«Мы скучаем по твоей веселой улыбке, но узнать о твоих успехах для нас великая радость. Деньги, что ты присылаешь домой, помогают нам сводить концы с концами. Береги себя, милая. Маме, бедняжке, нездоровится, но она, как всегда, продолжает работать и заботиться о семье. Будь счастлива, девочка, и знай: мы безмерно за тебя рады. Для родителей нет большего счастья, чем знать, что их дитя хорошо устроено в жизни. Все шлют тебе сердечный привет, мы любим тебя и гордимся тобой, в особенности я, твой папа…»

Миссис Корнхилл положила руку мне на плечо.

– Вы написали домой слишком поспешно и необдуманно, дитя мое. Я знала, что вы будете сожалеть об этой маленькой ошибке. Было бы чистейшим эгоизмом огорчать ваших бедных родителей. Я подумала, что лучше будет заменить ваше послание несколькими ободряющими словами, и постаралась как можно лучше подражать вашему почерку. Ну же, глядите веселее! Разве вы не рады, что ваш папенька гордится вами?

Она тихо вышла из комнаты, оставив меня наедине с моим горем. Хотя комната моя закрывалась только на медную щеколду, которая легко поддавалась, стоило лишь взяться за нее, казалось, дверь опутали цепями и навесили тяжелый замок. Я попала в ловушку, которую сама же и расставила. Хозяйка ненавидела меня, но не желала отпускать. Слишком уж хорошо справлялась я со своими обязанностями.

Я уже упоминала, как мой отец ободрял нас в тяжелые времена, призывая подумать о тех, кому приходится много хуже. В ту минуту я не могла представить, чтобы судьба с кем-то обошлась более жестоко, чем со мной. Тогда я не была еще знакома с девочкой, известной под именем Матильда Фицгиббон.

Глава 4

Она сидела в углу гостиной Мейбл Уилкокс, и, еще бледная после недавнего приступа, казалась отчужденной, бесконечно далекой. Мистер Эллин надеялся стать ее союзником, но хоть девочка и бросила на него благодарный взгляд, когда он попросил мисс Уилкокс удалиться, оставшись с ним вдвоем, замкнулась, личико ее было хмурым.

Мистер Эллин придвинул стул ближе и произнес, стараясь, чтобы голос звучал как можно веселее:

– Так кто же ты, девочка? На нищенку вроде не похожа, да и говоришь ты правильно, без просторечий и вульгарных слов, насколько я успел заметить, хоть из тебя мало что вытянешь.

Девочка продолжала молчать и, погруженная в себя, сидела нахохлившись, словно одинокая птица на морском утесе, открытом всем ветрам.

Мистер Эллин был явно разочарован: несмотря на всю его доброжелательность, малышка оставалась замкнутой и угрюмой. Как и накануне, она была одета в нарядное платье, но теперь волосы ее не спадали локонами на плечи, а были отброшены назад и туго стянуты на затылке.

– Матильда! – воскликнул он в отчаянии, и девочка вздохнула.

На лице ее отразилась растерянность, она нахмурилась, в глазах мелькнуло что-то неуловимое – нет, не узнавание, хотя и нечто похожее. Что ж, возможно, ее имя вовсе не Матильда. С этого и следует начать. Мистер Эллин поднялся и принялся расхаживать по комнате, словно хотел оградиться от подчеркнутого невнимания девочки, от немого укора в ее глазах. Искоса бросая на нее испытующие взгляды, он несколько раз прошелся из конца в конец гостиной. Ему вдруг пришло в голову, что в своем нарядном дорогом платье она напоминает невесту, которую насильно ведут к алтарю. Эта неказистая прическа подходила ей больше.

– Тот человек, что привез тебя сюда и представился мистером Фицгиббоном, в самом деле твой отец или, может, опекун? Ведь не мог же тебя сопровождать незнакомец!

Всего на мгновение она подняла на него глаза, и странный взгляд ее, полный укоризны, немало его смутил: такие взоры больше пристали почтенным матронам, нежели девочке, которой от силы лет двенадцать-тринадцать.

– Ты мне не доверяешь? – попытался он вызвать ее на откровенность.

Когда наконец она заговорила, голос ее звучал спокойно и ровно, как у взрослой.

– Почему я должна вам доверять?

Мистер Эллин пришел в негодование.

– А кто еще готов встать на твою сторону? Как ты думаешь, что бы случилось, если бы я не сжалился над тобой? – Девочка отвернулась, но не от смущения, как можно было бы ожидать, а лишь для того, чтобы скрыть гримасу пренебрежения. Ее собеседник почувствовал досаду. – Ты не хочешь облегчить свое положение? Какое бы несчастье ни случилось с тобой, ни я, ни мисс Уилкокс в нем, несомненно, не повинны, не правда ли? Бедная мисс Уилкокс приложила немало стараний, чтобы с тобой обходились любезно, но на ее добросердечие ты отвечала безразличием. Неужели ты не могла сделать над собой хотя бы малейшее усилие, чтобы ответить ей, хотя бы в знак благодарности?

Таинственная юная особа впервые посмотрела ему прямо в лицо, и по выражению ее глаз мистер Эллин понял, что чувство, которое он принимал за угрюмость, было в действительности, по крайней мере отчасти, безмерной усталостью. Он также заметил, что, несмотря на болезненный, желтоватый цвет кожи, дымчато-серые глаза ее, обведенные скорбными тенями, прелестны. Взгляд их смущал и тревожил. У мистера Эллина возникло странное чувство, будто он смотрит на витрину ювелирной лавки и видит там похищенную у него драгоценность.

– И как мне следовало отвечать? – Несмотря на изнеможение, речь девочки была очень эмоциональна. – Если бы я рассыпалась в любезностях, то приняла бы участие в обмане, а если бы рассказала правду о себе, меня тотчас выставили бы на улицу. Что же до доброты мисс Уилкокс, она как эта гостиная – сияет блеском, но нет тепла.

Мистер Эллин едва сдержал улыбку. Расхаживая по комнате, он зябко потирал руки. Мисс Уилкокс не потрудилась распорядиться, чтобы в гостиной затопили камин ради этой встречи, однако особого неудобства он поначалу не почувствовал – должно быть, потому, что его собеседница говорила с таким пылом, что успешно заменяла пламя камина.

– Разве тебя не учили, как надлежит вести себя леди?

– Тогда, по-видимому, я не леди.

Мистер Эллин вдруг поймал себя на мысли, как давно ему не доводилось вести беседу с настолько умной представительницей женского пола. Книга хороша, жаль, что обложка столь невзрачна!

– Ты можешь рассказать мне правду, – заверил он девочку. – Я не причиню тебе зла.

– Мне это и в голову не приходило. В вас угрозы не больше, чем в буре или огне, если безрассудно не бросаться им навстречу, и все же стихии я не доверяю. Так почему я должна доверять вам, сэр?

– Потому что тебе почти нечего терять.

– Вы не правы, сэр: я лишусь своей тайны, которая может сослужить мне неплохую службу и на время выручить. Разве вы сами не храните свои секреты от посторонних?

На этот раз он не удержался от улыбки: эта крошка проникла в самую его суть.

– Не стану отрицать, но я вполне независим и располагаю собственными средствами. Едва ли мне стоит докучать окружающим подробностями моего прошлого: польза от этого сомнительна, – в то время как ты…

– Вы ничего не знаете о моем прошлом, – оборвала его девочка. – Возможно, правдивый рассказ о нем только ухудшит мое положение.

– Так что же нам делать?

– Ну, сэр, доверие – качество обоюдное. Если бы вы рассказали мне немного о своей жизни, это, пожалуй, послужило бы хорошим началом.

Мистер Эллин невольно рассмеялся. Какая забавная малышка! Несмотря на плачевное свое положение, она так отменно владела собой, что, казалось, вот-вот позвонит и прикажет принести чай.

– Мне тридцать пять лет, я холостяк, не слишком богат, но моих доходов достаточно, чтобы ни в чем себе не отказывать.

– И вы не подвержены чувствам? Ничто в жизни не захватывает вас настолько, чтобы вам хотелось поделиться этим с каждым встречным?

– По правде сказать, мне нравятся долгие прогулки. Я люблю рыбачить и охотиться.

– И в кого же вы стреляете? – Глаза ее широко раскрылись, и мистер Эллин не удержался от смеха.

– Не в юных леди. Это всего лишь забава.

– Не забава и не игра, сэр, – возразила девочка. – У птиц нет оружия, чтобы состязаться с вами в меткости. Они совершенно беззащитны.

Ее хрупкую фигурку сотрясала дрожь, как во время беседы с мисс Уилкокс.

– О, в быстроте и ловкости они превосходят человека, медлительного по своей природе, – мягко заметил он. – Ведь они обладают даром летать.

– И Господь наделил их этим даром не для того, чтобы его отнял всесильный человек.

– В вашем тоне, мисс, мне слышится насмешка, но разве человеку не дарована власть над всеми тварями земными?

Ее маленькие руки вцепились в края стула с такой яростью, что костяшки пальцев побелели.

– Разве Господь не заповедовал нам не разделять того, что соединено им? ^[11]

– Ну, он ведь говорил о супружестве. Предмет этот, я полагаю, близок сердцу всякой молодой девицы.

– А может, о более долговечном союзе, что связывает человека и природу; о союзе, который не в силах расторгнуть даже смерть.

Его игривое замечание девочка оставила без внимания.

– Вы всегда так вспыльчивы, мисс, или я задел за живое?

– У меня был ручной ястреб. – Она нахмурилась. – Я сама его приручила.

– Значит, прежде ты жила не в городе, – словно про себя, заметил мистер Эллин, и на лице девочки отразилась растерянность, словно ее вдруг сбили с ног ловким ударом по голени. – А что насчет других твоих достижений? Может, ты замечательная пианистка? Я заметил, что мисс Уилкокс гордятся умением своих подопечных ударять по клавишам.

– Сказать по правде – нет, сэр. – Впервые в ее манерах появилась сдержанность.

– Тогда как же ты проводишь часы досуга?

Она опять помрачнела.

– Я думаю.

– В самом деле? И к чему это может привести, скажи на милость? Я бы не сказал, что в этом заведении поощряют подобные занятия.

Взгляд ее сделался печальным.

– Мне от этого дурно. Иногда случаются обмороки.

Мистер Эллин тотчас понял, что подобрал заветный ключ. На невзрачном лице девочки читалось теперь глубокое душевное волнение и непреклонность: казалось, она того и гляди опять замкнется в себе. Он напряженно думал. Настроение его собеседницы переменилось, то время, когда они пикировались, рассуждая о вещах отвлеченных, прошло.

– Мне знакомы сильные чувства, – признался он наконец.

Она тотчас подняла глаза, в которых угадывался и живой ум, и страдающее сердце. Какая странная малышка. То ему казалось, что перед ним просто упрямый ребенок, трогательный, но лишенный всякой привлекательности, – а в следующий миг он видел перед собой поразительную, неподражаемую девушку, необыкновенно серьезную и даже величественную, как статуя. Одно он мог сказать с определенностью: она не привыкла украшать себя пышной мишурой, в которую наряжаются дамы, богатая одежда выглядела на ней нелепо. Мистер Эллин попытался представить себе ее в простом коричневом платье, но за невзрачной внешностью этой малышки скрывался дух бунтарства, ее душа вольной кочевницы не ведала скромности и смирения. «Кто же ты, девочка?» – спросил он беззвучно. Но кем бы она ни была, пустая болтовня ее не занимала. Завладеть ее вниманием возможно было, лишь взывая к ее душе.

– Я был, наверное, десятью годами старше, чем ты теперь, и десятью годами моложе себя нынешнего, едва окончил курс юриспруденции, и, как любезно уверяли мои патроны, передо мной открывалась блестящая карьера. А потом… я полюбил.

– Поздравляю вас, сэр. Мне кажется, это прекрасное начало жизни.

Мистер Эллин вздохнул.

– Нет, дитя мое, напротив. – И снова, к своему замешательству, он поддался обманчивому чувству, будто говорит со взрослой, но тотчас заметил, что ноги его собеседницы, сидевшей на стуле, не достают до пола. – Могу лишь сказать, я навсегда оставил и любовь, и право, ибо они открыли наихудшие мои слабости и показали, сколь не хватает мне и ясности суждений, и крепости духа. Очень хорошо, что у меня есть пусть и не слишком большой, но зато независимый доход.

Он вдруг почувствовал себя глупо, оттого что так разоткровенничался с ребенком, но, поймав взгляд девочки, прочел в нем и понимание, и сочувствие.

– Наверное, лучше, сэр, познать любовь, какой бы она ни была, чем жить, так ее и не изведав.