– Какой там ущерб? Два бокала шампанского? – не понимаю я.

– Зафиксирован ущерб в несколько миллионов рублей. Пройдемте с нами, Камаль Булатович, – повторяет офицер.

– Камаль…

Мое сердце бешено бьется, и я впиваюсь в руку мужа, не отпуская его. Он обнимает меня одной рукой, второй обхватывает подбородок. На улице в одном платье и плаще становится очень холодно и очень страшно. Без Камаля мне здесь страшно.

– Не уходи с ними, Камаль, – прошу его.

– Чего ты дрожишь? Обычный допрос. Накосячил, надо оплатить ущерб. Сейчас только решим, кто и сколько из нас двоих будет платить. Я вернусь.

– Мне это не нравится.

– Что со мной может произойти, Ясмин? Кто посмеет?

– Я им не позволю… – обещаю в пылу.

– Я рад, – честно отвечает Камаль. – Я вернусь и заберу тебя.

– Вернешься?

– Да.

– Хорошо.

Я взволнованно кусаю губу и выпускаю руку Камаля из своей, провожая взглядом фигуру Камаля и офицеров. Потом не выдерживаю и выбегаю за ним за пределы двора, но его уже сажают в служебный автомобиль.

– Камаль! – выдыхаю без сил.

Проводив взглядом автомобиль мужа, я запоминаю автомобильный номер и очень быстро возвращаюсь в дом. В конце концов, если бы это были не люди Мурада, их бы не пропустила охрана дома. Осталось только разобраться, какого черта Мурад творит и насколько все серьезно.

Для чего понадобилось забирать Камаля? Мы могли отдать эти деньги без суда и следствия, а теперь…

Няня появляется совсем не вовремя, стоит мне только перешагнуть порог дома. Она сообщает, что Юна ни в какую не хочет спать. Когда Юна видит меня, она сразу тянет ко мне руки

– Ма-ма!

. Вручив мне ее в руки, она спешит к детям Софии, а я еще какое-то время задерживаюсь в гостиной с дочерью. Я даю дочери несколько развивашек на выбор, и это на время увлекает ее.

– Юна, посиди здесь, ладно? – я усаживаю дочь на диван и вручаю в руки развивашку, которая понравилась ей больше всего. – Мне нужно позвонить. Я только найду телефон и приду к тебе. Будь хорошей девочкой.

Поднявшись по крутой лестнице наверх, я нахожу в комнате свой оставленный телефон и сразу набираю Мурада. Что за шутки он устроил? Это беспредел, не иначе…

После пятого звонка я понимаю, что он не возьмет трубку, и с яростью бросаю телефон на пол. Я чувствую, как ярость молниеносно охватывает тело и разум и хочу выплеснуть ее хотя бы таким образом, но спустя минуту дисплей загорается от входящего звонка.

Правда, не от Мурада.

– Привет, Джулия, – перехожу на итальянскую речь, увидев имя на экране.

– Ясмин, я звоню напомнить вам про свой концерт в России. Вы мой учитель, вы же придете поддержать меня? Почему-то в этот раз я особенно волнуюсь…

В голове проносится вспышка. Концерт.

Джулия Гведиче запланировала дать свой первый концерт в России еще несколько месяцев назад, но я об этом совсем забыла. Я даже забыла, как Джулия приглашала меня, ведь она запланировала дату своего выступления под меня, зная, что я буду находиться здесь в ноябре.

Я не могла не приехать. Джулия была сестрой Валентино – человека, который много лет был предан моей семье.

– Конечно, я буду, маленькая синьорина.

– Я буду очень ждать, синьора.

Опустив руки вдоль тела, я устало падаю спиной на кровать, а затем резко подскакиваю.

Вечер выдался настолько нервным, что я забыла о дочери и оставила ее на первом этаже совсем одну. Сначала Мурад, затем Джулия отвлекли меня. Стянув с себя куртку, я остаюсь в вечернем платье и быстро спускаюсь обратно, в гостиную.

Только Юну здесь, увы, не нахожу.

Я тревожно оглядываю пустую гостиную и чувствую, как увеличивается собственный пульс, а ладони потеют.

В гостиной моей дочери не было.

Бросив плащ на диван, я замечаю огромную разбитую плазму, что лежит на полу, и сердце сжимается от страха. Если бы ее уронила Юна, она бы испугалась и плакала, но в доме было тихо. Тихо и страшно.

Развивашка, которую я дала дочери, валялась брошенной рядом с плазмой.

– Юна! – кричу, мотая головой в разные стороны.

Страх парализует все тело и сковывает движения. Я забываю об Эльмане, о концерте и обо всем на свете, ведь в голове присутствует только страх за дочь – истинный, неподдельный, жуткий.

Я открываю каждую дверь, но все тщетно – моей дочери нигде нет. Совсем нигде. Я зову ее снова, но ответом мне служит молчание. Пугающее, дикое, болючее.

– Юна! Юна, где ты?!

Горло окольцовывает жуткий страх, пока я не слышу знакомое «ма-м-ма» за одной из дверей. Толкнув дверь, я залетаю внутрь и оказываюсь в темном кабинете – свет здесь темный, приглушенный, но я четко улавливаю несколько фигур. Одну большую и одну маленькую. Маленькой была моя дочь.

– Юна, – всхлипываю с дрожью в голосе.

Следом, когда зрение привыкает к полумраку, к горлу подкатывает ком и едкий страх, который пронизывает все нутро.

Эльман сидел на кресле, широко расставив ноги, а прямо перед ним стояла Юна – она положила свою ладошку ему на колено и что-то лялякала. На своем, на детском. Она еще неуверенно ходила, поэтому ей важно было за что-то держаться. Сейчас ее опорой был Эльман.

Эльман бросает на меня ленивый взгляд, а затем переводит взгляд обратно – на дочь.

На мою дочку с кудрявыми волосами и такими же темными глазами, как у Эльмана.

Мне стоило подойти и немедленно забрать ее, но я не могла оторвать от них своего взгляда. Сердце билось громко и навылет, ударяясь о ребра и устремляясь в самый низ, к животу.

Склонившись над дочерью, Эльман приложил свою ладонь к ее щеке и потер, а затем коснулся ее кучерявой макушки, словно трогая ее мягкие кудряшки наощупь. Его рука была такой большой по сравнению с телом Юны, что я невольно застыла на месте.

Юна расмеялась, заставив меня мелко задрожать.

Кажется, что ничто не способно нарушить их идиллию. Даже я.

– Что ты здесь делаешь? И где Камаль?

– Он задержится.

– А ты?.. Ты один?

– Один.

– А где все?..

– Вечер в самом разгаре. Никто не вернется в ближайшие несколько часов.

Не вернется. В ближайшие несколько часов.

Я опускаю взгляд на Юну, хватающуюся ладошкой за Эльмана как за единственную опору на свете, и до боли прикусываю щеку. Видеть их вместе было сладко и солено одновременно.

Еще никогда они не были близки так, как сегодня, и это пугало. Очень. Как и то, что в доме мы были почти что одни, а между нами искрило обоюдной ненавистью и не только.

Глава 7

– Почему ты не поехал обратно на вечер Мурада?

– Я же сказал, что мне плевать на его карьеру.

– Ясно…

Я пытаюсь сгладить острые углы и хотя бы как-нибудь отвлечь Эльмана от Юны, чтобы он не рассматривал ее так жадно, так скрупулезно – так, словно подозревал ее в чем-то своем.

Ухватившись за дверной косяк, я чувствую максимальную безысходность и беззащитность. А еще нежность и мечтания, полные надежд и чего-то еще – необъяснимого и тайного. Мечтания, полные болючей тоски. Да, точно тоски…

Мое сердце готово было разорваться – от нежности и пронизывающего страха одновременно, когда Юна подходит к отцу слишком близко и хватается за его ладонь, лялякая и пытаясь рассказать ему о чем-то, но увы – ее язык никто не понимает.

Эльман стискивает челюсти, испытывая какие-то свои, ведомые лишь ему одному чувства, но не от моего присутствия, а от того, что Юна неожиданно сжимает двумя ладошками его большой палец на руке.

– Юна… – выдыхаю.

Не выдержав, я решаю положить этому конец.

Я опускаюсь перед ней на колени и хватаю запястье Эльмана, с силой отводя его в сторону. Я нарочно отцепляю от него ладошки Юны, а в ответ ловлю полыхающий взгляд Эльмана на себе.

– Что смотришь? Не трогай ее. Не надо. Она дочь шлюхи, ты забыл?!

– Не забыл, – шелестит в ответ.

Я утыкаюсь носом в ее кудряшки, но вместо запаха дочери ощущаю запах Эльмана. На ней абсолютно везде был его запах.

Поцеловав дочь в висок, я улыбаюсь ей сквозь слезы, а она – мне. Юна любит обниматься, и сейчас тот момент, когда я не отказываю ей в этой ласке, потому что если откажу, то она снова потянется к Эльману. Она ко всем тянется, когда ей не хватает любви, и этот вечер не стал исключением. Убрав кудряшки с ее лица, целую каждую деталь – губы, маленький носик, карие глаза с длинными пушистыми ресницами…

Красивая она у нас вышла. Чудная. Хорошенькая. Смуглая маленькая полуитальянка.

Что ни говори, но помимо секса у нас с Эльманом получилась нереальная дочь. Прижав ее к себе, я на миг забываю о присутствии Эльмана в комнате и вспоминаю только тогда, когда Юна начинает снова тянуться к Эльману.

Этого я сделать ей, увы, не позволяю, и тогда Юна закатывает истерику.

– Ну чего тебе не хватает? – спрашиваю ее тихо. – Не надо, Юн. К нему нельзя.

– Ма-м-маа! – завизжала дочь.

– Нет, я сказала!

Схватив ее ладошки, я моментально отвожу их от Эльмана и слушаю новую порцию истерики, но все равно разворачиваю дочь совсем в другую сторону. Не переставая плакать, дочь отбегает от меня на несколько шагов и смотрит исподлобья.

Если я сказала, что нельзя, значит, нельзя.

Как бы ни было тяжело видеть ее слезы…

Эльман никак это не комментирует, только чувствую, как печет его взгляд и как плотно сжаты его челюсти. Он злится.

– И часто ты так с ней?

– Как?

– Оставляешь ее без присмотра?

Похолодев, я поднимаю подбородок. Только сейчас я понимаю, как неуместно я сижу на полу – возле его разведенных ног. Я бы поднялась, но тогда Юна снова подойдет к нему, а этого допустить я не могла – она с Эльманом и без того провела вместе слишком много времени.

– Она едва не опрокинула на себя отцовскую плазму. Я успел подхватить ее. Плазма весит дохуя, Ясмин.

Теперь я понимаю, почему в гостиной лежала разбитая плазма рядом с развивашкой…

Боже.

– Ты меня отчитываешь? Ты? Меня?

– Да.

– Ты нам никто, чтобы отчитывать.

Эльман стискивает челюсти, а мне вот-вот кажется, что он замахнется и ударит. За острый язык. И за то, что предала однажды. Вкус его пощечины даже спустя годы чувствовался на языке.

– Тогда следи за своей дочерью в следующий раз. И не будь с ней похуисткой, как со мной, – говорит тихо.

– Я слежу. И хорошо слежу. Я вообще не нуждаюсь в твоем порицании. Оставь их для своей жены и для своих детей, а мы с дочерью разберемся сами.

– Детей у нас с Лианой нет.

– Что так? Ты ее не трахаешь?

– Следи за языком хотя бы при дочери, – сверкает глазами.

– Забудь о моей дочери. Вообще забудь. Свои появятся, тогда и будешь воспитывать…

– Не появятся. У нас не будет детей.

Вскинув подбородок, я вопросительно смотрю на Эльмана. Не будет? Как это?

– А как же наследники? Ты ведь хотел, чтобы я рожала тебе детей, когда собирался сделать меня своей любовницей.

– Ты устроила стрельбу на моей свадьбе. Мне об этом известно. А что насчет тебя? Известно ли тебе, что ты натворила?

Выдержав пытливый взгляд, я пожимаю плечами. У меня тогда были свои проблемы и своя драма, некогда мне было думать о Лиане.

– Ты выстрелила в Лиану, задев важные органы. Ее прооперировали, но шансы на беременность крайне малы.

– Сочувствую. Юна, пойдем спать, – обращаюсь к дочери.

Я поднимаюсь с колен, но в этот момент Эльман перехватывает меня за шею и силой тянет на себя. Теряя равновесие, я почти падаю на его колени, но в последний момент успеваю опереться на его грудь.

Наши губы находятся в сантиметрах друг от друга, и я чувствую, как сильно он пьян.

– Сочувствуешь? – выдыхает Эльман. – Ты умеешь, Ясмин? Сочувствовать? Ты умеешь чувствовать хоть что-нибудь, блядь? Ты же, сука, холодная как айсберг. Даже с дочерью.

Я поднимаю взгляд выше, к его глазам, и долго-долго в них смотрю.