая-нибудь досужая сплетница застигла его в эту минуту, то решила бы, что он думает о мисс Уилкокс; возможно, когда мистер Эллин дойдет до Лоджа, по его обращению мы поймем, насколько верна эта догадка.