Детективное агентство «Утюг». Расследования продолжаются (страница 3)
– Вот тут в меня бросили, – Аня указала на дорожку.
Клим оглядел дома.
– Значит, либо эта, либо эта башня, – заключил он, кивнув поочерёдно на соседние дома, розово-белые, нарядные, как кремовые тортики. – Из других далеко бросать. Наверное…
Аня разместилась под деревьями – установила телескоп на треноге и ловко завертела им, прицеливаясь то в один, то в другой дом. Клим на открытом пространстве собирал коптер. Григорий Алтынов морально готовился стать наживкой, укрывшись под пластиковой горкой на детской площадке и обливаясь потом.
Аня включила телефон на общую трансляцию, которую затребовала Ева, и прицепила его к телескопу (при помощи спецкрепления, которое накануне соорудил из картона Клим – проклиная всё и обжигаясь горячим клеем). Крепёж этот на антикварном телескопе выглядел уродливым картонным прицелом, но держался крепко. И куда бы Аня ни повернула оптический прибор, Ева могла видеть то же самое.
– Мы готовы! – сказала Аня. – Ева?
– Да, да, начинайте! Я с вами, ребята! – откликнулась Ева. – Да, мне велели это забрать. Анна Арменовна, конечно…
– При чём тут Анна Арменовна? – насторожилась Аня, которая ходила в ту же театральную студию, что и Ева. – Ты там где?
– Неважно, начинайте! – Ева торопливо отключила звук.
Аня пожала плечами и произнесла в общую трансляцию:
– Гриша, выдвигайся!
Григорий горестно вздохнул, с трудом выбрался из-под горки и неторопливо зашагал по площадке. Посреди жаркого московского июня он колоритно смотрелся в дождевике, сапогах, защитном шлеме и с зонтиком.
Он надеялся, что зрителей не будет. Маленькая девочка в песочнице под грибком была слишком увлечена уничтожением песочного бункера, её мама уткнулась в телефон, а больше никто на площадку не выходил. Но тут из-под сводов пыльной сирени, будто засадный полк в Куликовской битве, выступила местная бабушка. В белом халате в синий горошек, шаркающей кавалерийской походкой она дошагала до скамейки, уселась на неё, прищурилась, высмотрела Григория и начала пристально за ним наблюдать.
Гриша проковылял по дорожке, дошёл до проезжей части, развернулся и двинулся назад. Взмокшей шуршащей спиной он ощущал на себе неотступный взгляд бабушки. Клим очертил ему небольшой пятачок, на котором следовало кружиться, но чётких инструкций не дал. «Ходи, – сказал, – естественно, будь собой».
Если бы Гриша был собой, то сейчас лежал бы на кровати и закидывал в клюв Терёши жареные семечки, а в колонках играло бы что-нибудь расслабляющее, прохладное. Но он, словно курица, запекаемая в рукаве, – обливается потом и, кажется, уже практически достиг готовности.
Тополиный пух летел в нос, полупрозрачный зонтик, как линза, собирал солнечные лучи. Гриша вновь развернулся и запнулся о бордюр. «Сапоги, – со страданием подумал он, – зря я надел сапоги».
– Ходит и ходит, – долетел до него неодобрительный голос.
Гриша похолодел, но головы не повернул. «Не подавай виду, Гриша, не выказывай слабости». Известно, что львы в жаркой саванне выбирают жертв среди больных и слабых животных. Тех, кто не может убежать. Тех, кто спотыкается. Тех, кто в сапогах…
Он невозмутимо пошёл назад. Там, в тени дерева – его сестра с телескопом, там – прохлада и бутылочка воды, которую он припас. Он просто туда идёт…
– Ходит туда-сюда! – Голос стал громче. – Это я тебе говорю! Ты чего тут ходишь с зонтиком?
Гриша медленно обернулся. Он слабая больная зебра в дождевике. Оставьте его, пусть стервятники разорвут его тело, пусть дождь омоет его белые косточки…
– Да я просто… я гуляю, – пролепетал он. Внутри головы гудело, снаружи головы немилосердно чесалось.
– А чего в сапогах? – допытывалась бабушка.
Гриша облизал пересохшие, будто пески пустыни Каракум, губы.
– Фильм, – выдохнул он. Мысль его, подстёгнутая солнцем и обезвоживанием, совершила неожиданный цирковой кульбит.
– Чего?
– Мы тут фильм снимаем! – чётко произнёс Григорий.
– Какой фильм? Про детей? Добрый? – Бабушка недоверчиво прищурилась.
– Очень добрый! – вдохновенно продолжил Гриша. – Как раньше снимали, в СССР. Про мальчика… в жёлтом дождевике… которого утащил клоун. Злобный клоун, который живёт под землёй. Правда, он не совсем клоун, он инопланетянин в образе клоуна.
Бабушка заморгала, но сказать ничего не успела – на асфальте, прямо возле Григория, с громким хлопком взорвалась водяная бомба. Гриша отпрянул, заметался по площадке. О том, что делать, когда начнут бомбить, они с Климом не договаривались, в голове билась лишь одна мысль: веди себя естественно. Вот он вполне естественно и прыгал, как заяц, из стороны в сторону, а вокруг рвались снаряды.
Грише показалось, что их упало не меньше сотни. Аня, правда, утверждала, что три, но подсчёт она проводила потом, когда они вышли считать раны и товарищей, а к тому моменту часть пятен наверняка уже высохла.
Так вот, пока Григорий скакал из стороны в сторону жалким утёнком под зонтиком, Аня, целясь телескопом во все стороны, как зенитным пулемётом, вдруг радостно крикнула:
– Двенадцатый этаж!
Гриша скрылся под деревьями и вместе с Аней стал наблюдать за жужжащей точкой дрона, который ринулся вверх.
– Кажется, засёк! – сказал Клим. – Двенадцатый этаж, левая сторона. Там что-то в форточке мелькнуло. Попробую посмотреть поближе.
Но ближе не получилось – бдительная бабушка пришла в себя, высунулась из кустов и заголосила. Спорить с ней было бессмысленно, поэтому ребята переместились к башне, в которой засели метатели, улучили момент и заскочили в подъезд вслед за жильцом. Гриша прямо в лифте принялся яростно сдирать с себя дождевик, и сапоги, и шлем, так что на двенадцатый этаж он приехал в полуразобранном виде. На площадке было пусто и тихо.
Клим, оставшийся на улице, чтобы приземлить и разобрать дрон, вскоре поднялся к ним.
– Какая квартира? – спросил Гриша, почёсывая вспотевшую лопатку.
Клим повертел головой, сориентировался по сторонам света и указал на дверь с номером 46.
Аня решительно нажала на кнопку звонка. Сейчас она всё выскажет этим бомбистам! Ей не верилось, что они так легко раскрыли дело – всего за несколько часов. И даже без Евы. А кстати, где она?
Канал молчал. Что настораживало – ведь обычно Ева не затыкалась. Аня думала, что ей придётся, как спортивному комментатору, сопровождать все их действия. В конце концов, это же была Евина идея – запустить трансляцию на странице паблика и показать в прямом эфире, как они ведут дело. Она же крупными буквами на странице написала:
«Трансляция ведётся при поддержке книжного магазина “Читариум”».
«Читайте нигде, кроме как в “Читариуме”!»
«Имеешь ум – зайди в “Читариум”!»
«Если ты не в тюрьме – проведи время в “Читариуме”!»
И прочие неуклюжие лозунги, отпугивающие публику. От них уже стали отписываться, но Еву это не останавливало: «Пусть крысы бегут с корабля, нам нужна наша публика» и прочая чушь. А тут – молчание! Это удивляло.
За дверью с номером 46 тоже царило молчание. Они и звонили, и стучали, и прислушивались – тишина. Лишь слабые шорохи – продукт воображения, плод фантазии.
– Спрятались, – подытожил Гриша. – Испугались и молчат теперь.
Клим позвонил в соседние двери, но там тоже было тихо – рабочий день, никого дома нет.
– Ну, дверь-то мы ломать не будем… – Аня пожала плечами. Она повернула телефон к себе. Раз Евы нет, то придётся за неё отдуваться. – Дорогие зрители, мы нашли квартиру злоумышленников, зверски бросавших водяные бомбы в прохожих. Вот они, затаились за дверью с номером сорок шесть. К сожалению, проникнуть в квартиру мы не можем. Остаётся надеяться, что совесть или хотя бы страх наказания заставят их прекратить безобразия. Мне, между прочим, чуть в голову не попали!
– А меня буквально расстреляли, – влез в кадр красный взлохмаченный Гриша. – Зверски!
– Привет, привет! – В трансляции появилась Ева. – Как у нас дела?
– Как у дементоров Азкабана, бродящих вокруг Хогвартса, – фыркнула Аня. – Не можем проникнуть в квартиру подозреваемых. Где ты была?
– Ох, это долгий разговор! – отмахнулась Ева. За её спиной мелькали люди. На голове у неё была какая-то шляпа с перьями и вуалеткой, на шее болтался шарф кислотных цветов.
– Ева, а что это за шляпа? – насторожилась Аня. – Похожа на ту, из спектакля «Двенадцатая ночь», который мы ставили в театралке.
– Ой, да тебе показалось! Ну мне пора! – Ева стащила шляпу с головы и вышла из эфира.
Аня выключила трансляцию, полная нехороших предчувствий.
– Поехали к магазину, – решила она. – Ева там что-то подозрительное затеяла.
Детективы спустились на улицу. На скамейке сидели две старушки: одна – та самая, в белом хлопковом халате в синий горошек, бдительная, другая – помоложе, в розовых леггинсах и в безразмерной бежевой блузке.
– Антонины-то второй день не видно, – сказала бабушка в халате.
– Может, уехала к детям? – предположила вторая.
– Да я звонила, она трубку не берёт.
– Телефон не зарядила, наверное.
Тут они замолкли и разом повели головами, словно совы на жёрдочке, – потому что детективы вышли из подъезда. Гриша и Аня хотели миновать пенсионерок как можно быстрее, но Клим остановился и, вежливо улыбаясь, спросил:
– Скажите, а какие дети живут на двенадцатом этаже? В сорок шестой квартире?
– Какие дети, нет там никаких детей, – удивились бабушки. – Там Антонина живёт.
– Какая Антонина?
– Антонина Сергеевна, соседка наша. А детей там никаких нет.
– А на соседних этажах?
– И там нет! – бабушки смотрели на него с возрастающим подозрением. – А вам зачем? Для кино?
– Какого кино? – опешил Клим. – Пытаемся понять, кто у вас тут шарики с водой бросает.
– Ой, и не говори! – заохала бабушка в леггинсах. – Вчера прямо передо мной шарахнуло, я думала, помру. Ума не приложу, кто это! Нет у нас в этом доме детей, разве что вот вы… – И она снова с прищуром оглядела детективов.
Аня поспешно всех увела. Надо было поменять позицию и решить загадку неуловимых бомбометателей. Может быть, видеорегистратор дрона заснял какую-нибудь улику, которую они пропустили?
К тому же Аня беспокоилась о Еве – та вела себя… необычно.
А между тем у Евы и правда всё шло наперекосяк. Вообще, этот день в магазине «Читариум» был исключительным. Всё началось с того, что в книжный заглянула старушка – сгорбленная, закутанная в множество шалей, как гусеница-шелкопряд. Она кивала в такт шагам, медленно перебирая ногами и опираясь на клюку – натуральную клюку (увидев эту отполированную лесную корягу, Марфа глазам не поверила). Старушка прошла по залу, повозилась возле открыток – Марфа заворожённо за ней наблюдала, – потом повернулась к кассе. Хозяйка магазина уже ждала, что старушка протянет ей наливное яблочко, но та купила ластик, оставила подарочный флаер – из тех, которые взялась распространять странная девочка в обмен на кольцевую лампу, – и поковыляла к выходу. Марфа придержала ей дверь, подхватила под локоть, но бабушка быстро освободилась и удивительно ловко вскарабкалась по лестнице.
Минут через десять вошла низенькая дама в огромной шляпе со страусиными перьями, ярко-зелёном шарфе и платье со шлейфом, сверкающим нашитыми звёздами из фольги. Тут уже Егор, который сидел в углу за компьютером, поднял голову, почувствовав, что происходит нечто странное. Дама прошуршала по залу, будто торжественная мышь, тоже выбрала ластик, оставила ещё один флаер и царственно удалилась, не проронив ни слова.
Марфа и Егор только успели переглянуться, как в зал уже ввалился мальчишка – чумазый, в шапке-ушанке с задорно торчащим ухом, в телогрейке времён Великой Отечественной войны, со здоровенной клетчатой сумкой на плече.
– А есть у вас открытки с Гарри Поттером? – звонко спросил он.