Стоя под душем, размышляла: «Раньше этот голос всегда сам появлялся, а сейчас, во сне, я впервые его позвала, и он откликнулся. Может, это подсказка? Может, и в жизни можно так попробовать? Но как?! Просто сесть и сказать: „Эй, привет! Ты кто такой… или кто такая?“ Ведь он слышится именно моим голосом…

Так, что я об этом знаю.

Появляется, когда мне что-то угрожает: в море в детстве, на крыше в юности, или когда феназепама наглоталась сдуру, или когда после родов чуть в окно с Варюшей не вышла.

Как же теперь можно установить контакт? А главное – зачем? Ну вот если предположить, что получится, то что спрашивать? Что говорить?

Так, вернёмся ко сну. Во сне я до голоса «достучалась», когда опасность угрожала не мне, но я испытывала ужас. То есть вроде и про меня, и не про меня. Но сходство – в опасности. Значит, теоретически, когда есть опасность, можно попробовать позвать. Но специально устраивать себе трешачок как-то не хочется. Хммм, ладно, подумаю об этом попозже».

Вечером Ольга только коснулась подушки, прикрыла глаза и не заметила, как тут же провалилась в сон. Стала моргать и увидела ту самую девушку. Ольгу окатила волна ужаса: младенец, весь синий от холода, жалобно скулил, мать достала из-за пазухи нож и замахнулась на ребёнка.

Глава 12

В эту ночь Хельга дожидалась рассвета на высоком холме, с которого открывался чудесный вид на полноводную Рену и лиственный лес, стелящийся за ней. Сам холм был покрыт соснами. Они сбегали густым покровом до самого подножия. В ночь осеннего солнцестояния, когда кромка между мирами и временами становится особенно тонкой, травница чувствовала что-то непонятное: внутри сплетались тревога, предвкушение, упование на чудо.

Она подкинула дров в небольшой костёрчик и туда же – щепотку трав из мешочка со сбором для ясновидения. Год назад в его тумане она увидела себя, баюкающую малыша, и с такой надеждой проживала этот год, вглядываясь в каждого встречного мужчину… Но ничего. Ни искорки, ни волнения, ни нежности ни с кем не испытала.

И вдруг тело Хельги как будто пронзило током: «Помоги! Пожалуйста!» Сквозь дым она увидела девушку на снегу в окровавленной юбке, лежащую на грязном сене за сваленной телегой. Она была в забытьи и точно не могла никого позвать. Но место было как будто знакомо Хельге. И сама девушка кого-то ей напоминала… Она хотела рассмотреть, что есть ещё вокруг, но не могла повернуть взгляд. Будто не она сама смотрела, а через кого-то.

– Оглядись вокруг! – попробовала обратиться Хельга непонятно к кому.

И тут взгляд начал двигаться. Телега была опрокинута недалеко от дороги. В одну сторону она убегала к лесу. В другую – терялась в роще, за которой возвышался замок. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось.

Костёр почти догорел. Звёзды пропадали, и небо начало светлеть. Хельга встала, прошла на другую сторону холма и остановилась в задумчивости… Здесь открывался не менее прекрасный вид. Вид, где ближе к горизонту за лесом виднелись башни замка, на одной из которых даже с такого расстояния была видна огромная чёрная птица…

*

Целый день Хельга пыталась понять, что делать. В видении всё происходило зимой – вокруг было много снега. И непонятно – случилось ли это уже или только произойдёт в будущем.

Ко всем своим видениям в течение жизни Хельга относилась очень серьёзно. Хотя ей часто многое в них было непонятно, но когда она осознавала, что человеку в них грозит опасность, и на её голос реагировали, внутри появлялось удовлетворение – такое же, как в жизни, когда она кому-то помогала исцелиться или выйти из беды.

Поэтому она решила, что несмотря на то, что пока не ясно, произошло это уже или нет, шанс, что это всё-таки предсказание, есть.

В замке династии Корбу Хельга побывала восемнадцать лет назад. Больше там появляться не рисковала. Обычно всем необходимым её обеспечивали люди, которым она помогала и которые сами её находили: кому-то делала заговоры, кому-то по картам давала ответы на сложные вопросы, кого-то исцеляла.

Когда восемнадцать лет назад местный врач семьи сказал, что не выживет ни рожающая жена графа, ни ребёнок, служанка графини Софи обмолвилась Роберу Корбу, что в окрестностях есть травница-знахарка Хельга, «у которой рожают все».

Обезумевший от горя граф приказал срочно найти и доставить повитуху в замок. Так на свет появился Роман Корбу. Графиню спасти не удалось, а мальчика Хельга выхаживала полгода. Он умирал каждую ночь, и каждую ночь неимоверными усилиями она вытаскивала его обратно в жизнь.

Пока знахарка боролась за жизнь младенца, его отец, который не мог пережить потерю жены, ночь за ночью то напивался до состояния ниц, то устраивал оргии, а то и покушался в пьяном бреду на сына, виня его в смерти любимой. И только Хельга умудрялась его остановить и не допустить беды.

Проспавшись утром, он гордился наследником и напоминал травнице, что пока жив ребёнок, жива и она, но если вдруг с сыном что-то случится, ей тоже не жить.

Когда Роману исполнилось полгода и он начал прибавлять в весе, опасность миновала. Хельга сказала графу, что теперь мальчику нужна только кормилица и няньки, а ей пора домой. Робер пытался оставить её на жаловании в замке, но Хельга не могла жить за высокими стенами. Она и эти шесть месяцев еле-еле протянула только из-за необходимости сохранить жизнь младенцу.

– У тебя будет достойный дом, слуги, жалование. С твоим талантом от людей отбоя не будет, – уговаривал её граф.

– Да пойми же! Не могу я жить в несвободе! И дом у меня свой есть, и командовать другими не хочу. Талант мой угаснет тут. Мне нужно уединение, природа. Среди такого количества людей я траву не услышу, с растениями целебными связь потеряю и лечить никого не смогу.

– А вдруг… – опустил голову Робер, – когда ты уйдёшь, я вред Роману причиню?

– А ты не пей вина столько, – ответила Хельга. – В тебе злость когда просыпается? Когда вина обопьёшься, соображать перестаёшь и себя контролировать не можешь. Представь, что живёт в тебе змей злой, и пока ты его не кормишь – у него сил и нету. А как только вино пить начинаешь, да так, что в глазах мутнеет и стоять на ногах не можешь, – так и всё, нет тебя. Вместо тебя это чудище. Руками твоими двигает и пакости изо рта изрыгает…

– А как не пить-то? Как о Софи подумаю, так такая дыра в душе открывается, столько боли там, что кажется, и я лягу и умру. А вино выпью, так и отпускает чуть-чуть.

– Отпускает, пока пьёшь. А утром вспомни как?

– Ещё хуже, – признал граф.

– Конечно, хуже. А если ещё и сыну вред причинишь пьяным, так вообще себя не простишь никогда. Вот тогда и правда останется только ложиться да помирать.

– А что делать-то, когда и без вина плохо, и с вином ещё хуже?

– Попрощаться и отпустить жену. Я тебе помогу. Через неделю будет осеннее солнцестояние. Самое время для того, чтобы общаться с мёртвыми. Тогда и совершим обряд. Но ты должен пообещать, что после меня отпустишь, – Хельга умудрилась выразить свою просьбу тоном, не подразумевающим возражения.

– Если это поможет…

Глава 13

Накануне осеннего Солнцестояния Хельга собрала нужные травы для графа и приготовила отвар. Сама не пила – ей было достаточно бросить щепотку сушёного клевера в костёр – и её дар ясновидения усиливался. В полночь разбудила Робера, напоила его отваром, и они отправились на холм к востоку от замка.

Хельга нашла местечко, с которого удобно будет видеть восход. Быстро разожгла костёр – нужно всё успеть до первых лучей солнца.

– Сейчас, – сказала она графу, – я совершу ритуал – позову душу твоей супруги.

Робер хотел что-то спросить, но Хельга остановила его жестом.

– Ты не сможешь её вернуть, не сможешь к ней прикоснуться – это невозможно. Но у тебя будет шанс сказать ей всё, что важно сказать. Ты сможешь попрощаться и отпустить её. Пока ты так скорбишь, её душа не обретёт покой и не пойдёт на перерождение. Не держи, не мучай себя и её. Сейчас тебе нужно прекратить всё это. Отпустив её, ты сможешь начать новую жизнь! Ты сможешь достойно вырастить сына!

Хельга бросила щепотку сухой травы в костёр и тот зашипел, граф увидел силуэт своей жены.

– Софи! – воскликнул он и вскочил.

Подбежал поближе и уже хотел схватить её, но рука проскользнула сквозь образ.

– Её нельзя потрогать – она бестелесна в отличие от тебя, – напомнила Хельга. – И она не сможет тебе ответить. Но она всё слышит, и ты можешь её видеть.

Граф не отрывал взгляда от жены, поэтому Хельга не была уверена, что тот её понял. Но граф понял. Он упал на колени, и слёзы потекли из его глаз.

– Софи, милая моя! Любимая! Я не могу без тебя! Моя жизнь невыносима! Мне дышать тяжело… – В порыве Робер дёрнул руками за кафтан, и тот раскрылся вместе с рубашкой.

Хельга, способная видеть энергии, содрогнулась: область груди была не просто серой, как бывает обычно у тех, кто переживает потерю, она была тёмно-серой с чёрными прожилками. Лицо и руки, которые обычно были открыты, продолжали подсвечиваться оранжевым – цветом, характерным для истощения, но восполняемого и не смертельного. А вот грудь… Место, где живёт душа, уже было подёрнуто чернотой.

Пока граф выплёскивал своё горе, Хельга подошла и мягко прикоснулась к его спине в районе лопаток. Он даже не обратил внимания, а она испытала шок! В месте прикосновения полыхнуло жёлтым, как это обычно бывает, но импульс тут же потонул в сером мареве, которое было разлито по всему телу мужчины. Хельга не могла видеть цвет энергии человека, закрытого одеждой, без прикосновения к нему. И наблюдая обычно открытые участки кожи – ладони, лицо графа, не представляла, что внутри у него всё так плохо. Она умела только перераспределять энергию своим волевым усилием, но в теле Робера здоровая энергия оставалась, как теперь она видела через прикосновение, только в ногах. Она попробовала протянуть её к туловищу, и та, как тоненькая струйка потекла, не растворяя, а лишь слегка высветляя серую больную массу. Хельга внимательно следила, чтобы не перекачать всё от ног – иначе граф не смог бы встать. Оставила необходимый минимум.

Внимательнее присмотревшись к области сердца, она обнаружила еда заметную, тоненькую, как паутинка, сеточку, которая тянулась вверх – в центр головы. Её нужно было остановить в первую очередь. Хельга потянула туда свет, но его было слишком мало. Она понимала, что в таком состоянии граф не сможет отпустить жену. Она могла влить в него свою жизненную силу. Но тогда потеряла бы дар к исцелению. А без этого молодая знахарка не представляла своей жизни. Поэтому, когда она почувствовала, что сделала всё, что могла, – убрала руку. И просто наблюдала за графом.

Он стонал, молил жену вернуться, просил забрать с собой, потом спохватывался сына, снова рыдал. Душа беззвучно плакала и ничем не могла ему помочь.

У Хельги разрывалось сердце, но она понимала, что ситуация тут безвыходная.

– Граф Робер, – попыталась она поднять его с колен. – Пора.

Без особой надежды она просила его отпустить жену. Приводила доводы, как мучается неотпущенная душа. Как он своим горем терзает её… Но всё было бесполезно. Рыдания графа начали переходить в истерику, и Хельга испугалась. Испугалась, что он сделает что-то с собой или с ней.

Ловким движением она резко нажала на специальную точку на шее графа, и тот потерял сознание.

Хельга села и выдохнула. Она не решила проблему, а только её отодвинула. Потом вспомнила про душу – она по-прежнему стояла и лила беззвучные слёзы.

– Прости, – обратилась к ней Хельга, зная, что та её слышит. – Не знаю, что делать. Я пыталась как могла. Но это не в моих силах.

Она бросила щепотку сушёного клевера в костёр, и образ графини Софи исчез. Хельга выдохнула и стала жать, пока проснётся граф.

Он проснулся с первыми лучами восходящего солнца. Сел на траве.

– Ну, как? – спросил он. – Получилось?

– А вы не помните? – удивилась Хельга.