Спустя много времени в профиле жены Эльмана стали появляться фотографии из жизни, а не только из больницы. Она героически выходила Эльмана в то время, как я предала его и вышла замуж за другого. Она молодец. В какой-то момент подглядывать за их с Эльманом жизнью стало очень больно, после чего я приняла решение заблокировать ее.

– Лиана позвонила и предупредила, что они приедут завтра, – сообщает Диана за ужином.

Сжав вилку в кулаке, я не понимаю, что я чувствую: облегчение или сожаление. Эльман с Лианой сегодня не приедут.

– Тем и лучше, – улыбается Диана. – Тогда Ясмин с дочерью может занять спальню Эльмана на эту ночь. А к завтрашнему дню мы освободим гостевую комнату, в которой Эмин устроил настоящий склад и велел никого туда не пускать. Я не думаю, что Эльман будет против.

– Ой, мам, с чего он будет против? – вступается София. – Брат очень редко приезжает к вам в гости.

– На то были причины, твой брат еле выкарабкался с того света. Впрочем, он до сих пор это делает.

– Виновных, кто с ним это сделал, так и не нашли? – вступаю в их диалог, не поднимая глаз.

– Не нашли. Уже и не найдут, много воды утекло…

В спальне Эльмана было холодно и мрачно. Я включила ночник, его мягкий свет лишь слегка разбавил темноту. Обхватив себя за плечи, я оглядела просторную комнату. Несмотря на то, что он жил здесь очень давно, я все равно ощущала его запах, словно невидимое присутствие осталось запертым в этих стенах.

– Забирай свою хулиганку. И вот чистое постельное белье, – София заводит в спальню сонную дочь и передает мне белье. – Доброй ночи, Ясь.

– Спасибо. Доброй ночи.

Я запираю за ней дверь и иду в ванную, чтобы искупать Юну перед сном. Она очень капризничает, потому что допоздна играла с Марией и Даниэлем, но истерик не закатывает – понимает, что в любой момент я могу стать строгой мамой. Перед сном я укладываю дочь рядом с собой, ведь кроватки здесь, конечно же, нет.

Крохотное тело прижимается ко мне в поиске ласки, а я до сих пор не привыкла ощущать себя в роли матери. До сих пор. У нее Эльмановы глаза, что сильно бьет по моему сердцу.

– Мам-м-ма… – сладко причмокивает дочь.

Дождавшись, пока Юна уснет, я встаю с кровати и изучаю комнату. Удивительно, раньше здесь жил Эльман, а теперь мы спим здесь с его дочерью.

На стене развешено несколько рамок с фотографиями, которые повесила в спальне сына Диана. Я решаю свесить их и положить лицом на полку, стараясь спрятать хоть что-то, что вскрывало старые раны. Убрав все фотографии, подхожу к шкафу и зачем-то открываю его. Внутри посреди всего прочего я нахожу знакомую папку черного цвета, выполненную из чистого дерева. Раскрыв ее, я думаю увидеть старые фотографии из прошлого Эльмана, но вместо них внутри таилось совсем другое.

Сердце грохочет как безумное, а глаза обжигает влага.

«С любовью, не Яся, а Ясмин», – было написано на смятом клочке бумаги. Это была моя записка ему. Ясей меня называл Камаль, а Ясмин – звал только Эльман. Эти строки были моим признанием, что с ним все было по любви. С этой запиской он обнаружил меня в постели Камаля. Он смял ее в то утро, а его взгляд…

Я ни на секунду за эти годы не забывала тот его взгляд.

Эта записка – все, что осталось от нас, и он ее сохранил. Видеть ее спустя время было обжигающе горько.

– Ма-м-ма!

Обернувшись, я замечаю, что Юна проснулась и стала ворочаться в поисках материнского тепла. Чувства зашкаливают, а записка обжигает кожу пальцев подобно горячему пеплу. Очень горячему. Действуя лишь на эмоциях, я рву эту записку на много-много частей и закидываю папку глубоко в шкаф – где она и лежала все это время.

Я делаю это слишком громко. Со злости.

Юна начинает плакать, и я приближаюсь к ней.

– Не надо. Не плачь, – прошу ее, обливаясь такими же горькими слезами. – Мне тоже плохо.

Когда ничего не помогает, беру ее на руки. Лучше бы Камаль был рядом, с ним Юна успокаивалась очень быстро. Было бы хотя бы чуточку легче.

Спустя время Юна успокаивается и засыпает у меня на руках. Я осторожно перекладываю ее на кровать, но сама не могу уснуть. Комната кажется слишком тесной, слишком наполненной его присутствием. В каждой детали ощущается Эльман: запах, оставшийся на подушке, предметы на полках, его одежда на полках, которая пахла Эльманом. Как будто он все еще здесь, а я – посторонняя, что вторглась в его личное пространство и со злости порвала записку. Сейчас – я резко жалею об этом.

Я чувствую, как нервы начинают сдавливать мое горло – словно сама комната оживает, напоминая мне о прошлом, которое, казалось, давно ушло, но сейчас снова заполняет каждый уголок, не оставляя мне ни малейшего шанса на покой.

Здесь я не усну.

Глава 3

Ночью я так и не смыкаю глаз, а на рассвете слышу шум подъезжающих машин со двора. Внизу хлопает входная дверь, и в доме появляется несколько новых голосов.

Чуть позже я слышу приближающиеся шаги к нашей спальне.

Я стояла у окна, пытаясь выцепить мельтешащие тени во дворе, но до конца так и не поняла, кто именно приехал, поэтому с содроганием слушала, как открывается дверь за спиной.

– Яся.

Я откликаюсь на свое имя и, задернув шторы, медленно оборачиваюсь. Я думала, что приехал Эльман и что он по привычке направился в свою спальню, которую мы с дочерью заняли этой ночью.

Я ошиблась.

В руках немного покалывает холодом, а из груди испаряется тепло, это заставляет меня вернуться обратно, к своей рутинной жизни.

– Привет, Кам. Ты приехал.

Мы жили с Камалем и дочерью в Лондоне. О нашем доме в Бирмингеме ходили легенды, а о таком муже как у меня – мечтали многие девочки. Камаль был красив и амбициозен, а черты его лица и спортивное тело многих женщин сводили с ума, впрочем, как и большое количество денег на его счетах, но только никто не знал, какими жертвами и какой кровью все это досталось ему. И тем более никто не знал о том, как сильно я не хотела становиться женой Камаля Шаха.

Благодаря моему мужу мы жили в роскоши, наш дом располагался в самом лучшем районе Бирмингема, а мы с дочерью никогда ни в чем не нуждались. Богатство и достаток дались моему мужу за то, что когда-то он оставил свое наследство в России и не стал мешать Эмину Шаху и его сыновьям ворочать свои грязные дела.

В какой-то степени я приложила к этому свою руку, а точнее – свое тело. Однажды я легла в его постель, затем стала женой, а другого обрекла на вечную муку и боль. Эльмана обрекла – на муку и боль.

Камаль зажег ночник и подошел ко мне.

– Что с тобой, пташка? Ты бледная, – прошелестел его голос.

Увы, после тех увечий, что он получил от Эльмана, мой муж оправился не полностью. Его речь до конца не восстановилась, он говорил медленнее и неразборчивее, а его лицо покрывали редкие глубокие шрамы, но он все равно любил меня, а свои шрамы романтично назвал в мою честь.

– Со мной все в норме.

Когда Камаль подходит, я не отступаю и позволяю ему заключить себя в объятия, а затем пристально рассмотреть. Его не было рядом несколько недель: сначала он летал в командировку в Австрию якобы для заключения крупной сделки по инвестированию в наш регион, но мне доложили, что на самом деле он летал заключить крупный контракт на поставку оружия. Затем оттуда он вылетел в Россию, и уже здесь ждал меня с дочерью.

Новость о поставке оружия мне не нравится.

От чего или от кого Камаль хочет нас защищать? Все было спокойно, и даже самый злейший враг Камаля – того, с кем ему пришлось поделить мою любовь – был побит. Камалю даже не пришлось пачкать руки, чтобы наказать Эльмана Шаха – того, с кем у нас была тайная связь. Он до сих пор не поднялся на ноги полностью.

Сердце неровно забилось от дурных предчувствий.

– Ты выпил? – сразу улавливаю запах.

– Мы были на винном заводе Эмина. Я выпил.

– Ясно. Я хочу спать, вечером состоится мероприятие, ради которого мы прилетели.

– Конечно.

– Если тебя не затруднит, ты ляжешь на диване? Здесь не было детской кроватки, и я едва уложила ее ночью.

– Лягу. Только Ясь…

– Да?

Обернувшись, я потуже запахиваю халат и делаю вид, что мне ничего неизвестно об оружии. Камаль делает несколько неровных шагов и тяжело дышит.

– Он прилетит тоже.

– Я знаю, – я отвечаю как можно ровнее.

– Не приближайся к нему. Не говори с ним. Не смотри ему в глаза. Я тебя прошу.

Камаль набирает в рот воздух. Сквозь зубы.

Почти шелестящий шепот касается моей макушки:

– Никто ни о чем не узнает, – он кивает в сторону спящей дочери. – Эльман без утешительных прогнозов, никто не будет копать туда, куда не следует.

Я зажмуриваюсь.

В этом всем есть моя вина. Полная и безоговорочная.

– Кому он нужен, правда? – шепчет Камаль, зарываясь подбородком в мои волосы. – Ты красива и здорова. Тебе он не нужен. Не приближайся к нему. Я буду ревновать, Ясь.

– Я поняла.

– Ты все еще любишь его?

Я утыкаюсь влажным носом в напряженную грудь. Поскорее бы Камаль отпустил меня и не мучил больше подобными вопросами.

– Я сотню раз говорила, что нет…

– Хорошо. Возвращайся к дочери.

– Ты не будешь спать? – спрашиваю его.

– Сна нет. Не буду.

– Тогда если она проснется, то ты сможешь забрать ее? Я хочу выспаться… Она всю ночь плакала, мне было очень плохо здесь, Камаль.

– Я знаю. Хорошо. Отдыхай.

– Тебя и так не было две недели, и няни заболели. Все разом. Еще и сегодняшняя ночь. Ты оставил меня одну, я чуть с ума не сошла, веришь мне или нет?!

– Извини, Ясь.

– Мне очень сложно быть матерью. Когда она плачет, я теряюсь. Я говорила тебе, что не планировала становиться мамой. Никогда.

– Ясь, она уже родилась. Обратно не сделаешь. Хватит. Довольно.

– Я люблю Юну, просто я устала. Рутина убивает меня.

– Сотый разговор по кругу, Ясь, – вздыхает Камаль, с силой потирая свое лицо. – Я тебе помогаю, няни тебе помогают, Давид иногда забирает ее на время, пока ты летаешь на ретриты и наполняешься. Я стараюсь облегчить твое материнство деньгами и помощью, но хватит говорить, что ты не хотела быть матерью. Довольно, говорю тебе. Слышишь меня?

Кивнув, украдкой вытираю слезы, а затем долго пытаюсь уснуть. Камаль за все утро так и не смыкает глаз, и я все время чувствую его взгляд на себе. Раньше я говорила, что раз нет любви, то нет и боли, но спустя годы поняла: где нет любви – там боль. Эта боль припекала грудь днями и ночами.

Весь оставшийся день проходит в суматохе: мы с Софией занимаемся детьми, мужчины тоже заняты своими делами – они решили устроить барбекю и открыть пару бутылок вина. Камаль остается дожарить мясо, дети играют в гостиной, а мы садимся за стол. Я пробую мясо и щурюсь от удовольствия, а вот вино отодвигаю в сторону. Сегодня вечером я хочу пребывать в здравом уме без промилле алкоголя в крови.

Весь день я старалась игнорировать присутствие Эмина Шаха в доме – кажется, мы с ним даже не поздоровались, но стоило мне отказаться от его вина, как я ловлю на себе его недовольный взгляд:

– Итальянке не понравилось вино?

– Пью вино только в винодельне своего папы, – холодно бросаю, не посмотрев в его сторону.

– Ты меня не уважаешь? Как это зовется по-итальянски: гордость или отвращение?

Повернувшись к Эмину Шаху, встречаю его мрачный многообещающий взгляд и в который раз замечаю: Эльман был очень на него похож. Жаль, что в Эмине я вижу не его отца, а убийцу своих родных. У преступления нет срока давности, и для меня он по-прежнему остается хладнокровным ублюдком.

Сделав глоток предложенного вина, я произношу:

– Вы слишком переоценили мои чувства к вам. Это равнодушие. А что касается вина, то оно просто отвратительное.

Отложив приборы, поднимаюсь из-за стола и слышу вслед:

– Такая же сучка, как и ее мать!

– Эмин! – выкрикивает Диана.

– Папа! – вступается София.