Существует множество других историй о нем, но этих достаточно, чтобы отметить необычные качества его личности, огромную силу и непоколебимое мужество. Все, кто когда-либо видел его, говорили, что это был человек с удивительными способностями. И действительно, не нужно открывать тайну, чтобы найти объяснение тому, что от него произошла удивительная семья: в нем было заложено зерно всех их талантов. Хотя он приехал в Зебулон, не имея ничего, кроме ружья и земельного надела, уже через двадцать лет, благодаря своим способностям проницательного торговца, он накопил значительную для своего времени и места собственность. Он был владельцем мельницы, на которую его соседи привозили кукурузу для помола. Он увеличивал свои владения, пока не получил в собственность и не стал обрабатывать сотни акров самой плодородной земли в прекрасной долине, которая теперь носит название Джойнерс-Крик. В конце концов он стал владельцем самого большого и процветающего торгового пункта во всей округе.

С этих истоков начался весь род. Правда, что Захария в последние годы своей политической карьеры часто и красноречиво ссылался на «маленькую бревенчатую хижину, где я родился», используя фразы оротундской риторики, которой он владел в совершенстве. И действительно, маленькая бревенчатая хижина, о которой Захария так часто и так выгодно утверждал, что место где он родился и сих пор существует, благочестиво хранимая Исторической комиссией штата, в таком состоянии, в котором она была подстрижена, засеяна, посажена и засажена цветами, какого она, несомненно, не знала в то время, когда в ней жил Уильям Джойнер. Дорожная комиссия штата также увековечила память о святилище в виде системы аккуратных указателей, извещающих современного паломника о том, что он приближается к «месту рождения Захарии Джойнера – четыре мили».

К сожалению, как для любителей сентиментальности, так и для верующих в исторический факт, Захария родился вовсе не здесь. Уильям Джойнер действительно жил здесь несколько лет и построил хижину своими руками при содействии дружественных чероки, но к моменту рождения Захарии его отец уже был достаточно состоятельным человеком, и в соответствии не только со своим новым положением, но и с обширными потребностями растущей семьи он построил более просторное и гораздо более основательное жилище, которое примыкает к хижине и существует до сих пор. «Маленькая бревенчатая хижина, в которой я родился», существовала в детстве Захарии как своего рода кухня на улице; в таком качестве она, несомненно, была известна самому Захарии, как бы он ни вспоминал о ней впоследствии в более образных полетах политического ораторства, которыми он прославил ее.

В более зрелом возрасте, когда Уильям Джойнер уже стал человеком, имеющим вес и положение в обществе, его жена, как это свойственно женам успешных граждан, попыталась сгладить некоторые его социальные недостатки. Так, она пыталась заставить его носить обувь в летнее время – ведь, по всей видимости, он был человеком, которому нравилось ходить босиком, и когда он выходил в поле на работу, то, если позволяли погода и время года, всегда так и работал.

Не добившись этой поистине грозной уступки, достойная женщина попыталась убедить его «хотя бы надевать обувь, когда приходишь в дом». Ее усилия в этом направлении не увенчались успехом, так как, хотя он и прилагал некоторые усилия, чтобы угодить ей, он «все время забывал». Потерпев неудачу, она, наконец, попыталась убедить его «ради жалости, хотя бы надевать туфли, когда приходят гости». Но и этого оказалось слишком много, и она в отчаянии сказала: «Я не знаю, что с ним делать. Я умоляла, упрашивала, он обещает попробовать, но как только у нас собираются гости – даже когда приходит проповедник, – он идет без обуви, топает по полям на своих огромных ногах».

Что касается «Медведя» Джойнера – после знаменитой встречи с медведем гризли он стал известен под этим именем, – то он часто говорил:

– Я думал, что женюсь на своей жене, но, похоже, я поступил так: пошел и пристал к кузнецу. Мой совет вам, молодые люди, если вы когда-нибудь пойдете и женитесь, сначала убедитесь, женитесь ли вы на женщине, которая будет готовить вам еду, или на той, которая будет пытаться повалить вас на пол и бить ботинками каждый раз, когда вы приходите в дом.

Он был остроумным человеком, и все, кто его знал, говорили, что он «далеко бы пошел», если бы имел возможность получить образование. До сорока с лишним лет он не умел ни читать, ни писать свое имя, но в более зрелом возрасте научился делать и то, и другое. Более того, у него появился вкус к чтению, и, несмотря на ограниченность своих возможностей, он сумел накопить удивительный запас книжной информации.

«Медведь» Джойнер, как и его знаменитый сын, был приобщен к мифам, потому что сама природа этого человека убеждала в этом. Такие мифы, как его борьба с медведями, охота, кузнечное дело, воспитание собак и инстинктивная неприспособленность к обуванию, мы привели для того, чтобы дать представление об этом человеке.

Все это входит в историю, создает картину. Но не Миф фальсифицирует истинную сущность человека (несмотря на наши развенчания нынешних правдоискателей – дай Бог, чтобы они сами были развенчаны!) Миф – это правда. Пусть сомневающиеся отрицают, что Линкольн любил пошутить и умел это делать; раскалывал рельсы; был очень сильным; говорил «х – л» и «д – н»; насколько мы можем судить, был резок в своей речи и говорил, что его ноги достаточно длинны, чтобы достать до земли (что, конечно, было высоким смыслом); подхватил грязную свинью; был прогнан женой за дверь – да, и даже когда его смущало присутствие окружающих дам на железнодорожной платформе, сказал маленькому мальчику, который указал на какое-то слово, нацарапанное на стене другими маленькими мальчиками, что оно обозначает «Станция, сынок,… название, сынок, определенной станции… самой важной станции… станции, на которой сходит и выходит больше людей, чем на любой другой станции в мире».

Миф, значит, любить еду, женщин и выпивать?… Миф – знать, как используются кукурузные початки в деревне? Уметь сказать «–» и пошутить по этому поводу? Быть юристом, иметь «высокий и писклявый голос» и при этом уметь говорить по-геттисбергски?

О, маленькие человечки, идемте, идемте!

Тогда к чему этот Миф?

Миф основан на вырванном факте: вырванном из контекста десяти тысяч дней и колеи дорог, опустошенности давно потерянных голосов, ревности ноздрей в марте, зимнего воя в дубраве, сверхфетишизации тоскливого ожидания, пустоты незапамятных часов.

Ведь дело не в наличии или отсутствии веры. Это просто факт видения. Видим – спасаемся. Полувидящие – хуже слепых. И ошибаемся.

Поэтому важно знать, что Уильям Джойнер «наложил чашу на бар». Но еще важнее знать, что Уильям Джойнер был человеком, который научился читать книги.

Возможно, в какой-то более поздний период человеческой истории отпадет всякая необходимость в печати, и чтение книг, книгописание, книгоиздание, все эти разветвленные аксессуары, накопившиеся со времен старика Гутенберга, станут (благодаря какой-то системе психофонов, принтоскопов, эмпатических волн или типа телепатий, или еще чего-нибудь странного и невероятного, о чем мы не можем знать) такими же доисторическими, как динозавр. Но во времена Уильяма Джойнера эта вещь была известна – и не только известна, но, помимо речи, являлась самым быстрым и распространенным способом общения; и дело в том, что, будучи неграмотным до сорока лет, не начитанным, не обученным, не знающим даже, как выглядит его собственное имя в обычном шрифте, он научился этому!

Почему?

Мы не знаем; и не можем угадать причину, кроме того, что люди когда-то искали Индию, и отваживались на поиски нечеловеческие моря за краем мира, в своих раковинах из гребешков; и смотрели друг на друга с «дикой догадкой». Что же касается всех прочих предшественников – возможных Джойнеров в Средние века, с Розами или королем Карлом – пусть их ищут другие: все должно иметь свои пределы, и наш собственный находится там, в Старой Катобе, с «Мишкой» Джойнером, на холмах дома.

Какое бы семя ни произвело его на свет или какое бы ядро ни было в его собственном неизвестном наследии, этот человек был «там» – и не только «нарезал круги», но и научился читать книги. И из всех фактов, которые можно подтвердить, из всех черт, связывающих воедино род Уильяма Джойнера, ни одна не является более странной, чем его уважение к учебе.

Откуда оно взялось?

За столетие, прошедшее со времен старого «Медведя» Джойнера, в этих горах сменилось несколько тысяч людей, носящих его имя. Некоторые из них были горцами, придавленными нищетой, которые так и не научились писать или выводить в печатном виде свои имена. Другие были полуграмотными. У других были зачатки образования. Другие достигли в мире коммерческой известности: кто-то был адвокатом, врачом, бизнесменом; был проповедником, то тут, то там; было больше, гораздо больше, чем обычная россыпь «радикальных мыслителей» – «атеистов и агностиков» (то есть людей, открыто обсуждавших божественность Иисуса Христа или существование «загробной жизни»); были и «радикальные взгляды» (люди, оспаривающие общепринятые нормы права и собственности): Один из них баллотировался в Конгресс под предводительством Юджина Дебса и получил восемь голосов – правда, говорили, что его сыновья и братья за него не голосовали). В горных районах Джойнеры и по сей день пользуются репутацией «странных». Это слово не является презрительным, поскольку в целом, независимо от положения, Джойнеры – уважаемые люди. Но любое отклонение от нормы в них никого не удивляет: люди привыкли воспринимать это как нечто обыденное и ожидаемое. Если Джойнер – «атеист», «агностик», «социалист», «радикал», это воспринимается потому, что Джойнеры – «странные».

Но опять же – почему?

Все эти «эксцентричные» качества, которые на протяжении ста или более лет заставляли соседей воспринимать Джойнеров как людей особого типа и «странных», есть не что иное, как признаки обостренного любопытства, вопросительного, зондирующего и исследующего интеллекта, которого не было у их соседей. Вот в чем тайна – если это тайна, то единственная тайна, которая существует.

Джойнеры всегда были «индивидуалистами». Впрочем, как и все горцы. Однако другие горцы индивидуалисты более удобны. Большинство горцев – индивидуалисты в узких рамках условностей. Правда, они идут своим путем, устанавливают свои законы, «ничего не берут ни у кого» – но все это подчиняется жесткому кодексу. Они клановы, подозрительны к чужакам, потеряны в мире, недоверчивы к внешнему миру – конформны, правда, в своей неконформности. Ведь даже когда они идут своим путем и убивают своего человека, они беспрекословно подчиняются особому закону своего мира.

В этом отношении Джойнеры все отличались от своих соседей, и образец расхождения был задан основателем клана. В те времена, когда в дикой местности все люди были неграмотными, когда знания, содержащиеся в книгах, были бесполезны, ничто не могло устроить старого «Медведя» Джойнера, кроме того, что он должен был научиться читать.

Позднее, как уже говорилось, генеалоги аборигенов пытались объяснить отличие Захарии Джойнера, прослеживая его род до средневековья. Это было бесполезно. Ответ лежал ближе к дому. Ведь никто так и не узнал, откуда родом его отец. Да это и не имело значения. Старый «Медведь» Джойнер происходил из того же места и был того же рода, что и все остальные люди в горах. Но он был человеком, который научился читать. И в этом кроется суть всей загадки.