Можете представить весь спектр переживаний Соломона Израилевича. Никто не пришел. Ни один из восемнадцати. Шестьдесят лет насмарку, если считать от рождения сына. Торг, гнев, принятие и прочее отрицание устроили калейдоскоп в душе масштабно обманутого вкладчика. Липкий холод одиночества чередовался с горячей жаждой мести. Но Соломон Израилевич был по-настоящему добрым человеком и гнал агрессивные мысли от себя подальше. Искал причины в себе, думал, что, возможно, он слишком акцентированно связал в своей голове само существование детей и их функцию заботы о нем, и за это Бог его наказал. Хотя, будем честны, Соломон Израилевич любил детей, внуков и прочих племянников все-таки бескорыстно. Ну не думал он постоянно о потенциальном душевном комфорте последних дней. Наговаривал он на себя. Тем не менее, окончательно рухнув в тоску, Соломон Израилевич приготовился умереть в одиночестве и поэтому смотрел на дверь в ожидании соответствующей дамы. Ручка повернулась, дыхание замерло, и дама вошла. Но другая.

Наталья Петровна Глыба – завотделением данной больницы.

Женщина миниатюрная, содержательная, красивая и недавно разошедшаяся. Точнее, выгнавшая из дому бестолкового мужа, который мало того что пил, так еще и намекнул Наталье Петровне на возраст. Цитата следующая:

«Может, пора в паспорт посмотреть?! Тебе 58 и мне 58, но я молодой мужчина, а ты… Ну сама понимаешь, поэтому прекрати мне выносить голову и скажи спасибо, что я не поступаю, как большинство в моем возр…»

На этом месте Наталья Петровна вылила мужу между ног горячий чай. Брюки спасли, но частично. Раздался знатный мужской визг, и через два часа господин Глыба покинул дом в известном направлении. Навсегда.

Случилось это жаркое расставание две недели назад, и Наталья Петровна все еще была в ярости, а это состояние делает женщину особенно красивой. Для Соломона Израилевича, который пару лет уже как вдовствовал, Наталья Петровна казалась совсем девочкой, юной, свежей и, что немаловажно, пришедшей в самый сложный и, получается, нужный момент.

– Напугали вы нас, Соломон Израилевич, напугали…

– Простите, я, наверное, вас должен узнать, но не узнал, не очень помню последние дни…

– Наталья Петровна, завотделением. Я так понимаю, сегодня получше вам, да?

– Две минуты назад стало просто прекрасно. – Соломон Израилевич наглейшим образом уставился на Наталью Петровну, чем даже немного ее смутил.

– А что случилось две минуты назад? – спросила она, вспоминая, как нужно кокетничать.

И Соломона Израилевича прорвало. Он сам себе напомнил юного лицеиста Пушкина с известной картины.

– Вы вошли в палату… Вот что случилось! Все-таки молодость – это прекрасно. Вот смотрю на вас и любуюсь. Вы как только что расцветшая роза. Вот правда, сразу ожил, я бы даже сказал – жить захотел. Я настаиваю, чтобы вы навещали меня раз в час. Минимум! Вы не можете отказать в просьбе умирающему. – Соломон Израилевич магически улыбнулся.

Как вы понимаете, стрела попала в цель. Физики бы восхитились моментом. Возраст, оказывается, тоже целиком зависит от наблюдателя. Наталья Петровна осознала эту простую истину, села на край кровати, взяла Соломона Израилевича за ладонь, и в этот момент в дверь просунулась детская голова.

– Ну что, можно?

Наталья Петровна отдернула руку и ответила:

– Да-да, конечно! Дедушка вас ждет.

После этой фразы в палату влетело восемь человек. С цветами, пирожными, персиками и криками. Дети, внуки и т. д. обступили Соломона Израилевича и моментально выдавили из периметра Наталью Петровну. Начался гул из вопросов, признаний в любви, радости исцелению и прочего сентиментального.

Соломон Израилевич моментально вскипел. Как это ни было странно, но в данный момент он менее всего хотел выполнения главной задачи своей жизни, а именно заботы близких. Только что установившуюся чудесную, почти невидимую связь с Натальей Петровной грубо прервали.

– Тихо все! Можете по очереди, и вообще-то я говорил со своим лечащим врачом. Так что выйти всем и зайти через пять минут!

Повисла неприятная тишина, из которой выход быстрее всех нашла дочь, Ида Соломоновна.

– Спокойно, папочка, мы понимаем, что тебе пока еще тяжело, но совершенно необязательно, как ты любишь, абсолютно все обсуждать с врачом. Наталья Петровна расскажет нам в деталях, а мы что посчитаем нужным, – тебе. Наталья Петровна, давайте выйдем в коридор. Давайте-давайте.

Наталья Петровна оторопела от такого напора и, бросив на Соломона Израилевича беспомощный взгляд, покинула палату.

А дальше для Соломона Израилевича начался неожиданный заботливый ад. Все люди из списка, все восемнадцать человек изъявили желание отдать ему родственный долг, а именно – дежурить в палате. Круглосуточно. Постоянно. Вопрос решился на уровне главврача. Что немаловажно, абсолютно все волонтерили бескорыстно. Никаких мыслей о наследстве. Любовь и воспитание.

В какой-то момент Соломон Израилевич так психанул, что позвонил на охрану и попросил удалить из палаты посторонних. Естественно, никого не удалили, а дедушку Шломо признали немного выжившим из ума и не совсем дееспособным. Наталья Петровна заходила утром и вечером, но находилась под пристальным вниманием иногда трех пар глаз, и любой намек на переход личных границ становился невозможным. Телефон у дедушки Шломо взял ненадолго внук, но не вернул. Оказалось, это был тайный план Иды Соломоновны, которая заметила, что папа волнуется, когда им пользуется. Еще бы он не волновался. Соломон Израилевич пытался найти союзников или мобильный Натальи Петровны. Тщетно.

Заключенный изнывал. Впервые он влюбился в женщину просто так. То есть не рассматривая ее как способ производства тех, кто не даст ему умереть одному. Напротив, всех не дававших ему умереть одному в эту конкретную минуту он ненавидел, потому что они не давали ему жить одному.

Более того, из разговоров, проходивших у его постели, Соломон Израилевич понял, что выписка не станет спасением. Отпрыски, включая двоюродных племянников, распределили дежурства на ближайшие пару лет, благо квартира Соломона Израилевича позволяла там находиться практически неограниченному кругу лиц. Об этом Соломон Израилевич узнал из разговора Иды Соломоновны с братом.

– Эдик, ну, значит, будем жить у папочки по очереди. Да, все. Все согласились, кроме тебя. Папа заслужил покой и нашу заботу. Вот молодец. Хороший мальчик.

И в этот момент Соломон Израилевич не выдержал. Он встал, взял трость, которую ему принес сын в подарок, и со всей силы ударил резной рукояткой по объемной заднице свою дочь Иду. Ударил впервые в жизни. Она от неожиданности выпустила телефон из рук, и тот плюхнулся в стоящий на столике куриный бульон. Также от неожиданности шестилетний внук Иды Соломоновны уронил на пол банан. Ошарашенная Ида Соломоновна обернулась и услышала следующее:

– А меня спросить не хотите, ансамбль кретинов и бездарностей?! Я вам покажу – жить у меня по очереди! А ну пошла вон из моей палаты! И этого шлемазла забери, все мои бананы сожрал, мартышка цирковая! Чтоб духу вашего здесь не было! Любого, кто придет хоть раз еще, – в окно выкину!

Это все наблюдала Наталья Петровна, которая как раз шла проведать пациента и приоткрыла дверь. Ее девичье сердце было окончательно покорено.

Через неделю Соломон Израилевич выписался. Дети и внуки объявили ему временный бойкот, а вот Наталья Петровна сказала, что искала такого мужчину всю свою жизнь, и переехала к избраннику. Через четыре года Соломон Израилевич умер во сне. Он обнимал Наталью Петровну и не чувствовал себя одиноким.

Наталья Петровна имела право на половину наследства, но все отдала детям и внукам Соломона Израилевича, которые и правда выросли хорошими, заботливыми людьми. Они еще долго поздравляли Наталью Петровну с праздниками и предлагали всяческую помощь и поддержку.

Децимация на Стиксе
Повесть

Часть 1

Роберт растирал затекшие от наручников запястья и думал, кто же захотел с ним встретиться. Дверь открылась, и в допросную вошел жердеобразный мужчина в очках и с бородкой Троцкого, ставшей модной после очередного ренессанса коммунистических идей в конце столетия. Роберт приценился к возрасту и про себя сделал ставку на 44.

– Сорок, мой друг, сорок. Меня зовут Кейфл, Учитель Кейфл, если быть до конца точным. Из Департамента идей.

Роберт улыбнулся. Во-первых, его умиляло, что высокопоставленные сотрудники идеологической спецслужбы планеты придумали именовать себя Учителями, а во-вторых, его порадовала профессиональная подготовка. Мысли он прочел быстро и без всяких гаджетов.

– Выглядите старше, господин Кейфл. Это же египетское имя, да?

– Именно, и лучше Учитель или просто Кейфл. Роберт, дружище, у меня для вас есть хорошая новость.

– Может быть только одна хорошая новость: я оправдан, потому что я не убивал жену.

Кейфл профессионально доброжелательно ответил:

– Это, к счастью или к несчастью, не мое дело, убивали вы кого-то или нет, непреложен тот факт, что вы приговорены к смертной казни и есть возможность ее избежать. Не хотите ли узнать как?

– Если вы сюда пришли, значит, это вы хотите, чтобы я узнал.

– Тоже верно, – прищурился Кейфл. – Мы собираем команду на Стикс. Точнее, не команду, а целый новый город.

– Стикс – это тот Стикс? – Роберт, конечно, слышал об этом странном острове неподалеку от Антарктиды, который очистился ото льдов после очередного потепления. Озоновая дыра над ним была как будто специально вырезана под его размеры – 75 на 64 километра, как оказалось, очень плодородной почвы, которая, освободившись от многометрового слоя замороженной тысячелетиями воды и получив нужные семена от ученых, буквально за двадцать лет превратила его в ботанический сад, да еще состоящий из разных климатических зон в силу горного ландшафта. Также ученые обнаружили на острове неизвестные до этого науке бактерии и прочие микроорганизмы, поэтому возвращение со Стикса всегда сопрягалось со сложной процедурой дезинфекции. Все боялись занести обратно на Большую землю какую-то незнакомую заразу.

– Тот самый, – кивнул Кейфл, понимая, что перспективы вербовки неплохие. – Есть идея использовать Стикс как тренировочный полигон для потенциального переселения на другие планеты, сходные с Землей.

– А что, их нашли? – угрюмо спросил Роберт, который привык разбираться в деталях, как это и должен делать врач-биотехнолог.

– Других вопросов нет? – усмехнулся Вербовщик.

– Есть. Сколько человек вы хотите угробить, чтобы понять, опасные ли бактерии проснулись на Стиксе и что с человеком сделает такое излучение? Там же дыра, правильно?

– Почему же сразу угробить? Согласен, цель изучить Стикс у нас тоже есть, но она не главная. Мы правда хотим понять: возможно ли высадить на другую планету несколько тысяч человек разных национальностей и получить за десять лет обжитое место и какое-никакое комьюнити. Вас будет 4987 – «Лучшие люди» планеты. Всех убийц собрали.

Роберт начал качаться на стуле.

– То есть едут только приговоренные к вышке, соответственно, только мужчины?

– Совершенно верно. Женщин наше общество убивать запрещает. Сексизм. Любопытно, что среди этого отряда оказались представители практически всех нужных для автономного функционирования профессий. Убийствам покорны любые возрасты и роды занятий. Вот какая штука. С собой дадим вам почти все, что нужно для нормальной жизни – от строительного оборудования и медицинских сканеров с автохирургами до сександроидов разных мастей, даже этически неприемлемых, – игриво отметил Кейфл. – И десять лет никаких контактов с Большой землей. Реально никаких. С обеих сторон.

Роберт ответил в той же легкомысленной тональности:

– Да это просто санаторий какой-то. Остров без баб, и все жители на одной отмороженной волне. – Потом перестал ерничать и холодно спросил: – В чем подвох? Мне нужно душу продать?

Вербовщику начинал нравиться ученый, который, по мнению суда, зверски убил жену.

– Кому сейчас нужны души, Роберт? Перепродавать некому, мы искали, а хранить нам их негде. Но вы правы. Есть один нюанс. Мелочишка, с математической точки зрения так вообще можно не учитывать.