Парни улюлюкают мне с берега, а когда я их нагоняю, они тут же начинают показывать руками, пальцами и даже языком всякие пошлые жесты.

Нужно срочно сообщить ученым, что пубертатный период может быть ярко выраженным даже у мужчин под тридцать.

Закатив глаза, подхожу к парням и, отстегнув лиш, кладу доску на песок, а затем и сам устраиваюсь рядом с ней.

– Будешь? – Зандерс протягивает мне биттер^[7].

– Сейчас десять утра. – Я скептически смотрю на него.

– Счастливые часов не наблюдают, – произносит друг и делает глоток алкоголя.

– Так и кто она? – Джон не сводит с меня взгляда.

Молчу.

– Ты что, даже не узнал ее имени? – прыскает со смеху Зандерс.

– Черт, Зандерс, включи мозги, – выдыхает Арчи. – Мы говорим о Максе.

– Точно. Если бы нужно было охарактеризовать Макса одним словом, то это бы было слово «душный», – смеется Зандерс и снова выпивает биттер.

Я свожу брови к переносице и обращаюсь к Джону:

– Когда он успел так напиться?

– А он со вчерашнего вечера и не трезвел. На костер приходила Вики.

Понимающе киваю. Зандерс – синоним к слову «трагедия», если уж на то пошло. Не знаю, сколько раз они с Вики сходились и расходились за последние два года, и не уверен даже, что Зандерс сам знает. Но Вики – единственное, что выводит Зандерса на эмоции, учитывая его полную апатию к жизни. Так что поблагодарим его бывшую за то, что он в эту минуту проходит все стадии принятия, кроме, собственно, самого принятия.

– Да пошла она, – гневно выплевывает Зандерс. – Пусть дальше скачет на маленьком члене этого урода Диего. Он у него кривой, как мой мизинец, который неправильно сросся после падения с доски в одиннадцать.

– Пожалуй, опустим подробности, при которых ты так детально рассматривал его член, – произносит Джон.

Арчи тут же коротко смеется в кулак:

– Да еще и сравнивал со своим мизинцем.

– Черт, парни, а как же мужская солидарность? – вспыхивает Зандерс.

– А что ты предлагаешь? – вскидывает бровь Джонни. – Следующую вечеринку у костра начать с речи, в которой выразить свое сочувствие Диего из-за размера члена?

– Я имел в виду мужскую солидарность в отношении меня. Кретин. – Зандерс шумно выдыхает. – Почему женщины вечно все портят?

– Так, давай ты не будешь обобщать прекрасный пол, – тут же пресекает его недовольство Джон.

– Прости, Джонни, – вскидывает руки Зандерс. – Я не имел в виду Эрику. Твоя жена – самая прекрасная женщина в мире. После моей мамы, конечно же.

Я усмехаюсь.

– Ой, кто это тут у нас смеется? – пихает меня в плечо друг. – Ты расскажешь, кто та бедная овечка, что решила потрахаться с таким мазохистом?

Арчи поджимает губы, чтобы не заржать.

– Парни, – выдыхаю я, – когда я с вами, у меня такое ощущение, будто я нахожусь в обществе подростков. Нет, ну ладно Арчи, – указываю рукой на брата, – ему двадцать. Но ты-то куда, Зандерс? Еще немного, и ты войдешь в категорию «Шугар дэдди».

Джон начинает смеяться, пока Зандерс закатывает глаза:

– Я не могу быть «Шугар дэдди», кретин. Ведь у меня нет детей.

– Ну, мужик, не у всех «Милф» в порно есть дети, но это не мешает им быть «Милфами», – пожимает плечами Арчи, и все вокруг разражаются хохотом.

Кроме меня, ведь Зандерс прав: мое имя – синоним к слову «душный». Еще лет десять назад я бы с удовольствием поддержал эту беседу, но сейчас просто не понимаю, зачем хвастаться своими похождениями. Это просто секс. Все трахаются.

Да, в пубертатном возрасте я тоже был тем еще кретином и занимался сексом почти так же часто, как ловил волны. Меня все устраивало, ведь я не хотел отношений. Да и о каких серьезных чувствах можно говорить, когда ты подросток?

Но я больше не подросток. И да, я люблю секс, но говорить о нем с тем, кто участия в этом самом сексе не принимает, я не люблю. И не понимаю.

Мой пубертат закончился, когда в двадцать один я вернулся с Уитсандея и встретил Эммелин. Ей не было восемнадцати, а я хотел сделать все правильно, дождаться ее. И определенно не хотел искать ей замену в постели на те полгода, что нужно было подождать.

Мне была нужна лишь она.

Вот только я уехал прежде, чем узнал, каково это – заниматься с ней любовью. А это именно то, что я чувствовал к ней. Я любил ее каждой клеточкой души, а не просто хотел трахнуть ее.

После нашего расставания мне пришлось улететь к старшему брату Дину, чтобы помочь с рестораном в Сиднее. Тогда наша семья была на мели, ресторан увяз в долгах после смерти дедушки. И у меня просто не было другого выхода. Время шло, я был одинок и должен был забыть об Эми и о своих чувствах к ней. Только поэтому я начал спать с клиентками. Денег на то, чтобы водить девиц на свидания или хотя бы просто по гостиницам, у меня не было, а приводить их домой к моему старшему брату Дину с его женой Карен казалось мне чем-то неприемлемым. Поэтому я лишь иногда довольствовался быстрым сексом или минетом в подсобке бара, в котором подрабатывал барменом. Клиентки часто хотели как-то «отблагодарить» меня за то, что я на протяжении пары часов подливал им мартини и слушал о том, как мужья их не удовлетворяют, а я не собирался отказываться, ведь страдал после того, как потерял девушку, в которую был влюблен.

Но всё это слишком быстро сошло на нет. Меня тошнило от жизни настолько, что даже секс не приносил никакого удовольствия. Это вызывало лишь отвращение к самому себе.

Я ненавидел каждый день своей жизни, мечтал вернуться обратно на остров, снова почувствовать океан и увидеть Эми… Но ничего не мог сделать: я был обязан Дину жизнью, а потому не мог вырваться из этой клетки. Поэтому, когда неделю назад у моего отца случился инфаркт и Дин попросил меня прилететь сюда, я свободно выдохнул. Знаю, нельзя так говорить, но мысль о возвращении домой открыла у меня второе дыхание.

Что, если это знак, что мне нужно вернуть себе собственную жизнь? Вернуть Эми? Иначе зачем я здесь?

Безусловно, теперь на меня легла забота о семье и серф-школе, а еще этот тендер, но я никогда не был так счастлив, как сейчас. Теперь я знаю, что Эми все еще одинока, а значит, у меня есть шанс. Хоть она и отрицает то, что это возможно, я был влюблен в нее слишком долго, чтобы вот так просто взять и сделать вид, что прошлой ночи не было. Не знаю, к чему это приведет, правда. Все очень сложно, но она меня не ненавидит. Поэтому я сделаю все для того, чтобы она захотела быть со мной, чтобы узнала, почему тогда я исчез, и чтобы смогла влюбиться в меня.

Мой взгляд находит Эммелин на другой половине острова. Она кажется такой счастливой, когда ее звонкий смех эхом проносится по побережью. Улыбка на ее губах завораживает меня. И я не могу перестать любоваться ею, как бы ни старался.

Сейчас Эми тренирует детей на суше – пытается научить их балансировать на доске. Они смотрят на нее так, словно увидели настоящую русалочку – с неподдельным интересом и восхищением. Ее светлые волосы переливаются золотом в ослепительных солнечных лучах. Теплый ветерок развевает яркие малиновые прядки, отчего ракушки, вплетенные в них, едва слышно звенят. Размахивая руками, она что-то объясняет группе детей, во взглядах которых можно разглядеть восторг.

Я знаю этот взгляд, ведь давным-давно смотрю на нее так же.

Когда Эми поворачивается в нашу сторону, мое сердце пропускает удар, а кожа покрывается мурашками. Интересно, так будет всегда, стоит мне лишь взглянуть на нее?

Завороженно ею любуюсь, и ее лицо озаряет улыбка, едва она замечает меня.

– Кто-нибудь объяснит мне, почему нам улыбается девчонка Ричардсонов? – басит Зандерс.

Черт.

– Не думаю, что она улыбается нам, придурок, – спасает мою задницу Арчи. – Скорее, ее веселит то, что на твоем шотборде перед уточкой «duck» красным баллончиком написано «му».

– Гребаная Вики, – ругается Зандерс, даже не глядя на злополучную надпись, и снова тянется к алкоголю. – Я ведь не изменял ей с этой Клариссой.

– Она Ванесса, бро, – поправляет его Джонни.

– Какая, к черту, разница? Меня она не интересует. И у меня с ней ничего не было.

– В этот раз? – фыркает Арчи. – Или ты про тот случай, когда ты слизывал соль с ее груди и запивал все это текилой на глазах лучшей подруги Вики?

– Я был молод.

– Это было два месяца назад, – скептически добавляю я, и Джон коротко смеется в кулак.

– К черту вас, – выдыхает Зандерс и поднимается на ноги. Он допивает до дна биттер, а затем ставит бутылку на песок. – Пойду ловить волны.

– Ты пьян, – констатирует факт Джон.

– Не завидуй, – усмехается друг и берет свой шотборд.

Джон поворачивается ко мне, и в его взгляде я вижу то же, что чувствую сейчас сам. Мы волнуемся за этого кретина, который совсем слетел с катушек.

Первое правило любого серфера – никогда не пытаться поймать волну, когда ты взбешен. Главное в серфинге – владеть ситуацией. Одно импульсивное неверное движение – и ты врежешься в волну на скорости, а затем не сможешь выбраться, ведь над тобой не вода, а будто бы непробиваемый бетон.

И этот придурок сейчас нарушает самое важное правило, когда на кону его жизнь.

– Так и будем сидеть? Или все же поднимем свои задницы и пойдем страховать его задницу? – наконец спрашивает Джон.

Арчи усмехается и послушно берет свой борд. Следую его примеру и тоже бегу в океан, чтобы быть рядом, когда этого идиота Зандерса накроет волной. Ведь для чего еще нужны друзья, как не для того, чтобы прикрывать задницы в те самые моменты, когда ты слетаешь с катушек?

Глава 3

Эммелин

Большой Барьерный риф – самый громадный в мире аквариум. Под чистейшей бирюзовой водой скрываются целые лабиринты кораллов невиданной красоты. Сказочный подводный мир насчитывает огромное количество живых организмов, увидеть которые слетаются туристы со всего света.

Наш маленький остров Гамильтон – один из множества островов, окружающих Большой Барьерный риф. Здесь можно поплавать с аквалангом, чтобы собственными глазами увидеть удивительную красоту коралловых рифов, арендовать яхту, взять урок серфинга или просто отдохнуть на идеальном белоснежном пляже, попивая Пина Коладу.

Конкуренция среди местных на острове очень большая. Сетевые отели и рестораны постепенно вытесняют нас, и выживать становится все сложнее. И нашу семью тоже это коснулось.

Мы с отцом переехали сюда много лет назад и сейчас владеем небольшим серф-лагерем, который ежегодно посещает множество туристов, мечтающих научиться серфингу. С тех пор как я впервые поймала волну, серфинг стал моей страстью, и сейчас я делюсь этим с детьми, которых ежедневно тренирую на нашем собственном маленьком пляже.

Несколько недель назад австралийский телеканал JWC объявил о грядущем телепроекте «Райское наслаждение». Съемки пройдут у нас на острове Гамильтон, в новомодном пятизвездочном отеле «Птичка», и сейчас телеканал в ускоренном темпе ищет желающих предоставить серф-школу для мастер-классов по серфингу. Узнав об этом, отец загорелся этой идеей, ведь на кону сто тысяч долларов и дополнительная реклама нашей школы на телевидении, поэтому мы приняли решение, что нам нужно попробовать выйти из собственной зоны комфорта и идти дальше, начать тренировать не только детей, но и взрослых.

Вот только есть одно «но» на пути к нашей победе: семья Миллеров, серф-школа которой находится на противоположной половине острова.

Наши лагеря соперничали с того самого дня, как отец повесил вывеску школы по соседству со школой Лиама Миллера и стал врагом номер один. Хотя папа даже не пытался соперничать, даже не думал об этом, когда решил тренировать детей, и просто делал то, что умеет лучше всего: серфил.