– Я за него ручаюсь.

– Вы ж его до сегодня в глаза не видели!

Заверин невозмутимо заявил:

– Бывают такие люди, что сразу ясно: хороший человек.

«Талант у него – говорить правильные вещи, как издеваться», – подумал Андрюха, но вслух спросил, изображая равнодушие:

– Так что?

Наталья решилась:

– Еду.

Андрюха покосился в сторону Яковлева – тот чего-то пытался добиться от дежурного относительно бумаг и на них не смотрел. Тогда Денискин с чистым сердцем обратился к ближайшему старшему по званию:

– Товарищ лейтенант, разрешите отлучиться?

– Надолго? – строго спросил Заверин.

– Гражданку на поезд посажу – и назад.

– Хотите назад? Разрешаю, – и участковый отпустил их вялым начальственным жестом.

Подцепив сумку Натальи, Денискин потащил ее к выходу.

До Лианозово добирались довольно долго, поэтому у Андрюхи было время несколько раз повторить, как найти его дом, подчеркнуть, что садиться именно в первый вагон, потому что от середины состава платформы нет, и придется прыгать на пути. Что надо осторожно идти через переезд, поскольку поезд тут одновременно выскакивает из-за поворота и прет под горку, а вот бояться идти вдоль ручья под мостом узкоколейки не надо, потому что чужие там не ходят. Что его дом, точнее, половина дома, только кажется нежилой, поскольку никак руки не дойдут отмыть стекла, а стучать надо в дверь на другой половине, и три раза – так соседка тетя Настя поймет, что от него, и прочее.

Наталья кивала и кивала, как китайский болванчик, и было ясно, что она ничегошеньки не запоминает. Андрюха потребовал:

– Дай чем записать.

Дуреха принялась снова возиться в порезанной сумке, долго шарила, потом пролепетала:

– Выронила.

– Что, и кошелек?!

– Нет, кошелек я спрятала теперь под тит… – она спохватилась, порозовела: – Цел кошелек. Книжку записную выронила, а вот фломастер есть.

– Давай.

Наталья протянула фломастер, треснутый, повидавший всякие виды, закупоренный погрызенной пробочкой.

– Пишет?

– Не знаю.

Андрюха, вцепившись зубами, открыл пробку, плюнул внутрь, закрыл.

– Теперь будет писать. Руку давай.

Он как-то настроился на то, что ладонь будет иная – рабоче-крестьянская, шершавая, с подсохшими мозолями, с не до конца прорезанными пальцами, как в перепонках. А ручка у гражданки Джумайло оказалась хорошенькая, мягкая, в ямочках, с заостренными пальчиками. И ноготки на удивление аккуратные, отливающие розовым цветом.

«Так, ближе к делу». – И Денискин прямо по этой мягкой ладошке начертил путеводитель, давая пояснения по ходу.

Когда он почти закончил, на то место, где был написан номер его дома, плюхнулась огромная слеза. Почему-то эта каплища, упавшая на чужую, хотя и милую руку, прожгла Андрюхино сердце, точно едкая кислота. И он, пользуясь тем, что толчея и все равно друг об друга все трутся, обнял девчонку:

– Чего расквасилась? Не реви.

Она, конечно же, с облегчением разревелась, хорошо еще, тихо и пристойно. Андрюха, плюнув на приличия, шептал и шептал ей в розовое ухо все утешающее, что приходило в голову. Наверное, получалось нудно и неубедительно, поскольку Наталья, потеряв терпение, стукнула его кулачком в грудь:

– Никогда она меня так не называла, понял?

– Ты о чем?

– О телеграмме! Никогда она меня Наткой не называла! И подписалась бы Малкой, так всегда было…

Какая-то гражданка за Натальиной спиной возмутилась:

– Молодые люди, имейте совесть! Ссорьтесь в более просторном месте.

– Прощения просим, – поспешил извиниться Денискин.

Наталья стихла, шмыгая носом, уткнулась ему в ковбойку, и то ли успокоилась, то ли заснула стоя, только в таком положении и сопела до самой нужной остановки.

Андрюха купил ей билет и, пока стояли на платформе, ожидая электрички, наставлял:

– Не раскисай. Скоро будут новости, я тебя сам найду.

Уже влезши в электричку, приняв от него большую сумку, гражданка Джумайло спросила:

– Точно найдешь?

– Найду. И тебя, и Малку твою, – пообещал Андрюха прежде, чем сообразил, что снова нарушил директиву капитана Яковлева.

– А когда скоро? У меня отпуск за свой счет.

Но, по счастью, электричка уже отваливала. Денискин помахал рукой.

Красные фонари уже скрылись из вида, а он все ругал себя: «Растяпа, фантазер. Скоро! Где и кого искать? Восемь миллионов, не считая приезжих…»

Андрюха укладывал в голове все увиденное и услышанное. И чем дольше думал, тем с еще большим отчаянием понимал, что плохи дела: история, которая лично его не касалась, затягивала все больше.

Оперативный опыт у Денискина имелся, и довольно-таки богатый. Штат отделения был невелик, так что не раз приходилось и осматривать места происшествий, и трупы изучать, и далеко не всегда целые. И все-таки ни разу не приходилось сталкиваться с тем, чтобы никто ничего не видел, не слышал, следов не было – а злодеяние случилось.

«Ну тапок, ну мешка нет – что с того? – соображал Андрюха, ощущая, что снова накатывает дремота. – Раз преступление, то должны быть кровища, беспорядок, что-то подтибрено. Вот и капитан сказал: все на месте, и в доме порядок, и замок не взломан».

И все-таки некстати свезло ему с гадом-карманником в первый же день. Но если сам капитан ходит на осмотр, то, стало быть, народу не хватает в отделении, так что можно вызваться поработать до конца командировки. Может, все дело с Малкой этой выеденного яйца не стоит. Может, Наталья и не все сказала. Умолчала же сперва про телеграмму? Допустим, поссорились из-за пустяка, сестрица надулась, потому и адреса не оставила, а Наталья стесняется признаться. Жители маленьких городов не особо-то про личные дела болтают, да и кому какое дело, кроме врача, участкового или прокурора.

Тогда все встает на свои места, и легко понять, почему старшая сестра не отвечала младшей и не сообщила о свадьбе. В конце концов, они были дружны в детстве, а с тех пор могло многое измениться.

Это, конечно, не объясняет путаницы с именами. Как бы они ни рассорились, не станет же старшая нарочно употреблять прозвища, которые никогда не использовала?

Но все эти детальки такая малость по сравнению с тем, что в квартире чисто, следов беспорядка, пятен крови, оторванных рук-ног и трупов не наблюдается.

«Да, но уйти из дома, не выключив телевизор? – напомнил себе Андрюха. – Хотя тут тоже надо кого-то умного спросить. Говорят, есть телевизоры, которые сами включаются и выключаются. Может, эта штука в пакете работает как часовой механизм, кнопок-то больше, чем на калькуляторе…»

Размышляя о том и сем, а в общем – ни о чем, и не придя ни к какому выводу, Денискин вернулся в отделение. И снова ему первым попался Заверин, который с кривой миной на костистой физии курил у подъезда Альбертову сигару, спросил с фирменной двусмысленностью:

– Посадил?

– Посадил, – весело подтвердил Андрюха.

– Ну и правильно. Пошли, покормлю.

– Да спасибо, не надо.

– Не ломайся, небось весь день не жрамши.

В кабинете Заверин выставил на стол консервы, извлеченные из сейфа, нарезал на доске полбатона. Денискин, решив, что церемониться незачем, соорудил себе два бутерброда. Участковый пододвинул стакан с чаем и щербатую сахарницу.

– А ты что? – жуя, спросил Андрюха.

Радушного хозяина передернуло:

– Да ну на… – И он развернул «Советский спорт».

Андрюха, заморив червячка, почувствовал себя намного лучше, и все уже представлялось в более выгодном, приятном свете. Даже Заверин. А что, симпатичный мужик, спокойный, разумный. Сидит себе, никого не трогает.

Заверин вдруг спросил, да еще самым серьезным тоном:

– Сержант, ты знаешь, ведь в сборной регби ЮАР «Спрингбокс» сплошные белые.

Андрюха вхолостую пожевал воздух, опомнился, спросил:

– А какие должны быть?

– Темень ты торфяная. ЮАР – это где?

– Вроде Африка.

– В Африке кто живет?

– Негры?

– Во-о-от, а в сборной по регби – одни ненегры, – и Заверин завершил политинформацию цитатой из статьи: – И прогрессивная общественность Новой Зеландии возмущается, требуя не пущать фальшивых негров в страну.

До Денискина дошла суть трагедии:

– Это ты типа про уродливые гримасы апартеида.

– Точно, – участковый сложил газету, – ведь у них не то, что у нас, мы всем рады, примем, как родных. И кстати, о родных. Проводил Джу… прости-оссподи, майлу?

– Ага.

– Что же, к себе на квартиру пристроил?

– Ну да, пока.

– Смотри, они такие, потом не выставишь.

– Да у меня там не засидишься.

– А ты, стало быть, у нас останешься?

– Я еще не…

– Ну и очень хорошо, – туманно похвалил участковый. – А девица-то ничего. Ну исключая фамилию. Даже чудно́.

До чесотки было интересно, что его удивляет, поскольку Андрюха уже понял: конкретно этого товарища нельзя недооценивать, этот поднял работу с населением на высоту, проще говоря, знает все про всех и даже больше. Главное – не спугнуть.

Денискин снова не стал спешить с расспросами, скорее всего, само выудится, что покрупнее.

В кабинет заглянул Яковлев:

– Денискин, вы не уехали?

– Так командировка не отмечена.

Капитан протянул руку:

– Давайте, отмечу.

Денискин нашелся:

– А что, если завтра?

– Что ж, можно и завтра, – Яковлев глянул на часы, – только ночевать-то вы где собираетесь? Куда вас девать?

Денискин пояснил очевидное:

– Так я не девица, куда-нибудь да денусь.

Капитан обратился к участковому:

– Олег Владимирович, позвоните в общежитие, пусть найдут койко-место на ночь.

Заверин тотчас отказался:

– И звонить не стану, пошлют сразу. Там в три смены спят, по очереди.

Потом почти без паузы добавил:

– …А если сержант не против, то можно ко мне. У меня площадь свободна.

– Я не против, – тотчас заявил Денискин.

Яковлев порадовался, хотя с прохладцей:

– Хорошо, решился вопрос сам собой. Тогда так: завтра с утра я в отлучке, часам к одиннадцати надеюсь вернуться, тогда и командировку вам подпишу. Все доступно?

– Так точно.

– Добро. Товарищ Заверин, зайдите.

…Яковлев запер дверь, скинул с телефона трубку, молча указал на стул. Заверин выставил ногу вперед, не шелохнулся.

– Пешком постою.

– Что, предпочитаешь помирать стоя, как старый дуб? – съязвил капитан.

– Лучше стоя, чем на коленях, – огрызнулся участковый.

– Ну и стой, как дурак, а я находился, – Яковлев сел, растирая колено, – стреляет. Вот врачи говорят: ходить надо, вес растет, нагрузка на суставы, а как я ходить должен, если постоянно ноет… У тебя как?

– У меня не ноет. Терпимо.

– И тебе бы надо в госпиталь. Можно хоть завтра.

– Не надо.

– Пора ведь. Обследоваться надо регулярно.

– По плану через месяц.

– Заранее даже лучше.

– Васильич, в чем дело? Куда ты меня пытаешься сплавить? Зачем?

Яковлев проигнорировал вопрос, задал свой:

– Где жена?

– Чья?

– Не моя же, твоя. Юлия.

– Ушла.

– То есть как это?

– Ну как-как, собрала вещи и ушла. Уехала к мамаше.

– Но ведь должны быть какие-то причины.

– Причины те же, ничего нового. Пью, болею, копейки в дом ношу.

– …И вечно на поквартирных обходах, – дополнил Яковлев.

– Служба такая. Положено.

– Положено, как же. Ну так, если положено: как давно видел Демидову?

– Это к чему вопрос?

– Отвечай.

– Отвечаю: не помню.

– Не помнишь.

– Да, не помню. Сигналов по этому адресу не поступало.

Заверин сбился со спокойного тона, зло спросил:

– В чем смысл этих расспросов? Ты что, думаешь, что я ее куда-то дел и сам опергруппу попытался вызвать?

– Олег.