Разговор не клеился, надо бы как-то по-другому зайти, соображал капитан, доставая папиросы.

– Меня, кстати, Саня зовут. А вас как? – закурив, представился капитан.

– Мария Савельевна.

– Я, Мария Савельевна, не шофер, я из УГРО, – заговорщицким тоном проговорил капитан Головко.

– Вот оно что, – с интересом взглянула на него Мария Савельевна. – А чего тебе у нас понадобилось?

– Слыхали про ограбление профессора Баженова?

– Ах вона оно что. Слышала, конечно. А только на наших вы зря думаете. У нас знаете какие люди работают? В блокаду сколько народу в ополчение ушло, сколько на фронте погибло. А фронтовиков-героев у нас сколько? А те, кто в эвакуацию не поехал, как они берегли экспонаты, что вывезти не успели, и зажигалки на крыше тушили, и от голода умирали. Не, на наших и не думай, – категорически заявила Мария Савельевна.

– Неужели у Баженова врагов в институте не было, а может, завидовал кто?

– Ну, может, и не все его обожали, но чтобы грабить? Это же не кабак и не притон бандитский. Тут люди интеллигентные работают, порядочные. Не, не. Ты в другом месте поищи. Это я тебе официально говорю.

Может, она и права была. Капитану Головко и самому хотелось думать, что после войны плохих людей не осталось, вычистила она их, да вот только работа эти мечты в прах разносила. Видел он и взяточников, и воров, и убийц, и бандитов, и некоторые из них очень успешно под порядочных людей маскировались, сразу и не распознаешь, с какой гадиной дело имеешь.

Да и вообще. Уборщица была человеком честным, порядочным, добрым и в других видела, как водится, то же. Ему бы найти главного в институте подлеца и сплетника, вот тут бы он наслушался про каждого.

– Ну что, товарищи, какие у нас успехи? – усаживаясь за стол, спросил майор Ерохин у сотрудников.

– Среди соседей свидетелей пока не нашел, но есть кое-какие зацепки, работаю, – коротко отрапортовал Леня Серегин.

– А у вас что?

– В институте сегодня был, – выдвинулся вперед Саня Головко.

– И что там?

– С первого взгляда заведение чинное, благородное, ученые мужи, возвышенные мысли, – усмехнулся капитан. – Но отыскал я там одного типчика. Противный такой типчик, мерзенький, я бы даже сказал. МНС. Младший научный сотрудник. Хотя лет ему уже и немало. Около сорока, должно быть. Но не выдвинулся. Оттого у него обида на весь белый свет, а особливо на успешных своих коллег.

– Ну и чего он тебе наплел, это тип? – с интересом спросил майор.

– Во-первых, про самого Баженова.

– Так-так-так.

– Что нам рассказывала Клавдия Баженова? Дед или отец профессора, простите, не запомнил, был членом экспедиции Пржевальского, заложил начало коллекции и т. д., так?

– Ну.

– А Глущенко, тип этот противный, говорит, что все это вранье. Что старший Баженов ни в какой экспедиции не был, а только в ее организации участвовал и потом по возвращении кое-чего из трофеев тиснул.

– Ну, это, мне кажется, проверить можно. Только какое отношение к ограблению квартиры сей факт имеет?

– Пока никакого. Но Глущенко утверждает, что и вся коллекция профессора складывалась весьма сомнительным образом. В молодости он часто ездил в экспедиции в Среднюю Азию, и на Дальний Восток, и еще куда-то. В Монголию, кажется, у меня записано, – и вот там за копейки у местного населения скупал ценности, или грабил их храмы, или участвовал в раскулачивании их богатеев и говорил, что все ценные вещи собирает для государственного музея, а сам прикарманивал. Во всяком случае, самые редкие экспонаты; остальное, наименее ценное, сдавал в музей.

– А вот это уже серьезно. Только правда ли?

– Согласен. Говорю же, тип наигнуснейший. Даже в одном помещении с ним находиться было противно, буквально задыхался от зловония, – сморщив нос, с отвращением проговорил капитан.

– Ладно. Дальше.

– Дальше. Сын Баженова. Тоже был подлец и негодяй. Папа активно продвигал его по научной линии, помог защититься еще до войны, на кафедру в университете пристроил, а тот был дурак и бездарь.

– Ну, этот факт нам и вовсе не поможет.

– Погодите. Перед самой войной был какой-то неприятный инцидент, вроде как пропала из собрания кафедры какая-то редкая книга. Очень древняя, и вроде как подозрения пали на Баженова-младшего, но тот каким-то образом выкрутился. А тут и война началась.

– Не обижайся, Головко, но все эти россказни больше похожи на откровенное вранье и сплетни. К тому же мерзкие.

– Клевета, одним словом, – поддакнул Леня Сергеев.

– Согласен. И все же я бы кое-что проверил. К тому же Глущенко этот говорит, что Баженов в эвакуации у людей за копейки семейные ценности скупал, когда те от голода помирали. И еще: у Баженова в институте имеются недоброжелатели, у меня есть список. В том числе в него вошел ближайший друг и товарищ Баженова профессор Голубцов. А еще его любимый ученик Круглов. Директор сказал, что у них прекрасные отношения с Баженовым, а Глущенко сказал, это все притворство.

– Ну, если других версий и идей нет, работай с этим, – согласился майор. – У тебя что, Смолов?

– Племянник. С самим Закормухиным я пока не встречался, но справки о нем навел, – тихим задушевным голосом проговорил Иван Дорофеевич. – Отзывы самые хорошие. Ни растрат, ни спекуляций, ни-ни. Каждый год получает грамоты за отличную работу. Член партии с сорок четвертого года. На фронте, правда, не был. Инвалид детства. Какая-то неприятность с ногой. Я сам видел, с палочкой ходит. Сотрудники к нему относятся положительно. Спокойный, выдержанный, требовательный. Начальство им довольно. Женат. Первая жена умерла: поезд, на котором в эвакуацию ехали, под бомбежку попал, погибла. Сейчас женат второй раз. Дочке восемь лет, приемному сыну девятнадцать лет, студент. Соседи говорят, живут дружно. Жена бывшая артистка, сейчас не работает, говорят, франтиха и легкомысленная особа. Весь день пластинки на патефоне крутит, наряжается по последней моде. Но больше ничего предосудительного разузнать не удалось.

– Ну, при ее профессии легкомысленность – это, можно сказать, норма. А с пасынком что?

– Студент, комсомолец. Учится в институте авиаприборостроения. Отличник.

– Образцово-показательное семейство, – вздохнул майор. – Мне не удалось пока побеседовать с Баженовым, врач не пустила. С комиссионками связался. Предупредил насчет Будды. Надо бы со скупщиками краденого побеседовать. Иван Дорофеевич, Саня, займетесь?

– Есть.

Быстрых результатов расследование не дало, но это майора не смущало. Не каждое дело можно нахрапом решить, тем более когда вор работал под заказ, готовился помешивая в стакане сахар вилкой – ложки у них в отделе вечно пропадали куда-то, – размышлял майор.

Ребята уже разбежались по домам, а вот ему уходить с работы не хотелось. В кабинете, что ли, заночевать? Он на этом диване половину блокады прожил, месяцами домой не ходил: сил не было, да и далеко, и служба.

Вздохнул он тяжело от невеселых мыслей, поправил поудобнее пиджак и приказал себе засыпать и ни о чем больше не думать.

Глава 5

Ленинград. Апрель 1950 г.

Встретиться с профессором Голубцовым Саня Головко решил в домашней обстановке, располагающей, так сказать, к задушевной беседе. Жил профессор в центре города, в Ковенском переулке, напротив католического костела, – Саше до него двадцать минут ходу. Было солнечное субботнее утро, и Саня рассчитывал застать профессора дома.

– Здрасьте, а вам кого? – В дверях квартиры стояла невысокая девушка в школьном платье, с длинной толстой косой и со стареньким пузатым портфелем в руках.

– Здрасьте, а мне Михаила Марковича, – приветливо улыбнулся девушке Саня.

– Пап, к тебе пришли. Мама, я побежала, у меня русский первым уроком! – крикнула девушка в глубь квартиры, схватила с вешалки пальтишко и, выбежав на лестницу, хлопнула дверью.

– Света! Светлана! – раздался ей вслед встревоженный голос, и в прихожей появилась хозяйка квартиры в фартуке и косынке. – Опять не поела. Ну что с ней делать? Здравствуйте, вы к нам? – заметив Саню, поинтересовалась хозяйка.

– Капитан Головко, уголовный розыск. Я к Михаилу Марковичу, – представился Саня.

– А что же вам надо от мужа? – насторожилась хозяйка.

– Я расследую дело об ограблении профессора Баженова.

– Ах вот оно что, ну конечно, проходите. Миша только что встал. Будете с нами чай пить? – мгновенно подобрела хозяйка. – Меня, кстати, Мария Саввична зовут. Раздевайтесь, проходите.

Супруги Голубцовы проживали в небольшой отдельной квартире. Комната, в которую провели гостя, была небольшой и уютной, посреди комнаты возвышался накрытый к завтраку круглый стол.

– Сюда, пожалуйста, – показала Мария Саввична. – Миша, это товарищ из уголовного розыска, по поводу Бори.

Профессор Голубцов сидел возле окна с газетой в руках, облаченный в домашнюю куртку, и, кажется, дремал, потому что очки у него съехали на самый кончик носа и сопел он как-то подозрительно.

– Опять задремал, – проворчала Мария Саввична. – Привык по ночам работать: тихо, все спят, легче с мыслями собраться. А потом вот спит полдня, хорошо еще, сегодня не на работу. Возраст, – словно извиняясь, пояснила она Сане. – Миша, к тебе пришли, Миша! – тормошила она мужа.

– Что? Светланка уже убежала? Завтракать пора? – встряхиваясь и поправляя очки, спросил профессор.

– Пришли к тебе, из уголовного розыска. Вот, товарищ стоит.

– А, здравствуйте, проходите, пожалуйста. А я тут задремал нечаянно, – смущенно проговорил Михаил Маркович, поднимаясь навстречу гостю.

Профессор был высок, худ, лысоват, с небольшой аккуратной седой бородкой а-ля Чехов.

– Проходите, присаживайтесь. Чем могу служить?

Мария Саввична, убедившись, что муж занялся гостем, ушла обратно на кухню и вернулась уже с чайником.

– Выпейте с нами чаю, заодно и поговорим, – доставая из буфета посуду, предложила она. – Мы ведь Борю давно знаем, Миша с ним учился вместе в университете. А потом, уж когда мы поженились, и я с ним познакомилась. Это было еще до революции, в девятьсот девятом году.

– До революции?

– Ну конечно. Нам уж лет немало, – улыбнулась Мария Саввична. – Миша тогда в гимназии преподавал, а Боря в географическом обществе работал.

– Выходит, вы Баженова дольше всех знаете?

– Пожалуй, – согласился Михаил Маркович. – Из ныне живущих я и Петя Куликов, третий наш товарищ. Мы в университете, знаете ли, как три мушкетера были. Неразлучные друзья – один за всех, и все за одного.

– А он сейчас жив?

– Жив. В университете преподает, кафедрой заведует, – помешивая сахар в стакане, проговорил Михаил Маркович. – Видимся мы с Петей теперь нечасто: дела, возраст, заботы, – но связь поддерживаем.

– Скажите, вы, разумеется, знаете о коллекции Баженова?

– Ну конечно. Ее еще Борин отец начал собирать. Очень интересные экземпляры имеются.

– А как много людей знает о коллекции Баженова?

– Сложно сказать. Боря не делал из нее секрета, но особенно и не распространялся. Кому попало не рассказывал. Все знакомые знали, в институте знали, а кто еще… Понятия не имею. Но, знаете, мне кажется, никто из знакомых Бориса на такое пойти бы не смог, – уверенно проговорил Михаил Маркович.

– Почему вы так думаете?

– Ну это же очевидно: Борис вращается в интеллигентных кругах, ни бандитов, ни пьяниц или там, скажем, неблагонадежных граждан в числе его знакомых не было и нет, – удивленно пояснил профессор. – Исключительно порядочные люди.

– Вы удивитесь, на какие жуткие преступления оказываются способны так называемые интеллигентные люди, или, точнее, те, кто под них рядится. И порядочность, на мой взгляд, качество, к интеллигентности прямого отношения не имеющее. Видал я людей дремучих, малообразованных, которые иному академику пример порядочности подать могли бы, – наставительно заметил Саня.