– Что ты творишь… – пробормотал он, приблизившись, прежде чем снова исчезнуть в тени. Голос бесцветный, бессильный – Гриз не верил, что Анкарат справится, а зря! Но ничего, он просто не видел, как Анкарат сражался в каньонах, а теперь вот увидит, и все увидят!

– Знал бы, что твой приятель – колдун, может, поостерёгся бы, – хохотнул Шейза, перебросил копьё из руки в руку. Глаза у него метались, тень троилась в неверном башенном свете. Может, он и не знал, что Сделка связана с колдовством?

– Ну, теперь уже поздно. Хотя можешь и сдаться, – оскалился Анкарат, но про себя твердил: нет, нет, не сдавайся. – Гриз, это ведь зачтётся за Сделку?

Гриз откликнулся неохотно:

– Сделка – не игра в бечет. Но да, зачтётся. Знаки вас видят.

Шейза вновь со злым присвистом втянул воздух сквозь зубы, и длинная тень копья метнулась вперёд чёрной молнией. Клинок Анкарата вспыхнул, отбил удар, ещё раз, ещё, только теперь кровь согрелась, согрелись руки, загорелся шрам на ладони, по линиям Сделки побежали алые искры, где-то на глубине протянулось эхо сражения, этого, будущих, всех, которых он ждал, по которым так тосковал.

Удары Шейзы жалили, обжигали – но сразу гасли, слишком редко достигали цели, Анкарат чуял кровь, свою кровь, но она лишь пьянила, боли не было, только жажда, ещё, ещё, как же до него добраться?

Линии Сделки смазались, их рассекали кружащие по двору следы. Шум голосов развеялся, остался лишь грохот крови и град ударов, рукоять меча потекла из ладони…

Но тут гарнизон словно вдохнул, распахнулся на миг во все стороны, запульсировал алой силой.

Анкарат удержал меч, развернул руку, рубанул по копью, срезал впившийся в плечо наконечник.

– Вы что здесь устроили?!

Голос Ариша ужалил, печать его власти над гарнизоном обрушилась холодным шквалом, по глазам, по открытым ранам, но Анкарат устоял, не выпустил меч. Всё стихло, огонь башен остыл, отдалился.

– Тут понятно – зверёныш, дурная кровь, а ты, Шейза? Что это? Тебе нечем заняться?

Анкарат не мог прежде представить, что Ариш, с его лживой улыбкой, змеиным взглядом, может так рассвирепеть. Даже зауважал. Немного.

– Все вон отсюда. Что с вами делать, решу завтра. Но ты, Шейза, верни Печать путешествия. Отдам тому, кто больше ценит своё время и не пытается убить товарищей.

– Он бы меня не убил! – выпалил Анкарат. – Я почти победил!

– Это он предложил Сделку! – крикнул Шейза. – Кто отказывается от Сделки?!

Но, конечно, Ариша это не убедило.

– Вон отсюда, – выдохнул он устало, – позже поговорим.

– Ты весь в крови, – сказал Гриз.

Они вышли на маленький двор возле кухни. Из низких окон сочился приглушённый старыми занавесями свет, узкий колодец двора полнился запахами забродивших фруктов, подгнивающих овощных очисток. Даже здесь, в окраинном гарнизоне, на нижней Ступени, избыток еды истлевал, никому не нужный, – совсем не так, как на ничейной земле.

– Нормально всё, – отмахнулся Анкарат. Раны жглись, но сильнее жгло непонимание: Сделка теперь исполнилась? Или нет? Может, Гриза спросить? А сам-то он понял?.. – Ты зачем пришёл?

Гриз улыбнулся, суховато и как-то растерянно.

– Я… да. У меня для тебя письмо, – и протянул узкий футляр с завитком вокруг «Р» на крышке.

Письмо на золотистой бумаге, с алой печатью – когда Анкарат коснулся его, вдруг ощутил: да, весь в крови, пальцы оставляют такие же алые отпечатки, нужно спрятать и прочитать потом.

Но остановиться не смог.

Это было письмо от мамы.

III

Гладкий лист, словно шёлковый, по краю – тиснение символов солнца. Весь в кляксах медных чернил, весь изрисован раздробленными знаками, штрихами, перепутанными буквами незнакомого имени – оно никак не собиралось в целое; испещрён следами ногтей. Словно мамины мысли рассыпались, впитались в бумагу – найти среди них послание оказалось непросто.

«Куда ты исчез? Приходи».

Лист дрогнул в пальцах, Анкарат сложил его вчетверо, спрятал в футляр.

– Пойдём.

– Не знаю… ты ранен… – говорил Гриз тише обычного, но взгляд шнырял по двору, пальцы комкали рукава, так что ясно было: без ответа ему лучше не возвращаться.

– Всё со мной в порядке. Только как выйти-то отсюда? Здесь знаки вокруг гарнизона.

Гриз улыбнулся, размял ладони:

– Это как раз несложно. В окраинных гарнизонах нет серьёзной защиты, я справлюсь. Но ты точно в порядке? Ты…

Да, да, весь в крови, но разве это так плохо? Ведь этого мама всегда и хотела: чтобы сражался и победил.

К новому маминому дому добирались на подъёмнике-лодке. Узкая, лёгкая, она двигалась по железному желобу от Ступени к Ступени. Мимо текли чужие кварталы, всё ярче, всё выше, светлей, и вот уже совсем близко – Вершина, но Анкарат всё вспоминал каньоны, ржавый скрип подъёмника, золотую кровь жилы на глубине. Может, весь город устроен так же? Что, если так и есть?

Эти вопросы мешали, жглись.

– Ну, чего там у тебя? – спросил неуклюже, чтобы город плыл мимо быстрей.

Гриз сперва не откликнулся. Он сосредоточенно направлял повороты лодки: двигал рычаг в узком желобе на отчеканенной по борту карте. Город на ней превратился в грубый чертёж: прямые углы-Ступени и длинные штрихи улиц.

Лодка дёрнулась вверх, Гриз бросил такой странный, притухший взгляд, что Анкарат решил: не ответит совсем.

Но всё-таки он заговорил. Попросил прощения, что пришёл только сейчас, что не дождался после суда.

– Аришу я не нужен, Килч вернулся в кварталы, а кроме Рамилат, я никого в городе не знал… боялся, она уйдёт и меня прогонят обратно. Сказал, что буду служить ей… а она…

Гриз запнулся, потёр запястье под новым вышитым рукавом. Подъёмник заскользил над колючими зарослями, те скребли о железо, рвали тишину клочьями.

– Что – она? – поторопил Анкарат.

Гриз очнулся:

– Ничего. Разрешила, пустила в свой дом, всё хорошо. Мы приехали.

Дом стоял на самом краю Предвершинной Ступени, смотрел на море. Меньше прежнего, зато утопал в цветах. Между ветвями апельсиновых деревьев покачивались тонкие цепи, держали стеклянные колбы с огнём. Рукотворные ручьи свивались ночными змеями, чешуя волн ловила свет. Пахло водой ручья и водой моря, земляникой и сладким дымом.

Дверь запиралась огромной круглой печатью: несколько ободов, вложенных один в другой. Гриз чертил отворяющие знаки и как будто боялся даже сильней, чем перед Сделкой.

Вновь не успел спросить, как он думает, что там, с этой Сделкой… а, не важно!

Анкарат знает, что победил.

Новый дом оказался совсем другой.

Ни чаш с пламенем, ни звона магических нитей. Повсюду скользили тени, дым благовоний завивался под выгнутым потолком из стеклянной мозаики. Словно небо над облаками разбилось. Так странно.

По чёрной глади стола плыли отражения кубков, кувшинов, персиков, винограда, листов, чернильниц и золотых перьев. В глазах рябило, голова кружилась, Анкарат не знал – от дыма, усталости или от ран. Перед тем как сбежать из гарнизона, он быстро умылся, накинул куртку, но запах крови как будто пропитывал всё. Что она скажет, если заметит? Порадуется, спросит?..

Мама устроилась на низкой кушетке среди разноцветных подушек. На шее – лунный кулон, в волосах янтарные бусины, а свет глаз, хороший сейчас или плохой? В полумраке не разобрать, да и неважно, Анкарат видит её – значит, хороший.

– Пришёл? – Подхватила со стола кубок и улыбнулась.

Анкарат кивнул, подумал немного, спросил:

– А где..? – Очертил по воздуху контуры медной чаши. Прежде это была священная вещь.

Мама рассмеялась тихонько:

– Ты ведь здесь, больше это не нужно, – и прежде, чем Анкарат успел переспросить, бросила ему персик – совсем как девчонка. Анкарат поймал – одна из ран обожгла, кажется, закровила сильней, – но он всё равно был рад.

Мама склонила голову к плечу, чуть хмурясь:

– Что это с тобой?

Заметила?

– Была Сделка, я сражался, почти победил.

Рассмеялась:

– Не бывает почти-победы, тем более в Сделке. Но всё равно молодец, это правильное для тебя дело, сражайся, сражайся. – Глаза вспыхнули, мама коснулась кубка губами, улыбка её заярчилась. – Ты должен кое-что сделать. Верни мне Килча.

– Не хочу с ним говорить, – сказал быстрей, чем подумал. Знал, что зря, – но никогда не мог промолчать.

– Правда?.. – протянула задумчиво, вновь пригубила вино.

И вдруг скинула ноги с кушетки, метнулась ближе. Прищурилась, золотой свет глаз захолодел.

– Я всё знаю. Я видела, что вы творили там, – она шептала, стремительно, горячо, – меняли землю. Ты занимался не своим делом. Пытался вмешаться в Его порядок. Исправь это, докажи, кому ты по-настоящему предан. Исправь, и тогда Он вернёт мне Килча.

– Исправить?..

Усыпить жилу, вернуть в каньоны, заставить землю снова заснуть? Позволить вновь разделить кварталы?

– Да. Ты всё переворошил, я помню, ждала в том мерзком доме и слышала, как земля превращается, как ты… Ты не должен был, не для тебя, сделай как раньше. Ты ведь видел людей этой земли на Скале Правосудия. Он разоблачил их суть. Они ничтожества, им ничего не нужно. Они благодарны за ту судьбу, что им досталась. И ты – исправь, верни им эту судьбу и будь благодарен.

Запах крови сгустился, даже сладость персика стала просоленной, алой.

– Я не стану. Земля этого не хочет. А Правитель сказал: пусть земля изменится, если хочет меняться. Сказал, я был прав.

– Вот как? – Мама поставила кубок, но не отпустила. Он дрожал, чёрный стол, все его отражения подёрнулись звенящей рябью.

– Да, так.

– Ты, значит, понимаешь Его лучше меня?

– Может, и лучше.

– Вот ещё! Убирайся отсюда! – Швырнула кубок, Анкарат уклонился, звон разбежался по дымным теням, по разбитому небу. – И не появляйся, пока не сделаешь! Убери его, Гриз! Всё разрушаешь, зачем ты пришёл, ненавижу!

Свет в стеклянных сферах пригас, штормовой ветер смыл запах сада.

Они вышли к обрыву. Внизу, за тонкой россыпью городских огней, грохотало море.

– Как-то скверно всё получилось, – усмехнулся Анкарат мрачно. – Пойду-ка отсюда, а то будет хуже.

– Нет… – откликнулся Гриз неловко, – сюда она не придёт. Правитель волнуется за неё… Поэтому…

Поэтому дом под такой сложной печатью, такой сложной, что защиту гарнизона Гриз словно и не заметил.

Но «поэтому» значило что-то ещё. Что-то плохое.

Море вдали ударило раз, другой – и Гриз заговорил снова:

– Когда я только пришёл сюда, очень обрадовался. Думал, постепенно всё станет как прежде. Тебе разрешат поселиться здесь, может, и Килчу тоже… Знаю, ты на него злишься, но подумай: разве был у него выбор? Это приказ, приговор.

– Ясно, – отрубил Анкарат. Килч был учителем Гриза, конечно, тот хотел его оправдать, но Анкарат это слушать не собирался. – Ты обрадовался, а потом?

– Потом… Помнишь, Рамилат всё говорила про клятву, а со временем позабыла?..

Гриз судорожно вздохнул, помедлил.

И закатал рукав.

– Оказалось, нет. Ничего она не забыла.

На запястье Гриза лежала печать – воспалённый, багряный росчерк, перехлёст магических нитей под кожей, резкий, рваный, как знаки в мамином письме.

– Но это не клятва… – пробормотал Анкарат сквозь тупое оцепенение. Боль собственных ран отступила. Он знал плохой свет, и прежде случалось разное, но разве могла она поступить так жестоко? Как она…

– Не клятва, – кивнул Гриз и продолжил.

Когда Гриз оказался в доме, Рамилат сказала Правителю, что хочет помочь Гризу, ведь тот был ученик Килча и друг Анкарата. И сказала: боится ему помогать, ведь он преступник. Сперва Правитель лишь усмехнулся: «Ты тоже преступница, помнишь?» Но она не сдавалась, сказала: «Он обещал мне клятву». И тогда…

– Тогда он принёс ей нити. И она сделала это. Не клятва. Просто печать. Теперь я её слуга.

В голове полыхнуло, грохот крови заглушил море.

Если бы Гриз не пошёл со мной, этого бы не случилось. Если бы я не связался с Кшетани, если бы…

Нет, я был прав.