– Ну что? Пошли?

– Да! – закричал Коля, но потом, испугавшись, что мама посчитает его слишком громким, закрыл рот ладошкой.

– Бери свой свитерок, надевай ботинки. Я тебя тут жду.

Мама забирала Колю один, редко два раза в месяц. В пятницу после обеда они уходили из интерната и ехали на Красную Площадь. Выйдя со станции метро «Калининская»⁵ мама покупала Коле газировку. Когда он в первый раз увидел автомат, очень удивился: стакан просто стоял в окошке. В деревне его давно бы своровали. А тут поди ж ты!

Красивый стеклянный стаканчик нужно было сначала сполоснуть. Мама взяла его, надавила прямо стаканом на специальную круглую площадку, и снизу как по волшебству забрызгала упругая струйка воды. Вода врезалась в донышко и стекала по стенкам. Потом мама перевернула стакан и поставила снова в окошко. Достала из кошелька трёхкопеечную монетку и опустила в щель автомата. Нажала на кнопку «Сироп апельсиновый». Автомат покряхтел, как старик, «хрррррр-хрррррр», и в стакан налилась почти до верху светло-жёлтая жидкость с пузырьками.

Коля смотрел на это чудо во все глаза. А мама кивнула:

– Бери!

Мальчик осторожно взял стакан и поднёс его к лицу. Пузырьки лопались, и до кожи долетали приятно-прохладные даже не капельки, а отголоски капелек. Коля зажмурился и вдохнул запах. Пахло невероятно вкусно: чем-то фруктово-сладким. Он осторожно, не открывая глаз, пригубил напиток. Рот наполнился взрывающимися пузырьками, от которых щекотало в носу. Мама смотрела на Колю и улыбалась.

Потом они гуляли по Александровскому саду, наблюдали за сменой караула у Могилы Неизвестного Солдата, поворачивали на Красную Площадь.

К вечеру, когда возвращались в барак, на кухне собиралась компания маминых соседей. Они громко смеялись, грубо шутили и пили водку. Мама отправляла Колю в комнату и сидела с соседями так долго, что мальчик часто засыпал, ожидая её.

Иногда она вваливалась в комнату с дядей Толиком, и в темноте спотыкалась о матрас с Колей.

– Тьфу ты! Колька! Я про тебя и забыла. А ну брысь! Посиди за дверью, пока тебя не позову.

Обычно Коля так и засыпал в коридоре, пока утром его не тормошила мама и извиняющимся тоном не звала есть кашу в общую кухню.

Когда Коля перешёл в пятый класс, учителей стало много. И если Ирина Васильевна не придавала значения отсутствующему взгляду мальчика, зная, что он быстро соображает и всегда готов к ответу, то Наталья Михайловна невзлюбила его сразу.

Она придиралась ко всем мелочам: за лишнюю палочку в букве «т» снижала оценку на балл. По литературе, если был задан пересказ произведения, Коля должен был его не пересказывать, а знать наизусть.

Если раньше встречи с мамой он ждал с нетерпением, то сейчас он жил от встречи к встрече.

Как-то Коля засмотрелся в окно и не услышал вопроса Натальи Михайловны, которая ходила между рядами. Она как будто ждала этого повода. Подкралась намеренно тихо сзади.

– Ах ты маленький мерзавец! – с размаху ударила его указкой по спине.

Боль выдернула Колю из его грёз. Он не успел сообразить, что происходит – тело среагировало само, как у тётки в Белоруссии, когда двоюродные братья пытались зажать его и поколотить – в нём просыпался зверёныш.

Он схватил чернильницу и с разворота швырнул её в сторону, откуда прилетел удар. Чернильница попала в лоб учительницы, и тушь вперемешку с кровью залила её лицо, белую блузку и дальше по гладкой синтетической юбке стекала на пол уже небольшими капельками…

Сколько бы «магарычей» мама Коли не носила учителю, директору и даже заведующему больницей – Колю поставили на учёт в психдиспансер.

Маме казалось, что на судьбе её сына поставлен крест: ни нормальной работы, ни жены, ни детей.

Если до этого её внимание было поглощено выживанием и выцарапыванием жилплощади в большом городе, а Коля, скорее, своим наличием вносил вклад в чувство, что она живёт как все, по плану: техникум, ребёнок, барак, работа. То сейчас «ребёнок, стоящий на учёте в психушке», как будто откидывал не неё тень неполноценности.

– Я тебя в Москву для чего привезла?! Чтобы ты тут не пойми чего творил?! Мать позорил?! – орала она на него после медкомиссии. – Ты знаешь, чего мне стоило устроить тебя в интернат?! И чем? Чем ты мне отплатил?! Пытался убить учительницу, которая тебе не понравилась?!

– Мама, – всхлипывал Коля. – Я не хотел её убивать. Она меня ударила и…

– Не смей мне врать!

Вафельное полотенце больно хлестануло мальчика по голове.

– Советский педагог никогда и пальцем не тронет ребёнка! На это имеют право только родители!

– Мама, мамочка… – Коля подвывал, обхватив колени.

«Пожалуйста, только не бросай меня! Бей, но не бросай…» – молился он про себя.

– Ты маленький ублюдок! Такой же гнилой, как твой папаша! – Полотенце продолжало хлестать по спине.

Коля ещё больше втянул голову в колени. Он не сопротивлялся. В какой-то момент он начал представлять, что ничего не чувствует. Вспоминал, как они с мамой гуляли по Красной площади и ели мороженое. И убеждал себя, что сейчас он там, вместе со своей доброй и такой красивой мамой…

До конца учебного года мама не появлялась в интернате вообще. Звонила директору и говорила, что её перевели на дальневосточный поезд. В Москве бывает раз в месяц и не попадает на выходные. Один отсыпной – и в обратную дорогу на Дальний Восток.

После медкомиссии Коля ходил два раза в месяц на приём к психиатру. Это был здоровый молодой дядька в очках с роговой оправой и с небольшой лысиной ото лба. Он спрашивал, как у Коли дела в интернате, нравится ли новая классная, к которой его перевели, и с кем он дружит.

Коля не дружил ни с кем. Потому что когда началось разбирательство по тому случаю, ни один из детей не рассказал, как было на самом деле. Коле не верили, а верили Наталье Михайловне, которая срывающимся в слёзы голосом убеждала комиссию, что «этот чудесный мальчик, который всегда так хорошо себя показывал на уроках, вдруг ни с того ни с сего вскочил, схватил чернильницу и бросил мне в голову».

Конечно, дети в интернате были зашуганные и в большинстве вообще боялись подавать голос. Но даже Вовка! Вовка, с которым он делился своими котлетами и единственному показал свою сокровищницу… Тоже промолчал. Он, как и все кивал, когда инспектор задавала вопросы, всё ли было так, как рассказывает учительница, и мотал головой на вопрос: «Есть ли что добавить?»

С того момента Коля ни слова не проронил Вове.

В новом классе Коля решил ни с кем не общаться – слишком сильно его задело поведение бывшего лучшего друга.

На робкие попытки новых одноклассников познакомиться он отвечал сухо, односложно, чтобы они скорее от него отстали. Что они и сделали, закрепив между собой за Колей кличку «псих».

Глава 8

Когда Оля забеременела, она почувствовала огромное облегчение. Ей казалось, что вот теперь она наконец-таки становится полноценным человеком. Что все её страхи, что с ней что-то не так, рассыпаются под видимыми результатами её жизни: любимый, любящий муж и ребёночек.

На шестой неделе Оля зашла в туалет и побелела от страха: на белье она увидела кровь. Живот не болел, не тянул. Но от вида небольшого количества крови закружилась голова. Она вышла и легла на кровать. Тело начало дрожать, мысли в панике не могли сосредоточиться на чём-то одном. Какие-то недоформулированные слова, рваные эмоции тревоги, ужаса, облегчения. Она положила руку на живот:

– Малыш. Любимый мой. Держись. Пожалуйста. Я тебя очень люблю. Мамочка здесь. Мама рядом. Только останься со мной. Я буду любить тебя изо всех сил…

В этом бормотании Ольга впала в странное состояние между явью и сном. Продолжая попытки мысленно связаться с малышом, она вдруг почувствовала сильную ненависть, желание, чтобы ребёнка не было. Рука замерла на животе. Сознание Ольги выдернуло её из этого состояния. Захотелось спрятаться.

«Как так? Откуда эта ненависть? Этого не может быть! Это самый желанный ребёнок на свете!» – не могла понять Ольга.

Она села на кровати и постаралась нагнуться как можно ближе к животу:

– Родной мой, любимый малыш! Я бесконечно тебя люблю! Мы с папой тебя очень ждём! Слышишь! Держись!

Олю чуть отпустило, и она сразу записалась на приём к врачу.

Врач – милая, доброжелательная женщина – успокоила её, прописав таблетки.

– Такое бывает, ничего страшного. Попьёте недельку лекарство, кровомазание должно прекратиться. Потом – на контрольный приём.

Оля более-менее успокоилась – она понимала, что на ребёнка во многом влияет её состояние и за ним нужно следить в первую очередь. Весь день старалась направлять внимание на доброе и светлое – читала книги про материнство. Когда Саша пришёл с работы – посмотрели чудесный трогательный фильм про детей. Легли спать.

И когда Саша уснул, а Оля была уже на грани, в неё вновь прорвалось чувство дикой ненависти к ребёнку, желание, чтобы его не стало. Она вскочила с кровати. На лбу выступили капельки холодного пота. Во рту пересохло. Сердце бешено колотилось.

Чтобы как-то себя успокоить, Оля пошла на кухню и выпила воды. Умылась. Дыхание и сердцебиение восстановились. Приложила руку к животу, прислушалась. Ничего.

– Эй, малыш, ты слышишь? Я тебя люблю! Всё будет хорошо. Вот увидишь! Я найду способ с этим справиться.

Она вышла на балкон. Вдохнула приятный прохладный воздух. Он прокатился внутри освежающей волной. Посмотрела на небо, и взгляд зацепился за звезду.

«Прошу тебя, кто бы ты ни был там наверху. Помоги мне и моему ребёночку…»

Оле показалось, что после этого мысленного обращения звезда моргнула.

Она зашла обратно в кухню и поняла, кого может спросить о том, что происходит. Посмотрела на часы – 23:18.

«Поздно, конечно, писать. Наверное, неприлично», – подумала она, но всё-таки решила проверить: а вдруг не спит?

В мессенджере под именем «Катя» – психолога и ведущей расстановок, у которой она была, – светились буковки online.

«Привет! Прости, что поздно. Надеюсь, не сильно тебя побеспокоила. Я жду ребёнка. Беременность желанная. Но меня вдруг накрыло какой-то невероятной ненавистью, словно я не хочу ребёнка. Но я хочу! Очень! Ощущение, будто это не мои мысли. Хотела спросить: ты с таким сталкивалась?»

Катин ответ пришёл через минуту.

«Привет, Оля. Да, бывает такое. Скорее всего, всплыла какая-то родовая история. Когда женщина беременеет, она становится более восприимчивой. В том числе может подниматься память из рода. Какие-то истории, особенно связанные с детьми. Есть одно упражнение, которое может помочь. Возьми лист бумаги, сядь и напиши сверху вопрос: «Кому это принадлежит?» Потом пересядь на другое место, прикрой глаза, представив, что ты та или тот, кто на самом деле испытывал это состояние, возьми ручку и пиши всё, что придёт. Так можно получить ответ».

«Спасибо огромное, Катя! Очень успокоила».

Оля убрала телефон и почувствовала, что очень устала. Решила отложить упражнение до утра. Вернулась в кровать и когда легла на подушку, закрывая глаза, мысленно спросила в никуда: «Кому это принадлежит?»

Во сне она увидела девушку. Совсем юную. Похожую на героиню исторического фильма. Она стояла посреди тёмной комнаты со старинным убранством: массивным деревянным столом с вышитой скатертью из полотна, деревянными лавками, горящими свечами.

Рядом с ней кто-то был, но Оля не разобрала кто. Только расслышала, как девушка в отчаянии закричала: «Меня изнасиловал молодой граф. Моё тело! Я ненавижу его теперь! Я ненавижу этого ублюдка внутри».

Бедняжка разрыдалась. Человек обнял её. А она зло прошептала сквозь слёзы: «Я хочу, чтобы он умер! Чтобы они оба умерли!»

Оля проснулась и долго сидела, обхватив колени.