Почему не убил его на Скале Правосудия? Там была справедливость. А теперь? Что теперь? Анкарат обещал помочь Гризу. Должен показать ребятам, что их жизнь… чего-то стоит. Должен…

– Я не отказывался тебе помогать. – Собственный голос прозвучал незнакомо. Ровный свет солнца вычерчивал каждое слово. – У нас хорошо получалось.

– Да. – Дрогнули брови, змеистый взгляд заострился предупреждающе. – Хорошо.

Ясно: в гарнизоне о прежнем деле нельзя говорить открыто.

– Но мне нужно свободно ходить по городу. Я должен вернуться в квартал. Рамилат меня попросила.

Мамино имя расколдовало покой. Вокруг вновь были старые стены, золотились пылинки в полосах света, снаружи доносился лязг и гам первой тренировки.

Анкарат смотрел на человека, которого ненавидел. Держал меч, но ничего не мог сделать. Хуже чувства нельзя представить.

Выстывший взгляд Ариша не изменился, а вот голос высох, слова стучали как камни в каньонах:

– Вот, значит, куда ты сбегал. Ну что же. Ладно. Получишь медальон Стражи. Но помни, – он подхватил камень, стиснул в руке, – это останется у меня. Тут твоя кровь, гарнизон её помнит. Если быть болезненным мальчиком тебе не понравилось, лучше веди себя правильно.

Отвечать Анкарат не стал.

Ариш налил в чашку ещё вина, протянул Анкарату. В чёрной жидкости отразилось его лицо: щёки запали, в глазах – плохой-плохой свет.

Ариш тем временем говорил, как давным-давно на портовом складе – лениво, по-свойски: чтобы получить медальон, пройдёшь испытание, но не бойся, тебе будет несложно; не дерись больше с Шейзой, он задирает тебя не со зла, очень уж чтит городские порядки, так долго пытался получить Печать путешествия, не мог успокоиться, потеряв. Это особое дело, путь за пределы земель Старшего Дома, по возвращении будет встреча с Правителем на Вершине. Может, он и в Отряд кого-нибудь выберет. Для нашего гарнизона – редкая честь, сам понимаешь. Ладно, давай собирайся. Если хочешь свой медальон, приходи на тренировочный двор.

Его шаги стихли, и Анкарат отставил в сторону чашку. К вину не притронулся.

Когда уходил, увидел Лати: та сидела возле стены, обняла колени, спрятав лицо. Книга валялась рядом.

– Анкарат, – вскинулась на его шаги, – я не знала, что он так сделает с самоцветом, прости…

Объясняла ещё что-то – как трудно в гарнизоне задержаться девчонке, как много пришлось учиться, чтоб не толочь сон-траву вместе с сёстрами в отцовской лавке, а служить одному из сердец города, его защитникам, как хотела помочь…

– Не знала, – оборвал он, – так и нечего убиваться.

Не знала, а теперь знает. И Анкарат знает тоже.

И что с этим делать?

– Да уж, – Гриз беспокойно поскрёб запястье, – с нами вновь происходят похожие вещи. Сложно прийти в Верхний город и сохранить свободу.

Анкарат не стал спорить, щёлкнул мечом на поясе, высек тёплую искру.

Спину теперь холодил ещё один меч – широкий меч Стражи с хищным шипастым навершием на рукояти. Получить его оказалось и правда несложно, как и медальон.

После трёх дней в лечебном покое тренировочный двор показался удивительно чётким, обновлённым, как после дождя. Блики смотровых линз рассыпались вокруг, небо дышало светом, даже запах моря приблизился.

В стороне, под навесами, собрались другие ребята. Перебрасывались редкими словами, смотрели пристально. Как и прежде, словно на чужака – но чужака, которого заметили. Был среди них и Шейза – лущил орехи из холщового мешка, что-то насвистывал, новое копьё блестело на солнце. Казался совсем таким же, как и до Сделки, только взгляд угрюмый, смурной.

Испытание проводил один из соратников Ариша, тех, кого Анкарат видел на портовом складе. Объяснил правила: оружие Стражи должно тебя признать, позволить сразиться, разбить цепь запрещённых знаков. Пробуй.

Новый меч зашептал незнакомо, когда Анкарат его поднял, кольнул в запястье холодной искрой. Во рту проступил странный вкус – металлический, стылый. Это оружие было совсем другим, рука будто погружалась в холодную воду: до локтя, потом до плеча, до сердца… Но взять меч колдуньи – провалить испытание.

Анкарат позвал солнце, и солнце откликнулось.

Тело, слишком лёгкое после болезни, похожее на пустой контур, согрелось, движения заострились, и новая сталь в руках ожила, запела. Бился Стражник совсем не как Шейза, почти лениво, отступал, отражал, пропускал удары, а когда Анкарат разозлился и попытался ударить всерьёз, отмахнулся:

– Пойдёт.

Бросил на землю несколько ярких камней, в бликах башенных линз те заискрили, по воздуху побежала вязь знаков, тонкая, как паутина. И разорвать её оказалось так же легко: истлела, осыпалась после пары взмахов, остался лишь звон по коже. Вот и всё испытание, не сравнить с теми преградами, что он расплавлял в кварталах, или со студенистым, безвыходным воздухом покоя. Пусть Анкарат и хотел получить медальон и убраться отсюда хоть ненадолго, пусть Ариш и предупреждал, что будет несложно, разочарование холодило ладони, растекалось под рёбрами.

Ладно, пусть! Чего ещё ждать от гарнизона нижней Ступени, да ещё с таким Старшим?

Теперь они с Гризом направлялись к кварталу – не крысиными стенными ходами, по совсем неизвестной улице. Неизвестной – но не такой и отличной от знакомых проулков среди ремесленных лавок. Здесь стоял тот же шум и жар, только свободней, ярче. Люди сбавляли шаг, уступали дорогу, смотрели с пристальным любопытством. Смотрели на Анкарата, на его новый доспех из тонких пластин, связанный медной нитью, переливчатый, как вода; на тяжёлый меч за спиной. Смотрели и видели, и город смотрел вместе с ними.

– Я, наверное, знаю, что это за самоцветы-сердца, – пробормотал Гриз, когда впереди в пыльной дымке показалась стена квартала, – так всё сходится, всё понятно.

Анкарату не хотелось об этом слушать, хотелось ловить блеск солнца, подземного и небесного. Этот блеск и чужие взгляды дарили незнакомую силу. Но не слушать было бы глупо.

Гриз рассказывал: в самых дальних забоях каньонов добывали сокровища, что не добирались до подземного рынка. Стража вывозила их в запечатанных знаками ящиках, о содержимом никто не знал.

– Я видел только раз, – чем ближе были ворота квартала, тем быстрей говорил Гриз, его голос крошился, – но они горели, даже сквозь знаки… как ты.

– На мне никаких знаков нет. – Анкарат сам не знал, отшутился он или огрызнулся.

– Ну… не важно. Важно вот что. Я всё думал: для чего отсекать такую горячую землю, выстраивать все эти заградительные линии, разделять квартал? Теперь всё понятно. В каньонах не просто живой огонь, там есть порода, в которую можно запечатывать душу, проводить силу сквозь город, насыщать ею жилы… Наверное, и Ариш ввязался в эту работу, чтоб подобраться поближе, усилить свой гарнизон.

Мелькнуло воспоминание: чужие люди, последняя работа в квартале, кажется, тоже говорили про живую руду… Но ясно вспомнить не мог: всё затмила память о предательстве Килча – и сегодняшняя ярость:

– А я думаю, Ариш просто жадный, на гарнизон ему наплевать. Видел бы ты моё испытание!

Несколько шагов Гриз прошагал молча, стиснул зубы, даже распрямился от злости. Но ворота придвинулись, и он не выдержал:

– Ты идиот? Ты победил его Стражника в Сделке, какое ещё испытание хочешь? Да он и без испытаний отдал бы медальон, чтобы ты был с ним связан! Он для этого тебя и спас на Суде, для особенной силы! Наверное, если бы ты сумел изобразить благодарность, Ариш не стал бы сковывать тебя камнем… по крайней мере, не говорил бы об этом… так.

– Ты, смотрю, во всём разобрался. – Анкарат не хотел сердиться, но рассердился.

– Это ты ничего не видишь! Как думаешь, для чего он взял тебя в дело? Чтоб воровать золотые кубки, специи и заколки?

– А для чего же?

Ответить Гриз не успел. Над ними нависли ворота квартала – полукруглые, затворённые сложной системой цепей и петель.

Анкарат сдержался, не стал спорить дальше – Гриз явно был не в себе, наверное, лихорадило из-за печати, вот и напридумывал всякого.

Вскинул над головой медальон, чтобы Стражник башни возле ворот увидел.

Прошёл миг тишины – и цепи поползли, как железные змеи, с ржавым надсадным лязгом. Ворота квартала отворялись по его, Анкарата, воле! Разве можно было прежде такое представить?

Квартал показался тише, чем помнилось.

Ветер взбалтывал над землёй песок, взвывал в пустых переулках. На многих домах остались следы сажи – по ним прошла огромная огненная пятерня. Горизонт, как и прежде, рвали клыки каньонов – окровавленные, ненасытные.

Но земля – Анкарат слышал! – земля жила, вторила каждому шагу, ближе сияло подземное солнце. Значит, это только начало и всё будет хорошо.

Встретить друзей они не успели – прежний дом стоял совсем близко к воротам. Почему-то он казался сейчас незнакомым. Впрочем, оно и понятно: больше там не было ни Анкарата, ни мамы, только предатель Килч.

«Нельзя так сильно на него злиться, – напомнил себе Анкарат, – нам нужна его помощь».

Дверь отворилась легко, словно узнала.

В холле было темно и пусто. Цветные занавеси потемнели от пыли и уличной сажи. Ни медных чаш, ни плеска огня. Лишь колдовские нити полосовали воздух, как прежде, – но больше не сияли и не звенели. Потемнели, казались теперь отяжелевшими от горькой смолы.

– Может, тут больше и не живёт никто? – спросил Анкарат у дома, чтобы услышать, узнать собственный голос. Дом не откликнулся. Гриз тоже молчал. Это его молчание, неподвижность тянулись за спиной холодом, зна́ком опасности.

– Да чего ты боишься? – Анкарат обернулся. – Здесь даже не пещеры.

Гриз, казалось, и не дышал. Серые тени сделали лицо бескровным, зрачки расширились. Как жить, если боишься любой темноты? Анкарат растёр ладони, осторожно позвал огонь – он помнил прежние запреты, но дом же пустой, и это всё-таки его дом, да и запреты, чьи это были запреты? Килча? Что его слова вообще значат теперь?

Пламя взрезало шрам, заметалось в горсти.

И тогда Анкарат увидел, куда смотрит Гриз.

На пороге мастерской Килча стояла Атши. В незнакомых плотных одеждах, волосы скручены в узел – но это была она.

– Ну что, огонёк, – вышла на свет, сверкнули на запястьях и шее нити с костяными знаками, – понравился Верхний город?

V

Ветер ворошил по столу сухую листву. Брошенный сад задыхался от пыли и зноя. Атши поставила высокий кувшин, пару жестяных стаканов. Плеснула воды – тёплой, с горьковатым привкусом шельфа.

Гриз молчал, прятал глаза и руки, к воде не притронулся.

Потому спросил Анкарат:

– Ты как здесь оказалась? Где Килч?

– Скоро придёт. Атши ему помогает. Искала, искала ваш след… и оказалась здесь. Нашлось много общего. Те, кого Атши и Килч учили, ни во что их не ставят.

Рассмеялась – хрипловато, скрипуче, – но вовсе не так безумно, как раньше. Словно в каньонах её лихорадило, а теперь жар отступил, пусть и оставил след.

– Это неправда, – пробормотал Гриз, но Атши как будто его не услышала. И немудрено – Гриз опустил голову, чёрные пряди скрывали лицо, даже по движению губ не разобрать, что бурчит. Потянулся к воде, добавил отчётливей, громче:

– Как ты ушла оттуда? Говорила ведь, нет другого пути, судьбу не изменить?..

Атши склонила голову к плечу, пробежалась пальцами по бусинам-элементам – среди прежних и костяных теперь мерцали металлические амулеты Килча. И ответила:

– Невнимательно слушал. Атши всё объяснила. Больше здесь нет пути, нет судьбы. Изменилась. Нет, – зачастила, – обманываешь. Ты всё знаешь. Ты…

Гриз втянул воздух сквозь зубы, словно хотел перебить, но Атши не договорила.

– Неужели вы здесь? Почему вернулись?

И сам Килч, и его голос совсем выцвели – словно он так и остался на Скале Правосудия, между выбеленной землёй и ослепительным небом.