Полный столичного снобизма, он заранее представлял себе пыльный замшелый городок, похожий на поселок, и туповатых провинциалов-студентов, поэтому приятно удивился, увидев немного облезлый, как и все в России, но вполне добротный город со старинной крепостью, музеями и парками. И ребята выглядели адекватными и нормально одетыми, без нищенства, но и без излишнего пижонства. Оказалось, в университете хороший спортзал и уютная старомодная библиотека, есть своя агитбригада, команда КВН и вокально-инструментальный ансамбль, а весной и осенью проходит большой песенный слет. Лева искренне обрадовался, так как еще в школе научился брать на гитаре положенные пять аккордов, негромко, проникновенно пел Визбора и Клячкина и даже победил однажды в районном конкурсе. Что ж, можно было считать, что ему повезло по многим пунктам: тут и возможность поучиться без напряга, и пожить в беззаботной студенческой тусовке подальше от материнского ворчания, и, главное, избавиться от комплексов и детских обид. Конечно, ничего удивительного, что вскоре в его жизни появилась Люся.

Если объективно рассуждать, Лева не выбирал именно Люсю, она буквально стояла на его пути, поскольку училась в той же группе и жила на той же улице, ведущей к университету. Только Люся – в теплой родительской квартире, а он в съемной комнате, а позже – в студенческом общежитии. С таким же успехом Лева мог уехать в Тулу или Пензу и встретить там Наташу или Галю, вот и все.

Люся была полной противоположностью Алины – маленькая, круглая и жутко стеснительная. Даже когда Лева просто заговаривал с ней на занятиях, например просил карандаш или словарь, эта барышня заливалась краской, будто при ней рассказали неприличный анекдот, а уж когда дошло дело до танцев на убогой студенческой вечеринке, Люся буквально затрепетала а-ля Наташа Ростова и торжественно положила руку на Левино плечо. Руки, надо признать, были у нее красивые, с длинными пальцами и прозрачными продолговатыми ногтями, но в целом – обычная провинциальная девица. Впрочем, полуголодному студенту из общежития нравятся практически все симпатичные девушки, особенно когда приглашают на обед в уютную домашнюю обстановку. Родители Люси, тоже уютные и домашние, дружно улыбались, на стол подавали огненный борщ и хорошо прожаренные котлеты, картофельное пюре лоснилось от масла, и не было никакой причины отказываться от повторных приглашений. Конечно, некоторые моменты раздражали. Например, ее имя – зачем это «сю-сю»? И постоянные поцелуи в их доме – папа целует маму, мама – дочку, и так по кругу много раз! И еще засушенные цветы в хрустальной тяжелой вазе, книги – сплошь собрания сочинений классиков, расставленные по цветам и размеру, – плюшевый толстый мишка на Люсиной кровати, устланной кружевным покрывалом. Но обниматься на этой кровати было вполне приятно. Люсины гладкие щеки, нежная, полная грудь, горячий живот будили вожделение и трепет, и хотелось шептать случайные нежные слова: «маленькая моя, чудесная, любимая». Правда, пока не удавалось уговорить Люсю на полную близость, но Лева и сам побаивался – опыта в сексе у него было не больше, чем у самой невзрачной девчонки. Однако в группе вскоре стали считать их парой, родители пригласили на папин юбилей (шестьдесят лет, дорогой юноша, – не поле перейти!), мама передавала аккуратно завернутые в белую бумагу пирожки с капустой и вареньем. И наконец теплым майским вечером, когда родители отправились в гости к загородным родственникам, Лева настоял на своем, что оказалось нетрудно – только как можно крепче обнимать и зажимать рот поцелуями. Не надо говорить, что она оказалась девственницей и пришлось сразу вставать и замачивать простыню, но все-таки это случилось!

Уезжать на летние каникулы домой в Киев хотелось и не хотелось. С одной стороны, скучал по знакомым улицам и набережным, ночным огням на Русановской, с другой – заранее представлял, как придется встречать бывших одноклассников и отвечать на глупые вопросы: где учишься, почему занесло в такую глушь? Сразу всплывали прежние огорчения. Тут еще мать написала, что получила профсоюзную путевку в Болгарию, посему отправляет Петьку в лагерь на вторую смену и раньше августа Леву не ждет. В свою очередь Люсин отец предложил временную работу – он заведовал цехом на местной мебельной фабрике и мог устроить студента в отпускной период не только разнорабочим, но даже исполняющим обязанности техника! Зачем отказываться от такой халявы? Леву оформили на полную ставку, зарплата очень пригодилась для покупки одежды. Впервые у него появились настоящие джинсы, добытые Люсиной мамой. Надо сказать, эта мама, работавшая стоматологом в районной поликлинике, могла достать что угодно – от югославских туфель до огромного немецкого паласа, – и Лева в полной мере оценил ее способности, когда получил на день рождения два увесистых тома вожделенного и абсолютно недоступного Томаса Манна, «Иосиф и его братья»! В августе он все же поехал домой на пару недель, почти все время провалялся на своем старом диване с детективами, про Люсю не обмолвился ни словом, хотя мать со значением пыталась расспрашивать о знакомых девушках. Он и себе-то не мог ответить, как к ней относится и что будет дальше.

Только приехав обратно в Смоленск и получив приглашение на семейный ужин к Люсиным родителям, он сообразил, что ничего не привез им в подарок. Хоть какой-нибудь альбом открыток мог купить, болван! И тут же разозлился – какого черта! Людям нравится принимать у себя столичного красивого парня (сам слышал, как мама-стоматолог прошептала за спиной: «…Вполне привлекателен»), не исключено, что его считают потенциальным женихом дочери, – вот и ухаживают. Понимают, что их скромная толстенькая дочь с дурацким именем – не единственный шанс в Левиной жизни. Особенно если представить рядом Алину. Ничего он не должен в ответ, не стоит зря заморачиваться!

Следующие два года пролетели слишком быстро и не слишком удачно. Во-первых, он чуть не завалил летнюю сессию – малость разленился и обнаглел, бо́льшую часть времени проводил в студенческой агитбригаде, до поздней ночи распевал любимых бардов и сам тоже стал сочинять бардовские песни – три аккорда, «путь-дорога, любовь, туман, дожди-дожди-дожди». Все они тогда сочиняли, все ездили в стройотряды и походы. Лева пару раз чуть не влюбился в таких вот походных подружек. С ними было классно играть в две гитары, разводить костер, любоваться звездами – «не смотри ты так неосторожно», – но к утру романтика развеивалась, как и дым от костра, все девчонки оказывались похожими, с бесцветными ресницами и бесцветными словами, только клетчатые ковбойки на пуговицах – то синие, то красные – вносили разнообразие. Люся походы не любила, страдала от укусов (на нее, полненькую и белокожую, страстно бросалась любая мошкара), из-за близорукости в упор не видела ни грибов, ни ягод. И пела не задорным сиплым голосом, как другие девчонки, а слишком грустно и неуместно красиво – «не брани меня, родная…». Никто даже не пытался подпеть.

На пятый курс Лева все-таки перешел, слава богу, хотя и без стипендии из-за сплошных троек. Впрочем, кто мог прожить на эти гроши? Если бы не подработка на все той же мебельной фабрике, помер бы с голоду! Нет, что прибедняться: пока Люсин отец продолжал работать, голод Леве точно не грозил. Он теперь числился на преддипломной практике – зарплата повыше, а ответственности никакой.

Лева упорно отодвигал размышления о будущем, тем более вариантов предполагалось немного – либо вернуться в Киев, не имея ни жилья, ни работы, либо жениться на Люсе и навсегда погрязнуть в Смоленске. Вопрос разрешился неожиданно. В доме Люси отмечался очередной юбилей или годовщина (Лева даже не пытался вникать в их однообразные праздники с домашней настойкой и обязательным парадным сервизом), гости накушались и принялись рассуждать о растущем дефиците, Лева уже намылился вежливо смыться от этой скуки, но тут Люсин отец предложил выйти на балкон покурить.

– Скажите, молодой человек, вы внимательно читали «Анну Каренину»?

Лева чуть не проглотил сигарету:

– М-м-м… в общем – да, в рамках школьной программы. По-моему, сильно устаревшая история. Ну влюбилась она во Вронского – великое преступление!

– А вы помните, что Вронский сначала ухаживал за Кити? Приглашал ее танцевать и прочее. И как мудрый Лев Николаевич в двух словах описал сие ухаживание? Заманивание барышни без намерения жениться. Извините, Лева, вы нам всем нравитесь, но если моя Люсенька, наш единственный поздний ребенок, окажется обиженной вашим легкомыслием, вы очень пожалеете!

– А почему вы зовете ее Люсей? – от неожиданности брякнул Лева. – Как-то слащаво звучит. Тем более Людмила – старинное красивое имя, если вам нравятся примеры из классики, то вспомните того же Пушкина.

– Она не Людмила, она – Лея. В память о моей маме. Маму расстреляли, пока я был на фронте. И мою первую жену расстреляли, и двух мальчиков – Йосика и Веню. Тоже смешные имена, не правда ли? Поэтому я только к сорока двум годам решился снова стать отцом. Извините, это не имеет к вам отношения.

А что он, строго говоря, о себе возомнил? Нищий студент из общежития, да еще с фамилией Дворкин, в перспективе – такой же нищий школьный учитель. На многие годы вперед ничего не светит, кроме бесплодных ухаживаний за неприступной красавицей Алиной. А тут тебе сразу и уютный, сытный дом, и заботливая теща с полными сумками дефицита, и ласковая, послушная жена, секс по первому требованию.

– Собственно, вы меня опередили, Борис Маркович. Я как раз собирался сделать предложение, но сначала хотел поговорить с Люсей, как вы считаете? Вдруг она вовсе не намерена выходить за меня замуж (ха-ха!) и даже не принимает всерьез нашу дружбу?

– Что ж, поговорите, поговорите, мой друг. Старики, знаете, тоже ошибаются, страшно нам за детей. Станете отцом – поймете.

Мать приехала на свадьбу вместе с тощим прыщавым Петькой, одетым в бывший Левин костюм. Она ничуть не пыталась скрыть раздражение.

– Нормально закончить учебу, конечно, сложнее, чем обрюхатить первую попавшуюся девчонку! Что? Ты хочешь сказать, что она не беременна? А для чего тогда жениться? Только не рассказывай мне, что ты страстно влюблен!

Сидевший с ней рядом Петька хрюкнул и полез за третьей порцией икры.

– Ты же умирал за Алиной, разве я не замечала! Хорошо, не за, так об! Выискался борец за грамотность на мою голову. Нет, Алина не вышла замуж. Ее замечательный ухажер женился на дочери секретаря горкома и уехал работать куда-то в Африку, в посольство. Против такого шанса твоя воображала не потянула.

Господи, почему он, кретин, ни разу не подумал, что Алина может оказаться свободной? И что он вообще здесь делает, в этом замшелом ресторане с портьерами, в толпе чужих картавых родственников, в навсегда забытом всеми богами Смоленске?

Конечно, Лева досидел свадьбу до положенного конца, на автопилоте улыбался гостям, благодарил за подарки, целовал невесту под идиотские крики «горько». Им-то всем отчего так горько, спрашивается? Правда, с брачной ночью получилась полная лажа, не шло, хоть убей, но через несколько дней и оно наладилось – с одной стороны безропотная, мягкая женская плоть, с другой – молодой, полный сексуальности мужик. «Стерпится – слюбится», – говорила материна соседка Клавдия.

Только сдав последнюю сессию, он поехал в Киев. Найти причину оказалось непросто, потому что мать никак не хотела поддерживать эту идею. Да, у Пети вступительные экзамены, да, обидно нанимать репетитора, когда родной брат без пяти минут преподаватель, но оставлять надолго беременную жену? Несомненно, у ее сына проявились папашины гены.

И зачем, болван, проболтался матери про беременность Люси? Сам-то узнал случайно. Прямо накануне выпускных экзаменов его новоиспеченная жена (какое идиотское слово!) вдруг разболелась – сделалась бледной, скорее даже зеленоватой, и ее беспрерывно рвало от любой еды. До него дошло, что происходит, только когда она категорически отказалась вызывать скорую.

– Не нужно никого звать, – бормотала она, давясь слюной, – я сама разберусь! Пожалуйста, поезжай, раз ты решил.