Леня девушку послушался и пошел на пятый этаж к предводительнице местных «команчей». Признаться, идя в одиннадцатую квартиру, Леня ожидал увидеть суровую статную старуху с зычным голосом, похожую на гренадера. И был страшно изумлен, увидев крошечную благообразную старушонку в мелких седых кудельках, с ласковым взглядом выцветших водянисто-бесцветных глаз, в платьице с кружевным воротничком.

– Вы ко мне? – тоненьким слабым голосом поинтересовалась старушка.

– Мне бы Бем Клару Игнатьевну, – с сомнением проговорил Леня.

– Это я и есть. С кем имею удовольствие беседовать? – с нескрываемым удовольствием поинтересовалась старушка.

– Старший лейтенант Сергеев, уголовный розыск.

– Проходите. Давно жду.

Квартира Клары Игнатьевны была такая же крошечная, как и сама хозяйка. Крошечная чистенькая кухонька. Крошечная комнатка с кружевными вязаными салфеточками, с геранью на подоконнике, скатертью, украшенной кистями и вышивкой, старомодными слониками на буфете и фотографиями в резных деревянных рамочках на стене. «Уютное гнездышко девицы на выданье», – отчего-то пришло в голову Лене.

– Присаживайтесь, – любезно пригласила Клара Игнатьевна. – Моя горница. – Клара Игнатьевна с любовью оглядела комнату вслед за гостем. – Вы не поверите, но в блокаду ни один снаряд даже рядом с нашим домом не упал, ни одна зажигалка на нашу крышу не упала. А на чердаке у нас запас дров был, сосед один еще до войны складировал, а сам потом в эвакуацию отбыл. Очень нас выручил. Пережили самое страшное, – часто моргая глазками, поделилась Клара Игнатьевна.

– Гм. – Леня кивнул головой, приготовившись выслушать еще один долгий не относящийся к делу рассказ. – Повезло.

Но Клара Игнатьевна на удивление с воспоминаниями закончила и перешла прямо к делу:

– Так, значит, ограбили Баженовых? А я Клавдии давно говорила: заведи собаку или уж замки посерьезнее поставь. Хотя что замки в наше время, дверь вместе с замками вынесут. Допрыгались. Коллекционеры, – с ноткой злорадства проговорила Клара Игнатьевна, и тут из «божьего одуванчика» превратилась в старую ведьму. Глаза злобно сверкнули, и челюсть щелкнула как-то очень плотоядно.

Леню даже передернуло. Но уже в следующее мгновение все развеялось, как дым.

– Бориса Владиславовича жалко. В его возрасте такое. Охо-хо. Ну да что делать, даст бог, выздоровеет. Так когда, говорите, это случилось?

– Примерно с восьми утра до часу.

– Та-ак, – задумалась Клара Игнатьевна, перебирая кисти на скатерти. – С утра, понятно, народу много шло. Детишки в школу, взрослые на работу, молочницы с бидонами по квартирам. Чужого бы заметили, – очень здраво рассудила старушка. – Надо думать, после девяти, даже, пожалуй, с половины десятого. Матрена с Софьей в это время как раз по домам расходятся. Это соседки Баженовых. Они как внуков в школу проводят, молочницу встретят, так и стоят у подъезда по часу, языками чешут.

А Клара Игнатьевна и впрямь оказалась не промах. Ей бы к ним в УГРО.

– Та-ак, – размышляла она дальше. – В половине первого к Сидорову с четвертого этажа медсестра приходит укол колоть. С ней поговорите. Там когда Галя ходит, когда Катя. Дальше. В двенадцать часов Степка из двадцать шестой квартиры на обед прибегает, ему жена с утра на плите обед оставляет и на работу идет. А он тут недалеко работает, на Фонтанке. Крышу они кроют. Вот. Пообедает скоренько и обратно на работу. – Ленька смотрел на Клару Игнатьевну с восхищением. – Далее. В двадцатой квартире Глафира Викторовна проживает.

– Двадцатая? Так у них окна во двор, – вклинился Леня.

– А ты слушай, не перебивай, – одернула его сердито Клара Игнатьевна. – Глафира работает по большей части на дому, швея, дымит, как паровоз, а муж у нее астматик. Так она в час раз по пять на лестницу выскакивает покурить. Ее расспросите.

Леня только молча кивнул. Не забыть бы.

– Да ты чего сидишь-то? – словно подслушав его мысли, поинтересовалась Клара Игнатьевна. – Записывай, забудешь же, голова садовая. Молодежь…

И Леня, достав блокнот, принялся усердно строчить, мусоля карандаш.

– Дальше. Ивановы. У них комната на улицу выходит. Дед у них целыми днями у окна сидит. Только идти туда надо вечером. Инвалид он безногий. Сам дверь не откроет. Они его утром у окна сажают, чтоб не скучал, у него там и чайник под рукой, и радио, и еду ему невестка в старый ватник заворачивает, и сидит он, горемычный, весь день один-одинешенек. – Клара Игнатьевна печально вздохнула. – А до войны такой мужик был справный. В праздники у нас тут на площади гулянья были, так, бывало, отплясывал, хоть и в возрасте… а усищи были! Из кавалеристов бывших. Ну да что теперь. Так вот, его поспрашивай. А уж остальных ты, наверное, сам обошел?

– Точно. Всех, у кого окна на улицу.

– С ними поговоришь – ко мне зайди. А я пока тут еще подумаю. Может, соображу чего. А тебя кто ко мне направил?

– Леля Дятлова с нижнего этажа, – чуть краснея, ответил Леня.

– Хорошая девчонка. Боевая. Не упусти, – деловито посоветовала Клара Игнатьевна.

Институт востоковедения показался капитану Головко загадочным и полным тайн. Располагался он на Дворцовой набережной в огромном дворце с нарядным фасадом и крыльцом, украшенным тонкими изящными колоннами. Кружевной вестибюль, тонкая вязь лепнины, чугунное плетение перил на парадной лестнице и ощущение какой-то тайны. Запах здесь стоял непонятный, пахло стариной, пылью, сыростью, пряностями, бумагой, стружкой и еще чем-то неуловимым. Всюду ящики, незнакомые предметы, какие-то черепки, истуканы, идолы уродливые. А между всем этим деловито сновали сотрудники в синих халатах, и никто из них не обращал внимания на капитана Головко.

– Иван Иванович, коллекцию 147-12 надо перенести на второй этаж, разбирать ее на первом нецелесообразно, – спускаясь по лестнице вслед за плотным невысоким товарищем в сером костюме с пенсне на носу, деловито объясняла худая высокая гражданка в очках.

– Голубушка Ольга Викторовна, все понимаю, но где же грузчиков найти? Вы же знаете, какие сейчас сложности с персоналом. А наши сотрудники вряд ли справятся, да и риск какой! Это же пятнадцатый век! Нет, нет. Надо как-то иначе.

– Иван Иванович! Иван Иванович! В библиотеке ужасающая сырость, я уже говорила вам, надо что-то решать с вентиляцией, мы книги погубим! И трубочистов неплохо бы вызвать. – Откуда-то из тени вестибюля вынырнула плотная гражданка в синем рабочем халате, с пышной седой шевелюрой и строгим хриплым голосом.

Все трое, прошагав через просторный вестибюль, скрылись в сумрачном коридоре справа. Понаблюдав за ними, капитан без труда сориентировался в происходящем. Судя по тому, что все дергали несчастного Ивана Ивановича, он был начальником, и если не директором института, то уж точно одним из его замов. Следовало его догнать. И капитан, легко взбежав по мраморным ступеням, поспешил вслед за скрывшейся процессией.

Библиотека, куда прошли Иван Иванович со свитой, была роскошной. Все стены обшиты резными деревянными панелями, всюду стеллажи с книгами и коробки с еще не разобранными томами. Посередине беспорядочно стояли столы, стулья, все завалено книгами.

– Мне нужны помощники, мы с Машей не справляемся. Каталог, разбор книг, картотека, а еще сотрудники обращаются, мы так до майских не успеем.

– Да, да. Надо подумать. Но, Лидия Денисовна, вы же знаете, у нас нет ни одного лишнего человека. Такой переезд, коллекция, документы, текущая работа, не знаю. Может, студентов университета привлечь? Старшекурсников? Думаю, разбор библиотеки под вашим руководством комсомольцам можно было бы доверить? Что скажете?

– Извините, товарищи, что перебиваю. Капитан Головко, уголовный розыск, мне бы с руководством института побеседовать.

– Добрый день, – настороженно поздоровался Иван Иванович. – Директора института сейчас нет на месте, он в Москве в командировке, но я заместитель директора по научной работе. А что стряслось?

– Давайте пройдем к вам в кабинет, – уклончиво предложил капитан.

– Да, да, конечно, – поспешил согласиться Иван Иванович и под тревожными взглядами сотрудниц повел капитана вверх по лестнице, на второй этаж, то и дело беспокойно оглядываясь на незваного гостя.

– Прошу вас, проходите, извините за беспорядок. Недавно институт переехал, еще не успели устроиться. Присаживайтесь вот на этот стул, – суетился вокруг капитана Иван Иванович. – Так что же случилось? Я, признаться, озадачен, – усаживаясь наконец за стол, спросил хозяин кабинета.

– У вас работает Баженов Борис Владиславович?

– Ах вот оно что. Да, да. Мы слышали, его супруга звонила. Ужасная, ужасная история, – мгновенно успокаиваясь, покивал Иван Иванович. – Но при чем же здесь институт, надеюсь, вы не подозреваете… – Он не договорил, словно намекая на невозможность самой мысли о подобном.

– Разумеется, нет, – успокоил его капитан. – Но все же вы знали о коллекции Баженова?

– Разумеется. Великолепное собрание. Может, и не имеющее определенной тематики, но ведь оно и начиналось не как научное. И тем не менее некоторые экземпляры достойны музея. Я, признаться, даже намекал Борису Владиславовичу, – смущенно улыбнулся Иван Иванович.

– А многие в институте знали о коллекции?

– Наверное, почти все. Не все, конечно, ее видели, но слышали многие, – постукивая по столу карандашом, равнодушно проговорил Иван Иванович. – Борис Владиславович не делал из нее секрета.

– А с кем ближе всего общался Баженов в институте?

– Думаю, с профессором Голубцовым; потом, наверное, со своим учеником, Кругловым Николаем Сидоровичем. Может, еще с кем-то, но я, простите, не в курсе, – виновато улыбнулся Иван Иванович.

– Ну а недоброжелатели у него были?

– Ну что вы. Мы же интеллигентные люди, это научный институт, у нас очень дружная атмосфера. Исключительно здоровые отношения в коллективе, – мгновенно утратил выражение скуки на лице хозяин кабинета, ревностно вставая на защиту любимого учреждения. Капитан ему не поверил.

– Извините, где у вас тут покурить можно? – Капитан подошел к невысокой крепкой уборщице в ватнике поверх синего халата. В институте было сыровато и зябко. Уборщица энергично работала веником, выметая с лестницы остатки стружки, высыпавшейся из ящиков с экспонатами.

– На задний двор ступай, а то вот на улицу, – ворчливо посоветовала уборщица.

– Это ж надо, сколько мусора, тут и за день не управишься, – покачал головой капитан.

– А тебе-то что? – нелюбезно ответила уборщица. – Шел курить, вот и ступай.

Но у капитана были свои планы.

– Да успеется. У машины мотор перегрелся, вот гуляю. Красиво тут у вас, почти как в Эрмитаже.

– Ну еще бы. Это же царского брата дворец. Вот только не помню какого, – оторвалась от дела уборщица. – Там наверху знаешь какая красотища? Я вот внука своего приводила посмотреть. Беспорядок, конечно, пока. Уже полгода переезжаем. Все еще кабинеты поделить не можем. Все хотят с видом на Неву сидеть.

– Я бы тоже хотел. Какой простор, – кивнул в сторону пыльного окна, выходящего на набережную, капитан.

– Да. Надо бы окна помыть, да не успеваю. Ладно, пойдем-ка вместе перекурим. А то сколько ж можно пылью дышать.

Они вышли на улицу. Свежий апрельский ветер налетел, перехватив на мгновение дыхание, обдал терпким ароматом весны, теплом, запахом реки, оглушил шумом промчавшегося автомобиля. Нева в блеске солнечных искр на волнах разлилась между трех мостов – Строителей, Дворцовым и Кировским, – шпиль Петропавловской крепости взметнулся золотой сверкающей стрелой в ярко-синее высокое весеннее небо. Голубой купол мечети вдали подчеркивал синеву небес.

– Ты гляди, красота-то какая! Господи, как же жить-то хорошо, – счастливо жмурясь, проговорила уборщица и смахнула слезу. – Всегда в такие минуты вспоминаю всех, кто не дожил. Дочку вспоминаю, сына, мужа своего Егора вспоминаю. Соседей, всех, всех. Что вот не радуются вместе с нами, не живут.

От этих полных щемящей горечи и глубокой тоски слов у капитана к горлу подкатил ком, и он, почувствовав, как защипало глаза, повернулся лицом к ветру.

– Вы всю войну в городе оставались? – спросил он, справившись с накатившими чувствами.

– Всю, – коротко ответила уборщица.