Однако сразу же подумал, что Кулагин не знал о моём присутствии по приезду в Екатеринослав, поэтому вряд ли мог так подготовиться и дать указания кому-нибудь из своих исполнителей. Тогда возникал вопрос, кого же он высматривал?

– Не признаётся, – развёл руками боец. – Прикажете с пристрастием узнать?

– Где он сейчас? Если можешь привести ко мне, то приводи! – со вздохом сожаления сказал я.

Никак мне не отдохнуть. Впрочем, нужно собрать все свои силы в кулак и набраться терпения. Отдыхать после того, что я уже сделал в отношении Кулагина, нельзя. Зря только яне взял никого из своей женской прислуги. Пара чашек крепкого кофе мне бы сейчас пригодились. А допускать кого-нибудь из персонала гостиницы я по известным причинам не хотел – плати не плати, а Кулагина-то они знают подольше, чем меня.

Буквально через десять минут напротив меня стоял обозлённый, с волчьим взглядом осунувшийся мужик. Он был почти седым, имел немало морщин, и это выглядело несколько неправильно на не столь старом лице.

– Кто таков? – спросил я.

Молчание было мне ответом, лишь только косого взгляда я удостоился от мужика. Я видел такие лица. Было дело, что брал в плен отчаявшегося сопротивляться противника, и вот тогда он на меня смотрел такими же глазами. Мол, готов на все пытки, могу умереть со свои убеждения, делай со мной, что хочешь!

Чаще всего эти люди уже очень быстро начинают и говорить, и сотрудничать, и выполнять все те поручения и просьбы, даже, порой, унизительные, чтобы только сохранить свою жизнь. Важно психологически пробудить этот самый инстинкт самосохранения. И тогда он из скалы и героя, сурового мужика делает опустошённого, готового угождать пленника.

Однако, как бы я ни говорил о том, что сейчас нахожусь на войне, это утверждение – всё же больше образ или метафора. На настоящей войне, когда ты в поле, на ленточке, там всё ясно. Сейчас же мне его личность была непонятна. Друг он или враг? Особенно непонятно было то, что лицо этого незнакомца казалось знакомым. Но такого же быть не может!

– Не желаете ли со мной поужинать? – спросил я, подумав сменить тактику в общении.

– Для начала, сударь, я хотел бы вас спросить: в каких вы отношениях с вице-губернатором Андреем Васильевичем Кулагиным? – удивил меня вопросом мой гость.

Не на эту тему хотел бы я поговорить с тем, чьего имени даже не знаю. Однако, уверен, что моё имя уже звучит во всём городе, а, возможно, уже и по всей губернии знают, как Кулагина оскорбили, так как некоторые свидетели и переносчики всякой информации, вероятно, быстро покинули город. Так что, наверняка, всё же вполне можно признаться.

– Я не питаю никаких особых чувств к Кулагину, разве что ненависть.

– Прошу простить мою некоторую неучтивость, сударь, но я не могу раскрыть вам своего имени. Не будете ли вы столь снисходительны и всё же не представитесь ли мне? – используя речевые обороты, явно не соответствующие и одежде, и в целом виду мужика, спрашивал меня мой гость.

– Своё имя я не намерен скрывать, – я встал перед ним прямо и представился, кивнув. – Алексей Петрович Шабарин.

Мне было удивительно наблюдать за изменениями в выражении лица моего собеседника. Вот он, только что бывший суровым, казавшимся неспособным на положительные эмоции человек, заплыл обезоруживающей улыбкой. Быстро взял себя в руки и натянул на лицо строгую мину, вместе с тем, мой гость начал меня более пристально рассматривать, будто узнал.

– Где моя дочь? – неожиданно, я даже немного вздрогнул, выкрикнул мужик.

В комнату сразу же забежали два бойца, но я отмахнулся, хотя те-то всё делали верно.

Я не сразу ответил. Пришлось немного посоображать, прежде чем я догадался, кто может быть передо мной. Сначала я даже подумал, что это вновь какой-то отголосок былых похождений реципиента, в тело которого я не так давно относительно попал. А потом я понял, кого мне напоминает этот мужчина.

– Вы – господин Садовой? – спросил я.

Мужчина встал со своего стула, сделал два шага назад, являя мне испуг.

– Скажите, где моя дочь, и я просто уйду, – сказал бывший архитектор.

– Так вы хотели убить именно Кулагина? – спросил я.

Тот промолчал. Но его слов уже больше было и не нужно. Ведь всё достаточно логично и понятно. И, может, было бы неплохо, чтобы задумка Садового удалась. Его схватили бы, и никаких подозрений в мою сторону не было бы. А уже после я мог бы с чуть большей уверенностью низвергать иных, менее деятельных и менее авторитетных воров в обличии чиновников Российской империи.

Но такие мысли – бесчестные. Я могу подставлять тех чиновников, в чьей вине уверен, если знаю доподлинно, что они люди гадкие, преступники. Но есть и хорошие люди, и важно, чтобы они не пострадали прямо или косвенно от такой моей деятельности. А то, что Садовой пострадал и сейчас вернулся с оружием в руках, для мести – для меня не преступление. Для меня это – справедливость и правда. После такой акции, как правило, никому добра не будет. Садового, возможно, даже и казнят (кстати, не знаю, есть ли сейчас в Российской империи смертная казнь). Ещё вновь не обретя отца, Маша вновь его потеряет. От этого икому добра не будет.

– Маша у меня, я ее сестрой назвал. Кулагина я ненавижу и презираю. Готов убить, но тогда, как это будет возможным, – сказал я и улыбнулся. – Будем вместе добиваться правды, господин архитектор!

Глава 4

Андрей Васильевич пребывал в необычайно скверном расположении духа. Оно-то и не мудрено. Такого скандала, который произошёл в ресторане «Морица», пока еще вице-губернатор не мог представить себе даже в самом жутком сне.

Но бесило не только то, что его выставили трусом и подорвали веру всех и каждого в его, вице-губернатора Кулагина, всесилие. Он вдруг осознал, что подобный метод социального и политического, может, и физического убийства вице-губернатора, то есть его, как просто прийти в ресторан и опозорить – более чем действенный. Вот так можно прийти и… Все, считай, что политический труп. Вот, чем ему сейчас отвечать Шабарину?

Первое, что пришло в голову вице-губернатору – самое настоящее убийство. Нужно срочно убрать Шабарина, и с этим, вроде бы как, все проблемы должны разрешиться. Но остатки здравомыслия всё-таки сопротивлялись подобному решению. Впрочем, эмоции начинали брать верх в сознании весьма хитрого и изворотливого Андрея Васильевича Кулагина, превратившегося сейчас хоть и в растерянного мечущегося, но все еще зверя, способного кусать.

– Борис, на тебя уповаю! Ты должен убить Шабарина, но сбежать, обязательно сбежать! – обращался Кулагин к одному из своих исполнителей по прозвищу Бэра.

Борис, сын Игната, по фамилии Матюшенко, опешил. Ещё никогда хозяин таким образом его не называл. С одной стороны, наивный, где-то даже по-детски, разум Бэры возрадовался тому, что хозяин проявляет такое уважение к нему. Впервые именно к нему, к Бэре, а не к этому выскочке Тарасу, который уже провалил несколько последних заданий хозяина. А был бы там он, Бэра, так точно бы всё сделал. С другой стороны, животный инстинкт мужика подсказывал, что такая перемена хозяина не к добру.

– Что сделать нужно, ваше превосходительство? – сказал мужик, подавив в себе сомнения.

Ибо Бэра уже давно хотел стать кем-то побольше, чем простым бойцом. Он жаждал заменить Тараса, так что шанс упускать не хотел.

– Ты должен убить Шабарина! – нервно выкрикнул Кулагин, а после даже чуть вжал голову в плечи, испугавшись своей неконтролируемой эмоции.

У него даже промелькнула мысль, а не надо ли пересмотреть своё отношение к случившемуся, всё переоценить, подумать, как же выйти лучшим образом из сложившегося положения, но эмоции вновь взяли верх.

– А как мне это сделать? – спросил Бэра.

Кулагин сморщился. Насколько же он обеднел на хороших исполнителей! А ведь раньше получалось абсолютно всё. К примеру, Олена могла очаровать любого из потенциальных врагов Кулагина, отравить так, что никаких подозрений на отравление не будет. Тарас в кулаке держал криминал Екатеринослава, да и всей губернии, может, только за исключением Мариуполя и Ростова. Хотя и оттуда шли нескончаемым потоком деньги от доли в контрабанде. Была подконтрольной сильная банда Ивана Портового. Которой сейчас и вовсе нет, и Кулагин, вопреки логике, обвиняет в этом опять же Шабарина.

И неужели всего лишь выпадом в ресторане можно вот так вот взять и всё перечеркнуть, поставить крест на всех тех делах, которые выстраивал он не один год, не два, а десятилетия, даже получал в наследство от предыдущих руководителей губернии?

Кулагин хоть и был, и казнокрадом, и мздоимцем, но странным образом он все же любил Россию. И вот на его лице промелькнула улыбка. Его посетила мысль, которая хоть что-то объясняла из того, что происходит с Кулагиным, со всеми его делами.

Они хотят, чтобы в России действовали законы? Или чтобы каждая бумажечка была к бумажечке, чтобы процветала бюрократия? Так не бывает, или, может быть, подобное будет, но лишь когда власть имущие начнут ломать Россию через хребет. Вот она, Россия! Когда все бумаги у Кулагина в порядке, когда ревизор не находит ни одного нарушения, но стоит лишь Шабарину просто объявить о том, что есть доказательства неких его преступлений, и люди, ещё не увидев никаких документов, уже будут огульно обвинять во всех смертных грехах Андрея Васильевича Кулагина.

Потому что у русских есть вера в справедливость, но почти что не воспринимается понятие «свобода». А вот воля – это понятно русскому человеку. Так что воля и справедливость! И н еважен закон, вернее, он вторичен. А воля и свобода, как это понимал Кулагин, не одно и то же. Свобода – это может быть каким-то юридическим, законодательным явлением. А у русского человека не законом жизнь идёт, он душой чувствует, справедливостью видит.

Так что, да, Шабарин нанёс такой удар по вице-губернатору, после которого ему крайне сложно будет опомниться. И будет абсолютно невозможно жить далее, не заполучив документы, которые могут быть у Шабарина.

– Ты должен сжечь те апартаменты, в которых остановился Шабарин. Но убедиться, что он спит в своём номере, иначе всё не имеет смысла, – выдал предложение Андрей Васильевич Кулагин.

Глаза Бэры едва не выкатились из орбит, пока он смотрел на своего хозяина, силясь разглядеть в том умалишенного человека. Тот хозяин, прежний, знакомый – тот такой план не предложил бы, всяко смог бы придумать что-то умнее.

Ведь если бы Кулагин мог рассуждать теперь здраво, он быстро понял бы, сколь абсурдно такое приказание. Дело в том, что гостиница «Морица» была очень важной составляющей едва ли не всех самых прибыльных городских дел. По сути, гостиница и ресторан разве что только не принадлежали самому Кулагину. Так что это всё равно, что отрубить себе какую-то конечность, в которой хорошо развит хватательный рефлекс, а также «положительный». Потому что сначала нужно схватить, а потом положить себе в карман.

– Что смотришь на меня? – зло спросил Кулагин. – Или ты отказываешься? Напомнить, из какой грязи я тебя вытянул? Ты способен стать моей правой рукой? Ты станешь и больше, чем был предатель Тарас. Он не смог. Ты – сможешь.

– Может, я его пристрелю? – сжав плечи, понурив взгляд, промямлил Бэра.

Кулагин задумался. Пока вице-губернатору пришла неплохая идея, за которую он зацепился. А что если выставить Бэру как ревнивца, который убил злостного насильника?

Андрей Васильевич уже знал, что Эльза Шварцберг также решила пойти против него и примкнула к Шабарину. И пусть слухи об этой вдове разносились по Екатеринославу всякие, но они были основаны лишь на том, что вдовушка была достаточно переборчива в своих интимных связях. Все говорили, что она распутная, но все подспудно знали, что к Эльзе на хромой кобыле не подъедешь.