Она не знала, что ответить. Ей было ясно, что лидер не должен показывать своей слабости. Если Юстиниан, который за двадцать пять лет ничего не сделал, а лишь изучал искусство править, не верит в свои силы, на что ему тогда рассчитывать? Словно в насмешку, она вспомнила старую поговорку: «Римляне завоевывали, потому что верили в свои силы». Но Юстиниан всего лишь македонский крестьянин.

Феодора уже успокоилась.

– Мой господин взял на себя обязанности других. – Она старалась избежать титулов и ласкательных имен. – Теперь он устал. Может, ему стоит передать другим обязанности, а самому исполнять только ту работу, которую надлежит исполнять Юстиниану? – Она нежно прижалась к его руке. – Конечно, мы всегда должны быть правдивы друг с другом. А теперь я скажу то, что так долго с гордостью берегла в своем сердце. Ты лучше величественного Анастасия, лучше старого Юстина. Только один Юстиниан может полностью посвятить себя империи.

Тяжело вздохнув, он поглядел на мерцание дальних факелов. Немного подождав, она спустилась в сад поглядеть на павлина. Птице было непривычно в доме, и в тот миг она почувствовала то же самое. Дом перестал быть для нее убежищем.

Далее вмешалась судьба.

Страх Юстиниана преувеличивал опасности, таящиеся у трона, которые пугали тем, что их нельзя обнаружить. Хотя он был достойным и практичным кандидатом фракции венетов и самой церкви, но он слишком отчетливо помнил внезапный бунт после смерти Анастасия. Уверенность в том, что именно его возведут на трон после кончины больного дядюшки, отсутствовала.

Юстиниан обладал качествами правителя, но не умел собирать на улицах своих последователей, а потому не мог надеяться силой захватить власть. Что касается других прав, то он был единственным наследником Юстина, правда, всего лишь приемным сыном, имеющим прекрасное образование, дающее ему возможность стать полновластным монархом. Однако задолго до Юстина все властители были либо военными лидерами, либо безвредными бюрократами. Юстин же, простой старый солдат, пользовался успехом из-за своего воинского прошлого. Но Юстиниан никак не мог завоевать популярность у непредсказуемой толпы. Он даже не мог произнести предвыборную речь.

Более того, у него была Феодора, его любовница из цирка. Ему ничего не стоило завоевать расположение знатных патрицианок, выкинув ее на улицу и женившись на одной из них. А этого Юстиниан никогда бы не сделал. В свою очередь, женщины Августеона, лично против Юстиниана ничего не имевшие, уязвляли Феодору одной-единственной фразой. Вот как она звучит.

– Истории известны императрицы, которые становились распутными женщинами, но где это видано, чтобы распутная женщина стала императрицей?

То же самое чувствовала Юфимия. Эти женщины приняли ее, старую крестьянку, но не хотели склонять свои благородные головы перед молодой, прекрасной и самоуверенной актрисой.

И вот, будто по велению судьбы, Юфимия скончалась в своей постели из алого шелка. Юстиниан тихо обвенчался с Феодорой даже без присутствия патриарха.

Став супругом Феодоры и подгоняемый народным подъемом из-за положительных военных вестей из Персии, Юстиниан был на седьмом небе от счастья. Он возобновил старую римскую традицию и потребовал объявить себя соправителем.

Пожилые и богатые сенаторы одобрили его поведение, желая закрепить свое положение. Патриарх понял, что это укрепит веру и предотвратит беспорядки в городе. Беспомощный, прикованный к постели Юстин, умирающий от гангрены, немедленно дал свое согласие.

Все произошло на Пасху, быстро, чтобы не вызвать беспокойства на ипподроме и народных волнений. Официальный глашатай созвал знатных патрициев и глав сената в пустой зал дельфийского дворца, где убили Виталиана. Там на голову Юстиниана водрузили диадему, облачили его в пурпурную мантию, алые сапоги и вручили ему символ власти – скипетр. Патриарх сам выполнил эту церемонию, потому что Юстин уже не мог подняться с постели, а народ не должен видеть немощи самодержца.

Не успели короновать Юстиниана, как по традиции пришла очередь его спутницы. Притихшая Феодора встала на колени перед ним, а на ее голову, шею, плечи и талию водрузили изысканные блистающие символы империи. Не было речей и официальной церемонии инаугурации соправителей перед взорами верующих святой Софии.

В конце лета Юстин отошел в мир иной. И у ворот Священного дворца раздались крики:

– Правь, Юстиниан! Правь, Феодора!

Был первый день августа 527 года.

Воцарение нового императора вызвало всеобщее одобрение. Восточные священники вспоминали набожную прелестную женщину, которая молилась у их алтарей, и надеялись на нее; западные священники были уверены, что новый император укрепит их церковь; опытные сенаторы полагали, что он увеличит их процветание. С другой стороны, народ надеялся, что новый правитель положит конец тирании и отменит пошлины.

В первое воскресенье, в час, когда зажигают свечи, Юстиниан в императорской мантии занял свое место на резном троне из слоновой кости у алтаря Святой Софии и услышал, как молящиеся произносят его имя. Напротив него сидела Феодора и слышала рев толпы, павшей перед ней, облаченной в великолепные одежды, ниц, а в свете свечей ее изящная фигура и блестящие украшения, казалось, мерцали.

– Юстиниан, ты победишь! Святейший Август, Господь поможет тебе! Да здравствует наш Август! Да здравствует наша божественная Августа!

При этих криках Феодора задрожала от волнения. Они опьянили ее больше вина и пышного убранства дворца. Никогда еще актриса с ипподрома не слышала такой овации.

Глава 3
Мятеж

На Юстиниана очень благотворно повлияло превращение из соправителя в единоличного самодержца. Ему не приходилось самому ломать голову над изданием законов: он всего лишь высказывал вслух свои мысли, а другие люди выполняли работу за него. При Юстине он долго был кем-то вроде подмастерья при старом мастере, поэтому знал весь механизм управления империей.

За период своей учебы во дворце он обдумал то, что ему следует сделать, став императором, то, что еще не приходило в голову ни царедворцам, ни самому Юстину. Только придя к власти, Юстиниан мог надеяться осуществить свои планы.

Первые месяцы во дворце пролетели как во сне. Сорокапятилетний Саббатий, находясь в самом расцвете сил, взял в жены великолепную Феодору. Опасных врагов у него пока еще не было. При поддержке могущественной фракции венетов, с полной казной, Юстиниан должен лишь играть роль удачливого властителя, чтобы первые месяцы правления перешли в годы роскошного безликого присутствия на троне. Он мог бы удовлетвориться этой ролью, если бы не его особенное воображение, подкрепленное упорством крестьянина и тщеславием самоучки.

Повседневная жизнь императора, следуя многолетней традиции, укладывалась в привычные рамки. Привыкший мало спать, Юстиниан вставал до рассвета и немного читал при свете лампы у изголовья, ожидая начала обыденного дворцового ритуала. Он обнаружил, что намного проще придерживаться традиций, чем пытаться их изменить. Восходящее солнце освещало блестящие мраморные стены, и голубой мозаичный потолок мерцал так же нежно, как предзакатное небо, изображенное на нем. Когда в водяных часах падал медный шар, обозначая первый час наступившего дня, по современному способу отсчета – седьмой, во внешних коридорах дворца раздавались гулкие шаги Великого ключника. Его многочисленные ключи громко позвякивали, когда он отпирал двери зала советов и Августеона.

Увидев, что император уже проснулся, молодые патриции, прислуживающие ему, приносили воду в серебряном тазу, раскладывали фрукты, финики и ячменные лепешки, ждали с туникой и алым поясом наготове. После завтрака императора облачали в темно-пурпурный плащ, который было дозволено носить лишь цезарю империи, на правом боку красовалась косая полоса, вышитая золотой нитью, изображающая символы власти, на правом плече – драгоценная пряжка с крестом и державой. Голову Юстиниана украшала диадема из бесценных камней с четырьмя свисающими несравненными жемчужинами. Одевая императора, силентиарии сообщали ему о том, что произошло рано утром, какие послания доставили ему конные гонцы, на чьих шлемах красовались перья – символ службы императору – и которые в пути служили одновременно и шпионами.

В конце первого часа Великий ключник стучался в дверь. Сделав шаг из своей спальни (во дворце ее называли Священной комнатой), Саббатий переставал быть простым смертным и превращался в автократа. Остановившись помолиться перед иконами, он затем вел всю кавалькаду силентиариев, стражей и евнухов в огромный приемный покой, к маленькому великолепному трону за занавесом. По знаку Юстиниана Великий казначей отдергивал занавес, словно вуаль. Внутри, в небольшой комнате ожидали патриции, министры, просители и все те, кого правитель вызвал во дворец. День начинался, когда дворецкий сообщал, что в огромном хозяйстве все в полном порядке. Просители целовали край пурпурного плаща Юстиниана в знак приветствия господину, избранному самим Богом, прежде чем излагать ему свои дела.

Юстиниан не мог избежать этого раздвоения личности. Традиция делала его воплощением силы и священной власти. Его решение было окончательно, потому что он представлял волю Господа на земле. Если бы он захотел, то мог бы стать могущественнее патриарха церкви. Но ему приходилось подчиняться устоям, чтобы стать человеком, чьи решения священны и не нуждаются в оспаривании. Это был двойной капкан. Намного безопаснее следовать общепринятым нормам поведения, подписывать алыми чернилами документы, положенные перед тобой, и предоставлять патриарху разрешение спорных вопросов, ведь именно он лучше любого другого ведает делами государства и провозглашает волю Божью.

Но даже следуя этим правилам, Юстиниан все равно оставался бы самым занятым правителем государства. Он разрешал, порицал или одобрял, начиная с молитвы отшельника в ливийской пустыне и заканчивая жалобой сироты на сборщика налогов, если тот требовал поместье умершего приемного отца.

В любое время между десятью часами утра и полуднем Великий ключник мог зайти в приемный покой, позвякивая ключами, возвещая тем самым, что утренняя аудиенция подходит к концу. За полуденным столом Юстиниан впервые за день встречался с Феодорой. К двум часам он должен был вернуться в приемный покой или зал советов, где собирались все его главные министры, так сказать, кабинет, – префект преторианцев, логофет экономистов, главы управлений внутренних дел и армейские начальники, а часто и сам патриарх. Традиция предписывала чиновникам брать на себя рутинную работу, чтобы не обременять императора. Традиция же, требовавшая от правителя чтения, подписания, выслушивания, распределения обязанностей и одобрения, а не порицания, отлично соответствовала характеру и способностям Юстиниана. Императору приходилось все время проводить во дворце, там, где Петру Саббатию больше всего нравилось быть.

Что касается общения с народом, то та же традиция удерживала монарха от толпы: лишь в охраняемой императорской ложе на ипподроме или в праздничные дни мог он присоединиться к всеобщему ликованию и проехать на белом коне в сопровождении охраны по улицам, чисто вымытым и усыпанным цветами, или ночью, проезжая мимо кварталов, где во всех окнах горели масляные лампы. С другой стороны, в тяжелые времена император также оставался отстраненным, когда ехал без диадемы и в темных одеяниях за патриархом, восседающим на белом муле, будто желая выразить свое горе по поводу всеобщих бедствий и возложить обряд спасения на представителя церкви.

Все это мог сделать и Юстиниан, так же как делали Анастасий и Юстин, если бы не его безудержное воображение. Понимая, что сам находится в безопасности, он серьезно сомневался в безопасности всей империи. Ему казалось, что Рим слабеет и умирает. Его великолепие не ослепляло крестьянского сына. Юстиниан смотрел на Рим, как на старика, жизнь которого поддерживается усилиями врачей.