– Все же в порядочке! Сам капитан Васильич не поленился, притащился, лично все осмотрел, распорядился опергруппу не дергать по пустякам, детальный осмотр ни к чему, сестра – малолетняя дуреха, на ровном месте сепетит^[3]…

– Олег!

– Надо ж о коллективе подумать: конец квартала, показатели – швах, без премий останемся!

– Оле-е-ег.

– Трупов нет, в квартире порядок, все на месте – вещи, ценности, чемоданы…

– Послушай…

– И не все на месте! Покрывало с дивана исчезло, дефицитное, в него втроем завернуться можно было, цена ему – больше ста рублей!

– Заверин.

– Да пес с ними, с покрывалами. Вся палитра – косметика на месте, ни синь-пороха не тронуто. Это у нее-то! Она мусор, не накрасившись, не выносит.

Яковлев вздохнул:

– Это все тебе виднее. Ну, так когда в последний раз виделись?

– А, вот уже и «виделись».

– Не цепляйся к словам. Стыдно, не баба.

– Хорошо. Давно. И видел давно, и виделись давно.

– Интересно у тебя. Жена ушла недавно, а виделись давно…

Заверин, скрежеща зубами, проговорил:

– Я же описал причины, ярко и красочно: алкоголик, больной, получка мизер, не сошлись характерами… еще что тебе? Или мало?

– Хватит.

Заверин, специалист по двойным смыслам, все правильно расслышал и замолчал. Яковлев снова начал, голос его звучал по-дружески, в любом случае спокойно:

– Олег, а ведь когда тебя с Петровки гнали, ты не так говорил. Ты же скулил, Олег, ты чуть не на коленях упрашивал до пенсии тебя дотянуть.

Участковый, обмякнув, опустился на стул, потирая грудь под левой подмышкой:

– Я и сейчас прошу. Выпрут меня из органов – куда я денусь? Как говорится, копать не могу, просить стыжусь…

– …И потому добываешь друзей богатством неправедным.

– Юра, ну это-то к чему?

– К тому, Олег, что снова сигналы на тебя поступают. Проживание непрописанных, появление в нетрезвом виде, намеки на какие-то «подарки».

– Давай бумагу, ручку, напишу.

– Что напишешь-то?

– Ты ж на рапорт изнамекался, нет?

– Да на кой ляд мне твой рапорт, Олег? – спросил Яковлев. – И не намекаю, а говорю прямо: желаешь до пенсии дотянуть – так дотянешь. Это при условии, что я на должности останусь и если ты сам мне препятствовать не будешь. Понятно излагаю?

– Вот сейчас кристально ясно. А то ходишь вокруг да около.

Капитан объяснил:

– Так ведь работа у меня такая, что словечка в простоте нельзя сказать. Лавировать приходится, ибо с одной стороны руководство, с другой – контуженный алкоголик, но друг.

– Это ты про меня.

– Про тебя. И друг мне сцены закатывает, и население на него кляузы строчит, а сверху требуют социалистической законности, и чтобы ни морды непрописанной не было на участке. А ведь у меня, в отличие от тебя, семья, сыновья, дочь.

– Анкета чистая.

– Еще какая. В отличие от тебя, ни понижений, ни выговоров. Игорю в Львовское военно-политическое поступать, Валька в Ленинградский спортивный краснознаменный, на физкультуру.

– Чего вдруг?

– Восемнадцать лет, травмы, завязывать с хоккеем пора. И везде нужна чистота и непорочность – не столько своя, сколько родителей. И у родителей поневоле гибкость хребта нарабатывается. Как мне в таком месиве проявлять принципиальность и суровую прямоту – совершенно не понимаю.

– Юра, ты на меня не злись, а пойми: человек пропал, всем это очевидно, а ты девчонке мозги пудришь, да еще при парне с периферии.

– Между прочим, все в рамках законности. Будет заявление от родственников – вот тогда будет решаться вопрос о розыске на нашем уровне и выше, на всесоюзном…

Заверин прервал капитана:

– А если бы твоя Галка не вернулась с работы, или Лидочка из школы, ты бы ждал? Да через час уже весь главк бы на ушах стоял. Ты же коммунист, Юра.

– Довольно демагогии, – капитан резко поднялся, охнул, схватился за ногу. Заверин подался вперед, чтобы помочь, но Яковлев остановил, выставив ладонь. Глядя в сторону, подвел итоги:

– Сосредоточьтесь на работе с населением и уделите особое внимание нарушению паспортного режима.

– Есть. Разрешите идти?

– Нет. Приказываю: с настоящего момента и далее обо всем, что касается гражданки Демидовой, информировать исключительно в официальном порядке уполномоченных лиц. Доступно?

– Так точно.

– Выполнять.

Заверин вышел, подчеркнуто осторожно закрыв дверь.

Остывая, какое-то время постоял в коридоре, рассматривая объявления о путевках, какие-то поздравления, стенгазету-«молнию», посвященную отдельно взятым вечно сонным участковым. По этому вопросу кто-то талантливо изобразил целый комикс из художественно исполненных кадров. В каждом из них имела место быть фигура, спящая, лежа на столе, по ту сторону стола то заливалась слезами трогательная старушка с суровым котом под мышкой, то интеллигент в очках вздевал к высшей справедливости тонкие руки, то мамаша требовала воздействия на трудного ребенка.

«Каждая свинья себя Бидструпом^[4] мнит, прям как взрослая. Нет, так-то ничего, похоже получилось» – эта глупая мысль успокоила, Заверин вернулся к себе в кабинет и выяснил, что свято место пусто не бывает. На его личном столе почивал сержант Денискин.

Олег, устроившись на стуле для посетителей, сделал несколько звонков, переговорил вполголоса с тем, с другим и решил, что рабочий день на сегодня можно считать оконченным. Он потормошил нового знакомого:

– Э-эй, Денис… Андрюха, Андрюха, помню. Бери шинель, пошли домой.

Сержант с торфяных разработок вскочил, забыв открыть глаза. Заверин похвалил:

– Резкий какой. А ты что это, налегке? Где твой багаж?

Тот шлепнул по лбу:

– Елки, совсем забыл. Оставил в камере хранения, на Савеловском. Сейчас сгонять… – сказал он и душераздирающе зевнул.

– Брось, на сегодня-завтра найду тебе пижаму. А завтра с утра начальство все равно в отъезде, вот и заберешь. Айда домой.

И, бросив дежурному: «До завтра», ушел сам и увел младшего по званию.

Участковый квартировал неподалеку, на первом этаже в одной из пятиэтажек в шеренге домов вдоль сквера. Только эта была с изысками: на фронтоне у нее была выложена нехитрая мозаика: фигура в санях, погоняющая оленей, на фоне северного сияния.

– Заходи, – пригласил хозяин.

В таких пятиэтажках Андрюхе бывать приходилось, они ему нравились – все под рукой, сделал шаг в дверь, и вот уже гостиная, она же спальня. Если вдруг ногу сломаешь, никаких проблем с передвижением не будет.

Заверинская квартира не Маргаритина, конечно, скромнее, но тоже ничего, славная. В ней ощущалось присутствие второй половины противоположного пола, хотя не убирались тут уже давно, и в воздухе витали ароматы, присущие сугубо мужскому запою. Хозяин, разуваясь, распоряжался:

– Я покумекаю насчет спальных мест, а ты метнись-ка за харчами. Холодильник пустой, я гостей не ждал.

– Не вопрос. Куда тут?

Олег стал ориентировать на местности:

– Если хочешь горячего хлеба, то сходи на завод, это вверх по скверу, на запах сдобы – не промахнешься.

– Хорошо.

– А продмаг – вниз по скверу, выйдешь на проезд, и шуруй по правой стороне, недалеко, и остановки не будет. – Хозяин поднял палец: – Да, и самое главное!

– Да-да?

– Отпускают на втором этаже.

– Так поздно уже.

– А ты исхитрись. Вот тебе сумка, авоська, газеты и вот, – Заверин протянул красненькую.

– Да не надо, – начал было Денискин, но участковый поторопил:

– Меньше слов – больше харчей. Шуруй.

Андрюха отсутствовал довольно долго. К этому времени в квартире воцарилась пусть не стерильность, но вполне терпимая санитарная обстановка. Заверин поворчал лишь для порядка:

– Тебя только за смертью посылать… Что, что-то есть кроме кабачковой икры, соли и спичек? – Олег поднял палец. – Так, а главное?

– Изыскал! – успокоил Андрюха, показывая две бутылки по ноль-семь, заботливо завернутые в газеты. – У вас отзывчивые продавщицы… И еще вот.

Он принялся выгружать добычу. Улов был неплох: свежий батон, незеленая картошка, невялая морковь, непроросший лук, вполне себе свекла и помидоры, отменная синяя курица, сыр со свежими циферками, стакан со сметаной и прочее.

Оценив добычу, Олег изобразил бурные аплодисменты с вставанием:

– Откуда столько всего достал, да еще в конце дня?

– Я ж говорю – отзывчивые. Попросил как следует.

Заверин, выдавая ему треники и прочее, назидательно предупредил:

– Смотри, осторожнее. Они тут только кажутся овечками, а на деле – волки хищные – хоба, и ты уже муж.

Андрюха, кивая, с сомнением рассматривал выданное «обмундирование». Олег успокоил:

– Не дрейфь, все свежее, просто неглаженное.

– Я опасаюсь, длинновато…

– Длинно – не коротко, – успокоил хозяин, – подвернешь. Слазай под душ, на твое счастье, воду пока не отключили.

– Какую не отключили? – попытался уточнить Андрюха.

– Горячую, какую ж еще.

– Это мне все равно, я привык вообще водой из колодца мыться.

– Хорошая привычка, здоровая… На, вытирайся, – Заверин протянул полотенце. Затем, сочтя долг гостеприимства исполненным, откупорил бутылку «Жигулевского».

Андрюха отмылся до скрипа в крошечной, но настоящей ванной, под постоянно текущей горячей водой, и взбодрился до такой степени, что немедленно приготовил щи, нарезал салат, наварил макарон и натер сыру. Глядя, как стол постепенно начинает ломиться от яств, Олег только хмыкал и откупоривал новое пиво.

Потом хлебали, обжигаясь, щи со сметаной, поедали макароны с сыром и, для равновесия – полезный салат. Перемежали горячее терапевтическими дозами ледяной водки.

Улучив момент, по его мнению, подходящий, Андрюха поинтересовался:

– Так что там в итоге, с ЮАР и апартеидом?

Олег, промокая на лбу выступившую от сытости испарину, успокоил:

– Все стабильно. Они загнивают, дети – недоедают. Так, а что вспомнил-то, в связи с чем?

Не успел Андрюха ответить, сам и продолжил:

– А, понял, понял. Будущей свояченицей интересуешься.

– Свояченица – это кто?

– Тундра ты торфяная. Это сестра жены.

– Ну так сразу… ни к чему. Просто интересно.

– Что именно тебе интересно?

– В порядке обмена опытом.

– Само собой.

– Почему группу не стали вызывать?

– Что за группу?

– Следственную. Экспертов. Все-таки серьезное дело.

Якобы некурящий Заверин выбил из пачки «Яву», чиркнул спичкой.

– Ты в чем дело-то видишь?

– Как это? – удивился Денискин. – От человека на работе ни слуху ни духу десять дней, с единственной родственницей не общается, соседи не видели. Обычно в таких ситуациях…

Олег прервал:

– Труп есть?

– Нет, но…

– Есть труп или нет? Мясо, кровь, следы борьбы? Остроухие соседи, один из которых музыкант, они слышали предсмертные крики, хрипы, прочее?

Андрюха понял, что сошлись все нужные звезды и разговор будет. То ли концентрация спиртного достигла нужного показателя, то ли Олег Заверин для себя решил, что с ним можно разговаривать свободно. В любом случае участковый, покачиваясь на табурете, изложил суть дела кратко и откровенно:

– На носу конец квартала. Со статистикой у нас, как всегда, то есть беда. Стало быть, снова без премий. Яковлев умница, но стул под ним уже шатается, так что каждая палка в плане может оказаться колом в могиле. Ясно – нет?

– Но все-таки Демидова…

Олег, глотнувший пива, вдруг прыснул так, что пена из ноздрей пошла. Откашливаясь, отфыркиваясь, попросил:

– Погоди, дай оторжаться. Нет, не могу.

Он сбегал в ванну, вернулся умытый:

– То-то она мудрила постоянно насчет девичьей фамилии.

– А, так ты эту Демидову и до замужества знал, – добродушно констатировал Андрюха, чуть не позевывая.

Заверин тотчас отрекся: