И я начал хвататься за любую грязь. Охранник в ночном клубе. Стоишь у двери, слушаешь, как за спиной орут пьяные. А потом начинаешь их выбрасывать, как мусор. Пьяного, наглого, обдолбанного – мне было всё равно. Я видел перед собой только цель. Если надо кого-то сломать – я ломал.

Первая драка. Ещё в клубе. Какой-то урод зацепил девочку. Её парень накинулся, а он – нож достал. Я не думал. Просто прыгнул. Рука влетела ему в челюсть, нож полетел на пол. Дальше не помню. Очнулся, когда ребята оттащили. Лицо у него было, как фарш. Потом менеджер клуба сказал: "Ты нам нужен."

И я остался.

Сначала охрана. Потом вышибала. Потом начали звать на "долги". У одного бизнесмена не вернули деньги. У другого не платили аренду. Моя работа? Прийти и объяснить, что долг лучше отдать. Не словами. Руками.

Я был хорош в этом. Слишком хорош. У меня нет тормозов. Нет страха. Если я приходил, то всегда знал, что клиент либо заплатит, либо будет ползать по полу и блевать кишками. Мне было всё равно.

Кости, кровь, крики. Это стало частью моей жизни. Я видел перед собой только цель. Кто-то должен заплатить? Хорошо. Я сделаю, чтобы заплатил. Я делал то, что другие не могли. Или не хотели.

А потом меня нашли "Чёрные коллекторы".

Сидели на кухне с одним из старых знакомых. Водка, какуска на двоих, сигареты воняют. Он говорит:

– Ты чё, до сих пор в долгах и дерьме копаешься? У нас есть тема. Тебе понравится. Нам нужен кто-то, кто не боится.

– Что за тема? – спрашиваю.

– Выбивать долги.

Я засмеялся.

– Я и так это делаю.

– Нет, брат. Это не то. Это другое. Там, где ты работаешь, максимум бьют по зубам. У нас – бьют по жизни. Ты справишься.

Я подумал. А потом согласился. Что мне терять? Я уже давно перестал жить нормально. А тут деньги. Стабильность.

И я пошёл.

Глава 9

Пять лет. Пять грёбаных лет. И за это время не было ни одного клиента, который не заплатил. Ни одного. Угроза, шантаж, страх – моё оружие. Я знаю, как это работает. Люди всегда боятся чего-то. Потерять семью. Потерять лицо. Потерять себя.

Я научился находить их слабости. Узнавать, где болит сильнее всего. Мне не нужно поднимать руку. Иногда достаточно одного звонка. Иногда достаточно прийти в подъезд и просто встать.

Я стал лучшим. Это правда. Если долг дали мне – считай, он уже оплачен. Никто не уходит. Никто не смеет идти против.

Но знаешь, что самое странное? Меня это больше не радует. Это просто работа. Просто то, чем я живу. То, что помогает мне не утонуть.

Дело, как дело. Таких папок у меня были десятки, если не сотни. На обложке – имя, сумма долга, дата просрочки. Открываю. Всегда одно и то же. Чёрно-белое фото, вклеенное в угол страницы. Обычно на меня смотрят всё те же убитые жизнью лица. Мужики с сальными волосами, бабки с пустыми глазами. А тут…

Я открыл папку и замер.

Она.

Маленькая. Хрупкая. Смотрит с фотографии. Русые волосы, как будто мягкие на ощупь. Нос в веснушках – чёрт, я впервые смотрю на эти веснушки и не могу оторваться. Глаза… Огромные. Голубые. Такие, что ты в них утонешь, захлебнёшься.

Я листаю дальше, но ничего не вижу. Имя – Вера. Сумма долга – крупная. Работает учителем рисования. Без мужа. Всё это я видел сто раз. Но её… такую, как она – никогда.

Меня словно током ударило. Обычно я смотрю на фото, запоминаю и забываю через пять минут. Не тут. Я отложил папку и снова открыл её. Смотрел. Смотрел на неё. На веснушки. На эти большие, светлые глаза на волосы светло рыжие. Она не была моей целью. Она стала моей навязчивой идеей.

Я не знаю, почему. Может, потому что я уже давно один. Брат, сестра – все живут у дяди и тёти в Чечне. Там их хоть кормят нормально. Я шлю туда деньги каждый месяц. Но сам я живу так, будто меня больше нет. Только работа. Только дела.

И тут – она.

Я нашёл её адрес. Подъезд. Обычная панелька, как тысячи таких по всей Москве. Ничего особенного. Я ждал. Хотел увидеть её. Хотел понять, что со мной не так.

И я увидел.

Она шла медленно, как будто боялась кого-то встретить. Светлые волосы выбились из-под шапки, в руках – какой-то пакет с продуктами. Она выглядела… такой маленькой. Хрупкой. Как будто сильный ветер мог её унести.

Я стоял в тени, наблюдал. Она меня не видела.

Первая встреча – изучаешь объект.

И в этот момент меня накрыло.

Это не было про долг. Не про работу. Даже не про эти чёртовы деньги. Это было про неё. Она была… другой. Такой, какой я никогда не видел. Такой, которая должна была быть рядом.

Я стоял, смотрел и думал только одно: "Моя. Всё. Точка."

Сначала только глаза – большие, голубые, испуганные. Хрупкая, бледная, в этом старом пальто, которое больше похоже на тряпку, чем на одежду. В руках ключи дрожат.

Я стоял в тени. Не двигался. Она посмотрела на меня, и я увидел этот страх. Настоящий, чистый страх. Как будто перед ней не человек, а волк, который загнал её в угол.

– Вера Анатольевна, – сказал я. Спокойно, тихо. Так, чтобы каждое слово цепляло её изнутри. – Это вы?

Она кивнула. Слов не нашла.

Я вышел из тени, шагнул ближе. Вижу, как она сжимается, как будто я ударю. Но мне это не нужно. Мне нравится этот страх. Он обжигает. Пульс у неё видно даже через шарфик, как дрожит эта тонкая шея. Я не могу оторвать глаз.

Она говорит что-то – тихо, сбивчиво. "Я заплачу, мне нужно время". Но я даже не слушаю. Её голос будто глушит всё вокруг. И он сводит меня с ума.

Она вроде и не красивая. Ну, не такая, чтобы глаз не оторвать. Фигура простая, волосы светло-рыжеватые, тонкие, чуть растрёпанные. Веснушки на носу, лицо без косметики. Простая. Обычная. Но меня клинит.

Клинит так, что я сжимаю кулаки, чтобы не сорваться.

Она смотрит на меня этими огромными, до чёрта голубыми глазами, и я чувствую, что пропадаю. Тону в ней.

– Скоро… Мне нужно ещё немного времени… – шепчет она.

Я улыбаюсь. Не могу сдержаться. Не весело. Не добро. Просто усмешка. Потому что я знаю, что она врёт. Они всегда врут. Но это не важно. Важна она.

Я наклоняюсь чуть ближе. Не трогаю. Просто хочу, чтобы она чувствовала мой вес. Мою силу. Она замирает. Дыхание прерывистое. Мне кажется, ещё чуть-чуть, и она расплачется. И мне это нравится. Больше, чем должно. Этот страх, этот отчаянный блеск в её глазах. Он будоражит, как ничто другое.

Я смотрю на неё и понимаю, что это не про долг. Уже нет. Я бы мог оставить её в покое. Уйти, забыть. Я мог бы дать это дело кому-то другому. Но я не могу.

Она стала моей. С первой минуты.

После этого я начал следить за ней. Я хотел узнать всё. Где она работает. С кем разговаривает. Во сколько уходит и возвращается. Что читает. Что слушает.

Я нашёл её соцсети. Листал фотографии. Улыбки, рисунки, её ученики. Простые посты. Какой чай она пьёт. Какую музыку слушает. Всё это – я впитывал, как воздух.

Я узнал, где она покупает продукты. Какую маршрутку ловит, чтобы доехать до работы. Что она делает в свои выходные.

Мне этого было мало. Слишком мало. Я копался в её прошлом. Искал документы. Хотел понять, откуда она такая. Почему одна. Почему так боится людей. Искал ее бывших. Нашел парочку…И тут же захотелось их в черные мешки закатать. Только за то, что смели ее трогать, целовать…или трахать. Ей двадцать шесть. Вряд ли она целка.

Она стала моим центром вселенной. Моей точкой невозврата.

Каждую минуту я думал только о ней. Даже когда не видел её, даже когда она не была рядом – она была в моей голове. Как яд, который отравляет всё внутри.

Я не знал, как остановиться. Да и не хотел.

Глава 10

Телефон тёти в списке контактов я знаю наизусть. Пальцы дрожат, но всё равно нажимаю на зелёную кнопку вызова. Гудки – долгие, тягучие, будто намеренно издеваются. И вот наконец её голос – привычный, тёплый, но чуть хриплый.

– Вера, Верочка, здравствуй, милая!

Я улыбаюсь, хоть губы почти не двигаются, а в груди колет от тревоги. Улыбка – это как щит. Слышать её голос живым – уже полегчало, но я знаю, что тётя обычно не рассказывает о своих проблемах, пока не начинаешь тянуть из неё клещами.

– Тётя Люда, как вы? Всё нормально? Лекарства пили? Что врач сказал?

Она отмахивается – я чувствую это даже через трубку. Начинает говорить что-то о погоде, о телевизоре, о каких-то новостях. У меня внутри всё горит от нетерпения.

– Тётя Люда, ну хватит уходить от темы. Вы как себя чувствуете? – перебиваю её.

– Верочка, не переживай. Всё хорошо. Давление, конечно, скачет, но я уже привыкла. И таблетки принимаю. Всё нормально.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Хорошо. Она жива. Она со мной говорит.

– А ещё, представляешь, тут у нас такое было! – вдруг меняет тему тёта. Голос её становится бодрее, даже чуть весёлым, будто она собирается рассказать что-то интересное.

– Что случилось? – напрягаюсь я.

– Разбили окно!

У меня сердце падает куда-то вниз.

– Что?! Как разбили? Кто?

– Не знаю. Ночью, наверное, кто-то камнем кинул или ещё как-то. Утром проснулась, а окно треснутое всё. Я, конечно, испугалась, думала, что так и придётся жить, но тут пришёл парень.

– Какой парень? – в горле пересыхает, слова будто застревают.

– Высокий такой. Очень высокий. Крепкий. Бородатый. Лет тридцать пять, наверное. Сказал, что из домоуправления. Я сначала испугалась, но он такой вежливый, Верочка! Очень культурный. Сказал, что всё быстро починит. Привёл людей – те поставили новое стекло. Всё как новенькое! Представляешь? Даже денег не взяли!

Я чувствую, как мир вокруг меня рушится. Всё. Каждое её слово – будто гвоздь в гроб моего спокойствия. Высокий. Бородатый. Крепкий.

Это он.

К горлу подкатывает ком. Я почти не слышу, что говорит тётя. Голос становится каким-то далёким, приглушённым, как будто я провалилась в воду.

– Тётя Люда, – перебиваю её, голос хриплый, будто сорванный. – Вы уверены, что он из домоуправления?

– Ну конечно! А кто же ещё? Он так уверенно говорил, даже документы показывать не стал. Зачем ему врать? Всё так быстро починили! Очень хороший человек. Я бы не справилась без него.

– Он представился?

– Да…Сказал Асланом зовут.

Я сжимаю телефон так, что пальцы белеют. Хороший человек? Это он разбил твоё окно, чтобы потом его "починить", чёрт возьми! Мир вокруг меня орет как сирена. Это он. Это точно он.

– Верочка, ты там? – слышу её голос.

– Да… Да, тётя Люда. Я… рада, что вам помогли.

Я едва выдавливаю эти слова. Голос дрожит, сердце грохочет в ушах, а мысли скачут, как в лихорадке. Он был там. У неё дома. Смотрел на неё. Ломал её окно, чтобы потом прийти, будто герой. Он следит. Он видит всё.

И теперь я точно знаю: он не остановится. Я пытаюсь сделать вдох, но воздух не проходит. Только одно крутится в голове: он уже здесь. Он уже рядом.

Телефон выпадает из рук. Сердце колотится так, будто оно сейчас вырвется наружу, как птица из клетки. Грудь сдавливает, дышать невозможно. Слова тёти звенят в голове, как набат: "Аслан… Аслан… Высокий, крепкий, бородатый…"

Он был там. У неё дома. Смотрел на неё. Разговаривал с ней. Тронул её жизнь так, будто имеет право. Он не просто знает, где я. Он знает, где она.

Холодный ужас разливается внутри, как ядовитая жидкость, затапливая всё. Но вместе с ним приходит ярость. Дикая, обжигающая, словно внутренний пожар, который невозможно погасить.

– Сволочь, — шепчу я, едва удерживая слёзы, которые уже жгут глаза. – Мразь…

Меня трясёт. Руки дрожат, дыхание рваное, неровное. Чувствую, как пульс отдаётся в висках, будто в голове барабан бьёт. Я хватаю телефон, чуть не роняю его снова, и быстро набираю номер, с которого он присылал свои мерзкие сообщения.

Меня трясёт. Руки дрожат, дыхание рваное, неровное. Чувствую, как пульс отдаётся в висках, будто в голове барабан бьёт. Я хватаю телефон, чуть не роняю его снова, и быстро набираю номер, с которого он присылал свои мерзкие сообщения.