– Силы, силы, силы! Воли, воли, воли! Вперед, вперед, вперед, – срываясь, шепотом повторяла она, взбираясь по лестнице и оглядываясь на каждой площадке между пролетами. – Даже сверхусилием, даже через самое унылое говно – вперед!

* * *

Арина написала:

Идешь вечером?

Это было только превью сообщения; Саша несколько раз вдохнула и выдохнула, подвергла себя жестокому осмеянию, словила что-то вроде легкой панической атаки – и только тогда открыла сообщение целиком. К счастью, Арина оказалась Ариной: привычные смайлы посреди строк, привычное отсутствие запятых, привычная насмешливая улыбка, сквозящая в любом ее тексте – будь то ночное послание, комментарий или введение к лабораторной работе.

Ты куда пропала? Весь день не отвечаешь. Короче я уверена что ты идешь, так что купила себе тоже билет.

Билет? Какой еще билет? Куда?

Саша недоуменно нахмурилась. Чувствуя лед внутри, нажала на ссылку под сообщением. Ссылка вела в группу «Моей нервной»^[15], на пост о концерте. Сегодня вечером! Как она могла забыть!

Саша так громко выдохнула, что даже лектор обернулся от доски. Она быстро спряталась за спины одногруппников и принялась жать на «Купить билет». Вот что значит – преследователи, голосовые, «Эклектика» и Коля! Чуть не проворонила концерт! «Моя нервная» заезжала в Москву раз в тысячу лет – за три года в универе Саша побывала на их квартирнике лишь однажды, и то в самом начале первого курса. Будет совершенно неудивительно и крайне досадно, если билетов не окажется… Смешно: даже Арина, вообще-то не особая фанатка «Моей нервной», купила, а она, Саша, знавшая наизусть все песни…

Билет был. Один-единственный. Видимо, кто-то сдал.

Саша тут же ткнула «Оплатить» и, уже даже не пытаясь вслушиваться в слова лектора – что-то о том, как важно дифференцировать основные проблемы теории коммуникаций и оценивать перспективы их применения, – достала карту и в два счета купила билет. Возникла мысль: а ведь операции по карте легко отслеживать; а ведь ты снова дала ему сигнал, где окажешься этим вечером, – но Саша запихала мысль подальше, ощущая, как внутри поднимается радостное предвкушение. Уже сегодня, через каких-то несколько часов она попадет на островок адекватности в этом мире. Можно будет целый вечер не думать ни о сообщениях, ни о преследованиях. Не надо будет оплакивать удаленную группу, не надо будет переживать, сложится ли в «Эклектике». Только слушать музыку. Только впитывать волшебные, мощные, полные огромной надежды и силы тексты «Моей нервной».

Она набрала:

Спасибо, Аринка! Иду, конечно! Где встретимся? Во сколько?

Могу подхватить тебя после пар у проходной. До скольких ты?

Ах да, конечно, Арина же на колесах – летом сдала на права, и папа купил ей машину, что-то подержанное и неброское на первое время, Саша никак не могла запомнить марку.

До половины шестого. Супер!

Ок.

* * *

Вадим-Вадим-Вадим-Вадим! Представляешь, я иду на «Мою нервную» вечером!

Ого круто! Скинь потом фоточки. И запиши «Долину Смерти», если будут играть.

О «Моей нервной» Саша узнала именно от Вадима – еще в девятом классе, в другой жизни, тысячу лет назад. В тот самый теплый и веселый апрельский вечер, когда в ответ на ее внезапную, полушутливую, почти случайную фразу, брошенную после уроков, Вадим кивнул и сказал что-то в духе: «Да, я тоже был бы не против с тобой встречаться».

Глава 6
«Моя нервная»

Полноценные выступления «Моей нервной» – не квартирники, а настоящие концерты в клубах – порой затягивались на два-три часа, судя по записям, так что было логичным пообедать в универской столовой. По такому случаю – а еще в честь прохождения в «Эклектику» – Саша, кроме дежурного риса с кукурузой, позволила себе клюквенный морс и творожную запеканку. Обед был превосходным; свет за окном, закатный, золотой и мягкий, смывал страхи. Все кругом казалось позолоченным и спокойным; даже холл главного корпуса, где обычно царила невероятная суета, этим вечером выглядел тише и степенней обычного. Огромное панно из газет и журналов, старые сухие пальмы, фикусы и драцены в гигантских горшках – все это было розово-золотым, вплывающим в душу. Может быть, после сжимавшего, давившего страха это было неизбежно – пауза; умиротворение; покой.

Ложные ощущения.

Саша выскочила на крыльцо, подальше от этих мыслей, и даже не стала застегивать куртку. Хотелось впитать вечерний ветер – ледяной, но все равно несущий весну. Глубоко вдохнув, она сбежала по ступеням и увидела, что Аринина машинка уже ждет на парковке. Саша влезла на переднее сиденье, и Арина, не здороваясь, тронулась с места.

– Ну ты и копуша! Времени видела сколько? Я почти двадцать минут тебя жду.

– Ой… прости, – весело отозвалась Саша, даже не глядя на часы.

– Приедем ровно к началу, – предупредила Арина. – И ехать будем быстро. Так что не пищи и давай пристегнись.

Саша послушно пристегнулась.

– Слушай, а почему ты решила пойти?

– Считай, в рамках поддержки тебя, – ответила Арина, шаря в бардачке. – Помоги-ка… Там где-то конфеты.

Саша вытащила из пыльного, с крошками и бумажками бардачка горсть ирисок.

– Ты в «Шоколаднице» какая-то совсем кислая была. А сегодня еще группу свою снесла. Я подумала, тебя очередная волна зависти и депресняка накрыла, – добавила Арина. – Разверни мне.

Саша развернула фантик. Что ж. Ладно, пускай Арина считает, что это действительно волна депресняка. Ох, вот бы так и было. Но увы.

Увы.

Увы.

Внутри вновь начала подниматься тьма – несмотря на дорогу, скорость и концерт впереди. Клубиться, путаться, оплетать пузырьки счастья.

Отвратительный мерзкий страх.

Я зажму тебе рот. Ладонью. Это добавляет эстетики.

Сашу передернуло, и она сунула Арине конфету.

– Ты чего?

– Тошнит, – буркнула Саша, сосредоточенно вглядываясь в дорогу.

Кажется, это было очень глупым решением – ехать на концерт. Кажется, это вообще очень, очень глупо – быть такой беспечной.

А потом я отрежу твою левую косу и сделаю из нее кляп.

* * *

В «Птичке за поворотом» было прохладно, сумрачно и уютно. Саша бывала в этом клубе и раньше, как-то раз даже заглядывали сюда с Колей: выпили чаю, поговорили о теории вероятности и ушли. Коля проводил ее до общаги, дежурно кивнул. Исчез в сумерках – домой он возвращался не позже десяти, железно. Это было еще в ту пору, когда они не целовались на заднем крыльце общаги. Впрочем, «целовались» – громко сказано; возможно, поцелуями это можно было назвать только в воображении. В Колином воображении.

Правда, несмотря на тот скучный и не особенно теплый вечер, в «Птичке» Саше понравилось: тесно расставленные столы, стены, оформленные так, что казалось, будто ты сидишь на поляне в лесу, а лампочки на столах – крохотные светляки, вокруг которых гуще и гуще сходится тьма, но от этого только еще уютней. Впрочем, в этот раз теснота и тьма нравилась Саше далеко не по причине уюта. Столы стоят тесно – значит, никто не подберется к ней незамеченным; в зале темно – значит, разглядеть ее тоже будет не так-то просто.

Сдав куртку в гардероб, Саша натянула на голову капюшон толстовки.

– Зачем тебе капюшон? – удивилась Арина, подкрашивая ресницы перед большим зеркалом.

– Просто, – ответила Саша.

– Странная ты, мать, в последние дни.

Саше захотелось повернуться и резко, в лицо, выдать Арине все, что обрушилось на нее в последние дни. Все, что случилось после долбаной регистрации в долбаном «Переиграй». Саша уже открыла рот… и подумала вдруг, что, если именно этого он и ждет. Что, если он прячется где-то рядом и ждет, когда она выдаст себя. Что, если он караулит ее у крыльца клуба, готовясь схватить, как только закончится концерт… А может, он ждет начала, первых аккордов, ждет, когда весь зал погрузится в музыку и почти абсолютный мрак, едва разреженный лампами-светлячками, – и подкрадется, и схватит, и зажмет ладонью рот, и…

Это добавляет эстетики.

Саша сглотнула. Взяла Арину под руку и потянула в зал – прочь из холодного людного холла, где толклись непонятно какие местные барды, бородатые мужики и то ли нищие, то ли культурные отщепенцы.

* * *

Я зажигаю этот свет,
Идя на полночь без примет,
Без фонарей, без батарей.
Без опасений в голове.
Я зажигаю этот свет
скорей,
скорей^[16].

Первой, как и на всех квартирниках и концертах, сыграли «Свет». Саша закрыла глаза, пытаясь раствориться в мелодии, но потом подумала, что жмуриться под эту песню – последнее дело. Ей всегда казалось, что «Свет» – история о донкихотах, о хрупкости бытия и о том, что именно те, кто не боится и не стыдится толпы, меняют в этом мире хоть что-то.

Арина сидела рядом, вглядываясь в солистку. Наверняка оценивала платье, а не вокал, мелодию или слова; может быть, подмечала, какие на сцене освещение и декор, – делала мысленные заметки для своих маленьких квартирников. Может, вообще думала о чем-то постороннем. Саша ощутила, как ее захлестывает громадная волна благодарности за то, что Арина сейчас с ней. Вытащила на концерт. Сидит рядом, хоть и вовсе не фанатка «Моей нервной». И наверное, даже не назвала бы сумасшедшей, если бы Саша рассказала ей обо всем. Впрочем, о чем таком – «обо всем»? Чем больше времени проходило с утреннего сообщения, тем быстрей после острых приступов разжимал липкие пальцы страх. Накатывал – и уходил.

Саша огляделась; да, это дерьмо, конечно. Но… ну разве тут, в «Птичке», может случиться что-то плохое? Под такие-то песни, на «Моей нервной»? Да нет, конечно. Нельзя давать страху волю и силу. Нельзя давать ему подпитываться собой.

«Я же удалила группу и страницу. Я закрыла все остальные страницы. Ему меня не достать».

Саша глубоко вдохнула и очень медленно выдохнула, представляя, что выпускает страх.

У него там спрятан дом,
Старый дом с окном на север,
Ты там будешь, ты поверь мне,
В этом домике с прудом.
Посреди Долины смерти
Для тебя открыты двери,
Для тебя открыты окна.
Там сирень под ливнем мокнет,
Видно сад, и дождь, и свет,
И в любую сотню лет
Для тебя открыты двери
В тихий дом в Долине смерти,
Только ты не торопись,
Продолжая эту жизнь,
ты держись,
держись,
держись!

За всеми мыслями Саша только в конце первого куплета сообразила: Вадим же просил записать! Она включила диктофон, стараясь как можно меньше прикасаться к экрану. Положила телефон на стол. Вспомнила, как летом перед одиннадцатым классом они гуляли с Вадимом – уже темнело, накрапывал легкий дождь – и напевали эту песню вдвоем, едва слышно. Саша просто начала тихонько, не думая даже, что в шуме ветра Вадим услышит. Но он услышал и принялся что-то бормотать; что-то, в чем она опознала:

В звездном ветре перемен,
В страхе, в холоде, во тьме
Для тебя открыты двери
В тихий дом в Долине смерти.
Только ты не торопись,
Побеждая эту жизнь,
ты держись,
держись,
держись!

Поначалу они еще прятали глаза – но «держись» пели, уже глядя прямо друг на друга. Саша заслушалась; Саша засмотрелась и чуть не поскользнулась. Вадим подхватил ее за руку и почти сразу же отпустил, но Саша хранила это прикосновение, сложила его в шкатулку воспоминаний, куда потом добавилось кое-что Данино, кое-что Ванькино – но за три года так и не появилось ничего от Коли.

Что касается Вадима… Встречаться они так и не начали, но все равно было что-то. Все равно что-то глубоко внутри было.