Все, кто желает вернуться к прежним своим занятиям, продолжать семейное дело, могут отправиться в землю каньонов – без последствий, как и было обещано. За сохранность товаров каньонных троп отвечает Стража, с неё будет спрошено. За течение силы в этой земле отвечал Килчет. Со своей задачей не справился. Ему предстоит вернуться. Исправить произошедшее. Направить силу по новым потокам, понять новую волю земли – если она действительно изменилась. Если нет, если пожар – только подземный шторм, прорыв силы каньонов сквозь разрушенные преграды, Килчет их восстановит. Сделает землю прежней. Безопасной для тех, кто живёт там выбранной судьбой.

Анкарат стиснул зубы, почти зарычал. Выбранной судьбой! Судьбой отверженных, судьбой без судьбы! И что значит – сделает землю прежней? Снова погасит, убьёт?

Правитель перехватил его взгляд, ровно и мерно катился его голос, вбирал голос ветра, камня и солнца, шум мира.

Земля и люди всегда подходят друг другу. Они сделали выбор.

Мальчик из древнего народа, который хотел быть полезным… пусть остаётся в городе, если найдёт себе место.

– А ты…

Правитель покачал меч за рукоять, по белой земле побежали трещины. Анкарат попытался на глаз измерить длину меча – хватит, чтобы казнить одним длинным ударом, или Правителю всё же придётся шагнуть ближе? Смерть была рядом, щекотал ноздри холодный металлический запах.

– У тебя есть сила. Казнить тебя было бы расточительно. Но кровь у тебя дурная, ты глуп и дерзок. Для чего нашему городу такой человек? – Правитель обвёл взглядом толпу. – Пусть люди решают. Если кто-то хочет тебя, пусть забирает. Если нет – останешься здесь, в Скале Правосудия.

Мама смотрела в чистое небо.

Килч попытался заговорить, но Правитель остановил его жестом.

Ветер взвывал где-то в выщербленных каморках Скалы за спиной. Трепал волосы, холодил железо на шее и на руках. Анкарат стиснул кулаки. Нет, этого не случится! Он не останется здесь, он будет драться, пусть убивают!

Кто-то ещё подал голос, толпа расступилась.

Вперёд вышел Ариш – доспех сверкал ярче прежнего, пояс в новой оплётке, ножны мерцали тёмными самоцветами из каких-то далёких глубин. Ариш почтительно поклонился, но взгляд его оставался змеистым и лживым.

– Как и прежде, как и всегда в нашей земле, всё, что ты сказал, правда. За случившееся в каньонах отвечает Стража. Позволь искупить вину. Я заберу его в свой гарнизон. Обещаю, сумею его исправить.

– Что ж. Попытайся, – ответил Правитель.

Анкарат разозлился на Ариша, хотел спорить, но вспомнил свой меч и решил: теперь его отдадут, а значит, всё сложилось не так уж плохо.

II

Гарнизон распластался на краю нижней Ступени города. Казармы тянулись вокруг тренировочного двора, смыкались узловатыми суставами. Над каждым высилась смотровая башня, хищно поблёскивала магическая линза. Здесь пахло морем, здесь слышалось море – но даже сейчас, наверху, на учебной вахте, в смотровой клети Анкарат видел вокруг лишь пыльные спины домов да исполинские портовые постройки. За ними изредка брезжил серебряный свет волн – прозрачный, словно мираж.

Если смотреть сквозь линзу, город вмиг надвигался – путаной сетью пульсирующих магических сосудов, у окраин прерывистых, тонких. Под нею сияло подземное солнце, поило сосуды силой. Сквозь стекло его не различить, но, как и прежде, Анкарат слышал голос, ясный, уверенный, близкий. Город Старшего Дома бьётся огромным сердцем, сутью земли. В эти мгновения, когда отступали другие голоса и лишние мысли, казалось: здесь, в караульной башне, и есть та вершина, которой он так желал, здесь та свобода, которой не было прежде, здесь его солнце звучит в полную силу, здесь его меч – что ещё нужно?

Меч к Анкарату вернулся почти сразу после суда, когда все разошлись. Тощий охранник держал его как-то неловко, отдал поспешно, словно сталь обжигала, и сразу исчез в тёмном провале башни-скалы.

Когда рукоять легла в руку, Анкарату почудилось: после промозглой ночи он приблизил ладонь к огню, по онемевшим пальцам побежало тепло. Сила меча стала теперь отчётливей, ярче и горячей, дни в темнице смазались, отступили.

Ариш стоял рядом, улыбался своей змеистой улыбкой.

– Не так и плохо всё кончилось.

Говорил таким скользким тоном – хотелось его обругать.

Ты мне должен – вот какой это был тон. Нас марает общая ложь, а ещё ты мне должен.

Анкарат огрызнулся:

– Цирд бы так не сказал.

Глаза Ариша похолодели, улыбка дёрнулась, но не разгладилась, отчего лицо стало выстоявшимся, неживым.

– Цирд знал, что занят опасным делом. Ему не повезло. А вот ты удачлив. Но удачу легко потерять, если тратить бездумно. Не забывай об этом.

Ветер взвывал над опустевшей белёсой скалой – люди ушли, и Правитель, и его город как будто исчезли. Меч согревал руки, в клинке эхом длился стук крови – что, если сразиться с Аришем, сбежать?..

Нет, всё, что случилось здесь, всё, что сказал Правитель, – приговор. Если нарушить его, что будет с кварталом, с мамой, с Гризом? Кто-то так же скажет про них – «не повезло»?

– Надеюсь, – сказал Ариш, – не пожалею, что за тебя вступился.

Анкарат не ответил, но и спорить не стал.

С тех пор прошла целая дюжина, и даже здесь, в маленьком гарнизоне, сияние Верхнего города и сила Старшего Дома затмевали всю прошлую жизнь, словно её и не было, словно судьба началась приговором Правителя. Учёба в гарнизоне, настоящее оружие, честное, благородное дело – если забыть про Ариша и про всё другое забыть, можно заставить себя поверить: всё сбылось, вот она, другая судьба.

Но Анкарат не хотел забывать. Эту судьбу выбрал не он, не к этому он стремился.

Улицы тонули в предвечернем свете, как в янтаре, запах моря стал горячей и гуще.

Анкарат развернул линзу к прежнему дому – и не нашёл его.

Караул закончился с наступлением ночи. Весь мир примяла пыльная тьма, лишь редкие окна брезжили вдалеке да Вершина сияла – как и прежде, недостижимая, ослепительная. Анкарат отступил от линзы, зажёг на башне огонь. Запах и шум далёкого моря стали вдруг отчётливы и близки. На миг представилось: башня – вовсе не башня, а лодка, дрейфует над тёмной водой, вокруг дремлет неведомая глубина. Захотелось остаться, продлить этот миг, угадать, куда тянет течение, – но старший караульный вернулся на свой пост, напомнил про ужин, и башня снова сделалась просто каморкой из глины. Под рёбрами заскрёбся голод.

В общем зале чадило, гремело, над длинными столами вился запах жжёной травы, масла, мяса и пива. Анкарату нравился этот шум, нравились ребята, среди которых он оказался. Пусть все они были старше, учились дольше, понять их оказалось проще, чем Кшетани, Ариша или даже друзей из квартала, и уж точно проще, чем Килча. Как и Анкарат, они любили подраться, мечтали о битвах, но дело было даже не в этом.

Они ничего не пытались и не умели скрыть.

– Эй, бандит, иди-ка сюда! – крикнул Шейза, высокий парень с щербинкой между передними зубами, плечистый и шумный. Отец его работал в порту, и сам Шейза жутко гордился, что сменил рыбацкий гарпун на боевое копьё, попал в гарнизон, пусть тот и был у самых окраин.

Анкарат постучал пальцами по рукояти меча, решая, послушаться ли. Анкарату не очень-то нравилось, что Шейза называет его бандитом, но, по правде сказать, эта кличка была справедливой.

– Чего надо?

– Да вот, смотри, к тебе приятель явился. – Шейза придвинул ближе масляную лампу.

Рядом с ним сидел Гриз. Взъерошенный, бледный, как когда-то в пещерах каньонов. Здесь, в этом чаду и шуме, особенно неприметный. Заострённое его лицо, пронзительный птичий взгляд в рыжем весёлом свете казались почти незнакомыми.

Анкарат сгрёб с общего стола какую-то снедь, пару кружек с пивом и подошёл, упал на свободное место напротив.

– Случилось чего? – спросил он Гриза, подтолкнул кружку к нему. Со дня суда они виделись впервые: Анкарат не мог покинуть гарнизон, пока не заслужил медальон Стражи, а чужие люди не могли приходить сюда. Должно быть, Гриз сумел пробраться в общий зал во время смены караула.

– Я… – Гриз потянулся к кружке, но Шейза выбросил перед ним широкую ладонь:

– Э, погоди-ка. Мы позволили твоему другу остаться, теперь ответь-ка на наши вопросы, бандит. – Обвёл жестом своих приятелей, те закивали. – Правда ли, что весь обломок земли за окраиной выгорел? И как так случилось?

Гриз вскинулся – и сразу спрятал глаза, ссутулился, весь провалился в тень.

Здесь не знают, что Гриз из каньонов! И хорошо, пусть и дальше не знают, пусть про него забудут.

Пиво вдруг загорчило, как шельф, в висках застучало. Анкарат огрызнулся:

– Сам как думаешь?

– Думаю, жила вышла из-под земли. – Шейза оскалился. – Думаю, да, всё сгорело – иначе чего тебя не вернули обратно? С той земли никто не возвращается и не приходит, это закон.

– Чушь, – выплюнул Анкарат. – Ничего там не сгорело. А я… захотел уйти и ушёл, и кто угодно может, если правда захочет.

Так и сказал на суде Правитель – этого Анкарат не договорил. Если сказать, получится, он здесь только из милости, а это не так, нет! Не выбирал эту судьбу, но выбрал уйти из квартала, попасть в Верхний город – и ушёл, и попал!

– Значит, – прищурился Шейза, голос выстыл и загустел, – ты выше закона?

Понять ребят из гарнизона было несложно. С первого дня Анкарат видел: никому здесь не нравится жить рядом с тем, кто родился в земле отверженных. С тем, кто пришёл не из родного дома, а со Скалы Правосудия. Слышал, даже не вслушиваясь: кровь отверженных должна оставаться в земле отверженных, не подниматься вверх по Ступеням, не касаться земли Города Старшего Дома. Законы крови разделяли земли – как Анкарат понял, не только ничейную и городскую, но и землю Города со всем остальным миром.

Этот закон друзья не осмелились преступить.

Но не Анкарат.

– Я делаю то, что решил.

Суматошный вечерний шум сник, чад котлов и ламп повис в воздухе с тишиной, неподвижной и сизой.

Понять ребят из гарнизона было несложно, и решить всё было несложно тоже.

Анкарат встал, щёлкнул мечом в ножнах. Шейза поднялся следом:

– Мы здесь не для того, чтобы делать что вздумается. Такие люди для города бесполезны. Лучше б тебе это запомнить, и поскорее. Раз не получается, мы поможем.

– Пусть решит Сделка, – сказал Анкарат.

Шейза приподнял бровь, со свистом втянул воздух сквозь зубы. Покосился на друзей – те притихли, наблюдали с ленивым любопытством. Драться целой компанией с новичком – интереса немного, а вот Сделки случаются редко. Показалось: сейчас, как и Курд, Шейза отступит. Как и в квартале, здесь люди боялись ритуальных слов, не понимали их полного смысла. Под рёбрами защекотало разочарование – как так? И правда откажется? Подбодрить бы его, крикнуть бы: ну же, решайся! Я давно мечтаю о настоящей Сделке!

И Шейза спросил:

– И что же поставишь на эту Сделку?

Подземное солнце вспыхнуло, эхо его обожгло, заколотилось в сердце:

– Право делать, что я решил. После моей победы никто из свидетелей спорить не станет.

– Ладно, – процедил Шейза и вытянул из-за спины копьё. – После моей победы будешь служить мне.

– Этого не случится.

– Посмотрим.

Ступив на хрусткий песок тренировочного двора, Анкарат понял вдруг, как важна эта Сделка.

Свидетели – не только эти чужие ребята, дети Верхнего города, выросшие в его свете, и не только Гриз. Свидетели – и земля, и охранные башни, и огонь этих башен, и небо над ними, глухое, тёмное. И Вершина – пусть отсюда виден лишь край её золотого зарева.

И что важнее – сам Анкарат тоже свидетель. Он победит, и ни один приговор больше не будет иметь над ним власти.

Гриз вычертил на песке символ Сделки – огромный, на половину двора, углы рассекают углы, печать Старшего Дома в центре. Линия вышла неровной, руки у Гриза дрожали.