– Из-за того, что нам нужно больше сил на Аре, и я скорее пожертвую тенями, которые ничего не чувствуют, чем людьми.

– Тот фейри, которого мы сегодня видели… Аранская королева поступала так со многими.

– Я знаю. – Его взгляд потемнел.

– И не одна она. Многие аранцы такие же. Они отвратительны.

– Да.

Я испытала это на себе. Прошли сотни лет, и во мне не осталось ничего, кроме боли и нужды, – словно зияющая дыра, которая требовала все больше любви, власти и безопасности. И этот голод никогда не будет утолен. Рана, оставленная людьми, поглотила все остальное.

– И все же ты бросил меня там. – Слова сорвались с губ прежде, чем я это осознала.

Кадуан остановился и повернулся ко мне – резким, почти гневным движением, и на миг я обрадовалась, что будет схватка, кровь, что мне причинят боль.

Но тут луна выглянула из-за облака, и в холодном свете я увидела на его лице только грусть.

– Я думал, ты погибла. Я думал… – Он с трудом сглотнул. – Ты помнишь Нираю?

Нирая. Прекрасное королевство, полное цветов и камня. Смеющиеся дети. Робкая надежда. И…

Кровь и битое стекло на полу. Мертвые тела. Горечь вины и предательства.

И еще две картины, настолько отчетливые, что потрясли меня до глубины души. Кадуан зажимает руками рану на животе… Кадуан опрокидывается спиной через перила…

Самые яркие воспоминания за долгое время. Я ничего не ответила, потому что не могла говорить.

Мы продолжали путь в молчании, которое Кадуан нарушил уже почти у дверей замка.

– Королевство уничтожили, – тихо проговорил он. – В ту ночь погибло множество фейри. Я очнулся на берегу реки со сломанными ногами. Я бы там и умер, если бы Ишка не вернулся за мной.

От звука этого имени у меня внутри все напряглось.

– Он вытащил меня из-под обломков и отнес в Дом Своевольных Ветров. – Голос Кадуана звенел от напряжения, как натянутая тетива. – Он сказал, что мы единственные выжили. Что люди убили тебя.

Как же хотелось, чтобы меня действительно убили в тот день!

Смерть в чем-то похожа на потерянного возлюбленного. Мы долгие годы кружили друг возле друга. Я жаждала каждого ее прикосновения. Все, о чем я мечтала, – это чтобы она заманила меня в свою постель и никогда не отпускала.

Я попыталась представить мир, в котором жила много лет назад. Примерить на себя образ той Эф.

– Какой я была? – прошептала я.

– Ты была исключительной, – без колебаний ответил Кадуан.

Мы уже подошли к двери, но он остановился и тяжело привалился к каменной стене замка.

– Ты не походила ни на кого из других фейри, которых я встречал. Страстная, напористая и честная, чем сильно отличалась от большинства наших соплеменников в те дни. Благодаря тебе я увидел, каким может стать новый мир фейри. Но с твоим исчезновением… случилось все, чего я опасался. Между Домом Своевольных Ветров и Домом Обсидиана началась война, спровоцированная необдуманными поступками твоего отца, и она едва не привела к нашему исчезновению…

Мой отец. Я не помнила о нем ничего, кроме смутного образа и застарелой грусти. Словно протянутая тебе рука, которая всегда оказывалась пуста.

– Вот почему ты вернул меня, – произнесла я. – Потому что у меня есть сила и ты нуждаешься в ней, чтобы победить в войне.

– Эф, все не так просто.

– Не стоит щадить мои чувства. Я прекрасно умею быть чьим-то орудием.

– Сейчас ты вообще не умеешь ничего иного, кроме как быть чьим-то орудием, и это злит меня настолько, что не передать словами.

Кадуан открыл дверь и придержал ее для меня. Когда она захлопнулась, нас обоих поглотила темнота пустого коридора.

– Ишка был рядом со мной не одну сотню лет, – продолжал Кадуан. – Он стал моим близким другом и надежным советником. Но когда он признался, что с тобой сделал… что они с тобой сделали…

Он выпрямился, вскинул голову и отвернулся от меня. Я смотрела на его вздымающиеся и опускающиеся плечи и думала о том, как это было – чувствовать, что сквозь тебя проходит чье-то дыхание.

– Тогда зачем ты вернул меня, если не собираешься использовать как оружие?

Кадуан молчал так долго, что я начала подозревать: он меня не услышал.

– Пять сотен лет – это очень долгий срок, – наконец сказал он. – Сто восемьдесят тысяч дней, и каждый из них я думал о тебе.

По неизвестной причине у меня перехватило дыхание.

– Та женщина, которую ты помнишь, не имеет ко мне никакого отношения.

– В чем-то имеет, в чем-то – нет.

Он медленно повернулся ко мне, и по его губам скользнула слабая улыбка.

– Спокойной ночи, Эф. Спасибо, что побыла со мной.

Он по-прежнему неважно выглядел. Бледный, круги под глазами как будто потемнели еще сильнее. В груди шевельнулось странное чувство. Почему-то захотелось протянуть руку, чтобы он мог опереться на нее.

Кадуан повернулся и, опираясь о стену, направился по коридору. В голове эхом звенели его слова: «Сейчас ты вообще не умеешь ничего иного, кроме как быть чьим-то орудием». Зияющая рана, оставленная людьми, пульсировала болью.

Я одновременно любила их и оплакивала. А еще ненавидела. За то, что они использовали меня, и за то, что бросили.

– Подожди! – выпалила я.

Кадуан послушно остановился и развернулся. Не знаю, почудилось ли мне удивление на его лице.

– Что?

– Я знаю, где она. Тисаана. Иногда я… вижу ее во сне. Чувствую ее.

Между бровями короля залегла морщинка. Казалось, он оценивает меня.

– Не знаю, как это описать, – несколько беспомощно добавила я.

– Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду.

Он направился ко мне, а я сделала шаг ему навстречу. Его пальцы коснулись моего виска. Я почувствовала странное напряжение, словно он потянулся сквозь меня к нитям, соединяющим мое естество с глубинными слоями магии. Слоями, которыми я когда-то делилась с людьми.

Кадуан убрал руку. Я пыталась прочитать выражение его лица, но безуспешно.

– Благодарю тебя, – после долгого молчания произнес он.

Я кивнула. Часть меня… радовалась. Гордилась собой.

Я молча наблюдала за удаляющимся по коридору королем. Когда он уже собирался завернуть за угол, сама того не ожидая, я выпалила:

– Спокойной ночи!

Не уверена, но мне показалось, что он чуть замешкался, словно от удивления. Однако не обернулся.

Глава 12

ТИСААНА

С горем и грустными мыслями я справлялась привычным способом – с головой уходила в дела. Во всяком случае, вокруг не наблюдалось недостатка в людях, планах и проблемах, которым требовалось мое внимание. Филиас, Серел и Саммерин даже не пытались заговорить со мной. Риаша подошла под каким-то предлогом, связанным с делами, но наблюдала за мной с беспокойством, не имевшим ничего общего с торговыми вопросами.

– Дитя, мы найдем другой способ освободить его, – тихо сказала она, не дожидаясь, пока я заговорю первая. – Обещаю.

Чтобы сдержать слова, о которых я могла потом пожалеть, мне пришлось с хрустом сжать челюсти.

– У нас полно дел, – ответила я после долгого молчания.

Риаша кивнула, и об этом мы больше не заговаривали.

Она ушла только с наступлением темноты, но к тому времени голова у меня уже не работала. Стены палатки смыкались душным кольцом. Ярость начала угасать, уступая место еще более пугающему отчаянию.

В конце концов я встала и вышла в ночь. Большинство повстанцев уже разошлись по палаткам. Я прошла мимо жилья Серела, освещенного изнутри теплым мерцающим светом фонаря. За плотной тканью различались два силуэта. Их очертания были искажены объятиями, но я не сомневалась, кого вижу. Серела я узнала бы где угодно, да и высокую худощавую фигуру Филиаса тоже было сложно спутать с другой.

Я отвернулась. В животе поднялось ужасное, едкое чувство, – конечно, легко сделать выбор, когда все еще есть к кому возвращаться каждую ночь. Он не знает, что я испытываю. Почему это должно его волновать?

Стоило мысли возникнуть в голове, как меня потрясла собственная желчь, и я тут же возненавидела себя. Серел заслуживает счастья. А Филиас, несмотря на наши разногласия, хороший человек.

«Тисаана, ты не такая», – пронеслось в голове.

Но как же иногда трудно оставаться великодушной!

Я засунула руки в карманы и продолжила путь. С одной стороны лагерь заканчивался небольшим пригорком, где я любила посидеть по ночам в одиночестве. Однако, приблизившись к пригорку, я увидела, что меня кто-то опередил.

После некоторых колебаний я все-таки села рядом с Саммерином. Тот курил трубку и что-то рисовал чернилами в потрепанном блокноте. Несколько долгих минут мы сидели в тишине.

Саммерин заговорил первым:

– Я не собираюсь отрекаться от него.

– Знаю. Мне не следовало говорить то, что я сказала.

– Не извиняйся. Твои слова были полностью оправданны. – Он вздохнул и отложил блокнот. – Поверь, я боролся против такого решения. По крайней мере, насколько позволял языковой барьер. Но я предельно ясно изложил свою позицию.

– Знаю, – тихо повторила я.

– Я пытался что-то придумать к твоему возвращению. Новый план. – Невеселая улыбка искривила его губы. – Жестокая ирония состоит в том, что я никогда не умел найти хороший выход из ситуации. Во время нашей службы в армии именно Макс выдавал идеи.

Не важно, умел Саммерин выдавать идеи или нет. Я сама ломала голову часами и уже начала отчаиваться, – казалось, мы исчерпали все варианты.

Но я бы никогда, ни за что не призналась в этом вслух.

– Дело в том, что… – Саммерин выпустил длинную струю дыма. – Хоть я и не согласен с решением Серела и Филиаса, я понимаю, почему они его приняли. Возможно, на их месте я бы поступил так же.

Я боролась с яростным желанием спорить и доказывать, что он не прав. Но все же… Я подумала о двоих детях Жаклина – старшему еще не исполнилось десяти. Вспомнила мертвое тело Мелины.

– Саммерин, меня тошнит от одной мысли, что Макс страдает там. Я не могу просто… сдаться.

– Знаю. Но ты всего лишь человек, и ты одна.

Я невольно подавила горький смешок:

– Люди постоянно мне об этом напоминают. Не понимаю почему.

– И правда. – Саммерин искоса бросил на меня невозмутимый взгляд.

Оказалось, что я соскучилась по смеху, даже по такому – вполсилы. Но улыбка быстро сошла с губ. И тогда я решилась впервые рассказать о том признании – доверить кому-то драгоценную, постыдную тайну.

– Перед схваткой за титул верховного коменданта Макс спросил, не думала ли я остаться с ним навсегда.

Я помнила ту сцену в малейших деталях: «Если бы так не на пару недель? А на всю жизнь?»

Он произнес это тоном, каким доверяют мечту, с той радостью и уязвимостью, с какой выпускают в жизнь нечто драгоценное. Он подарил мне свое сердце.

И чем я отблагодарила его?

В глазах защипало.

– А я ничего не сказала. Не ответила ему. Потому что испугалась.

Потому что оказалась слишком труслива, чтобы позволить себе поверить в будущее. Слишком напугана собственным эгоизмом. Слишком потрясена тем, как сильно хотела его и мечту, которую он предлагал.

От стыда внутренности скрутило тугим узлом.

– Вдруг он сидит там один и думает, что я его бросила?

Вдруг он не знает, что я люблю его так сильно, что больно дышать? Что я не могу мыслить, не могу жить без него?

– Он так не думает.

– Откуда ты знаешь?

– Если Макс во что-то верит, он отдается этому целиком, без остатка. В этом его величайшая сила и величайшая слабость. И ты, Тисаана, стала первым, во что он поверил за очень долгое время. Чтобы разрушить его веру, потребуется нечто большее, чем тюремные стены.

Саммерин произнес это признание настолько будничным тоном, что оно не могло оказаться ничем, кроме правды.