Отец учил меня ловить волны, еще когда мне было девять. Он тренировал местных детей и всех желающих совершенно бесплатно, не спеша строя собственную маленькую школу. Спустя время о нашей школе узнали и на соседних островах, а затем и на всем побережье. Мы стали проводить мастер-классы, собирать группы, и уже через три года основали свой серф-лагерь, о котором теперь знают все, кому не терпится посетить Большой Барьерный риф.

Целью отца всегда было желание обучить детей тому, что он знает сам – ведь в свое время он был легендарным бигвейв-серфером, – а вовсе не пытаться выжить Миллеров с острова. Отец не собирался с ними конкурировать, но у Лиама Миллера было другое мнение на этот счет. Он действительно верил в то, что мы уводим его клиентов, что было полным абсурдом: мы всегда тренировали детей, а взрослые продолжали брать уроки в лагере Миллеров.

Так что моя любовь, возникшая к Максу Миллеру, среднему сыну Лиама, должна была умереть еще на стадии зародыша, учитывая то, что мне в его семье никогда не будут рады. Но что-то пошло не так. И этим утром я проснулась обнаженной с ним в собственной постели.

Зачем я позволила этому случиться?

Все дело в гребаной текиле.

Девятый шот активизировал тех самых бабочек, которые должны были сдохнуть еще три года назад, но вдруг решили напомнить о себе, стоило мне увидеть его в баре.

Сегодня же создам в «Гугле» петицию о запрете текилы.

Мир был бы лучше без нее. Мой мир – точно.

А еще мой мир был бы лучше без Макса Миллера в моей же постели.

И его слова о том, что теперь он хочет быть со мной… к чему это? Мы оба знаем, что время потеряно и совсем скоро он вернется в Сидней, где продолжит жить счастливо и безмятежно.

Если бы Макс хотел продолжать наши отношения тогда, три года назад, то предложил бы полететь в Сидней вместе с ним. Но он этого не сделал. Он просто испарился, не написав даже гребаного СМС.

Тогда зачем бросаться такими громкими словами сейчас, спустя столько времени?

Я понимаю, что сама облажалась, когда пьяная полезла к нему целоваться. Самоконтроль исчез, едва я ощутила присутствие парня, которого любила с девяти лет.

Любила.

Именно так, в прошедшем времени.

Мне нельзя позволять себе снова тонуть в этих чувствах к нему. Если потребуется, я буду повторять это себе каждый день до тех самых пор, пока он не покинет остров. Опять.

Отличная традиция. В духе Макса.

Так что официально: больше ни одной капли текилы, а значит, бабочки никогда не проснутся. Я возьму аскезу на здоровый образ жизни, и им придется сдохнуть от засухи.

Так будет лучше. Для бабочек. Меня. И мира.

Мира, в котором мы с Максом не можем существовать рядом.

Аминь, что ли.

Перестаю себя жалеть, одновременно с этим презирать и собираюсь с мыслями, чтобы пойти в ангар. Сейчас десять утра, и у меня по расписанию время для первой тренировки.

Уже через пару минут я мчу на пляж, встречаю своих учеников, а затем веду их в воду, где следующие полтора часа мы пытаемся ловить волны. Тренировка пролетает очень весело, ведь это одна из моих любимых групп. Мы занимаемся вместе с апреля, как начался сезон именно на нашем острове, и они стали мне как родные. Мне нравится наблюдать за ними на бордах, смотреть за их реакцией, когда у них получается поймать волну, и радоваться вместе с ними любым мелочам. Я вспоминаю себя маленьким ребенком, полюбившим океан, и пытаюсь сделать все для того, чтобы и эти дети влюбились в воду так же, как однажды влюбилась я. Нет ничего прекраснее океана. И моя миссия в том, чтобы показать им это так, как я умею, – с помощью серфинга.

К концу тренировки я замечаю Макса на пляже с друзьями и хихикаю над доской одного из парней. Судя по надписи «мудак» на его борде, он явно перешел кому-то дорогу.

Заметив, что Макс смотрит прямо на меня, резко отворачиваюсь к Лейле, своей ученице.

Не хватало еще, чтобы он решил, что я улыбаюсь ему. Он не должен понять, что мои чувства к нему все еще живы. Мне нельзя показывать ему этих гребаных бабочек.

Некоторое время я отвечаю на вопросы учеников, после чего благодарю их за прекрасную тренировку, тону в их объятиях, окруженная звонким смехом, и заканчиваю урок.

– Алоха, Лагуна. Как насчет глубокого погружения? – подмигивает мне тот самый светловолосый кретин, который «мудак», когда я прохожу мимо.

– Ты наверняка привык к тому, что после этого вопроса девушки сразу же снимают бикини? – закатив глаза, интересуюсь я.

– Вообще-то, я даю уроки дайвинга. Но мне нравится ход твоих мыслей. Кстати, я Зандерс.

– Некстати, Зандерс. – Я пожимаю плечами и иду в ангар, не обращая внимания на Макса.

Слышу за спиной смешки и ставлю сто австралийских долларов, что Макс и его дружки провожают мою задницу взглядом, поэтому виляю ею сильнее, чем обычно.

Ловлю себя на мысли, что было не так уж и неловко встретить кретина с загорелой задницей после того, как этим утром я узнала, что меня возбуждает качественный загар. Думала, будет хуже.

Оказавшись в ангаре, я переодеваюсь в костюм для съемок. Через пару минут мы с Эмбер планируем снять на видео пошаговую инструкцию по серфингу для тендера. Жена моего отца – профессиональный фотограф и видеооператор. Именно так она и ворвалась в нашу жизнь: мы пригласили ее для фотосъемки, но в итоге она осталась у нас навсегда. И идея с сегодняшними съемками принадлежит ей.

По условиям ток-шоу каждый из претендентов должен приложить видеовизитку о работе серф-лагеря. Мы решили снять, как проходят тренировки, а также записать небольшую серию обучающих уроков, чтобы показать на примере, что мы можем тренировать не только детей. Поэтому сейчас мне будет помогать мой ученик Эндрю. Ему восемнадцать, и я готовлю его к региональным. Я согласилась позаниматься с ним в качестве исключения, ведь он тренировался со мной несколько сезонов подряд, и бросать его сейчас мне не хотелось. И это оказалось очень даже кстати. На семейном совете было решено, что высокий широкоплечий загорелый испанец с идеальным рельефным торсом будет отлично выглядеть в кадре рядом со мной, и кто я такая, чтобы спорить с папой и Эмбер.

– Привет, Эммелин, – здоровается Эндрю, когда я выхожу из ангара.

– Привет, – крепко обнимаю его, прижимаясь к голому торсу, и Эндрю резко отпрыгивает от меня.

– Эмбер натерла меня маслом, – поясняет Эндрю со смешком. – Сказала, что так мышцы будут лучше смотреться. Так что тебе лучше не прикасаться ко мне, – выдает он, зарываясь ладонью в свои темные волосы, и тут же осекается: – Не то чтобы я не хотел, чтобы ты меня касалась, не подумай…

Его большие карие глаза увеличиваются в размерах, и я смеюсь над его реакцией.

– Всё в порядке, Эндрю. Эмбер профи в своем деле. А у тебя действительно потрясающее тело.

– Спасибо. – Он смущается.

Вот почему я не могу влюбиться в такого парня, как Эндрю?

Почему сейчас, глядя на его идеальный загар, я вспоминаю загорелую задницу кретина, которого должна забыть как самый страшный сон?!

Кажется, после этой ночи у меня появилась травма из-за качественного загара.

– Эммелин, Эндрю, вы как, готовы? – интересуется Эмбер, вырывая меня из собственных мыслей о сексе с Максом.

– Это очень волнительно, – выдыхает Эндрю.

– Все будет в порядке. Взгляни на себя. – Я обвожу ладонью его тело. – Ты профи.

На его лице снова расползается смущенная улыбка.

Вместе мы проходим по песчаному побережью под звуки чаек и встаем перед камерой, которую Эмбер установила так, чтобы солнце не светило нам в глаза, но при этом и мы не стояли против него.

Я повторяю заученный текст и начинаю с того, что нужно покрыть борд воском, это позволит нам удержаться на нем и не скользить, когда мы окажемся в воде. Пока Эмбер берет крупный план, мы с Эндрю обмениваемся переживаниями, ведь ни я, ни он прежде не проводили столько времени перед камерами.

За нашими разговорами и шутками впервые расслабляюсь с момента прошлой ночи и вскидываю голову, пытаясь убрать пряди с лица, как вдруг вижу вдалеке за своим бунгало какое-то яркое пятно между пальм. Когда оно начинает приближаться, я узнаю в нем Макса. Сердце тут же принимается предательски громыхать, наверняка оглушая всех вокруг, ведь микрофон прикреплен на рукаве моего розового боди именно с той стороны.

Почему это не поддается контролю?

Серотонин. И никаких бабочек.

Просто химическая реакция организма.

Но дрожь все равно проносится по телу, игнорируя здравый смысл и полностью подчиняясь вырабатывающемуся гормону.

О гребаная текила!

Черные волосы Макса взъерошены, зеленые глаза сияют в свете яркого солнца, вижу даже отсюда, а его лицо озаряет ослепительная улыбка. Как же он, черт возьми, хорош. И сексуален.

Господи, никогда не думала, что скажу подобное, так что знайте: если вдруг вы расскажете кому-то, что я это сказала, то я буду все отрицать, но правда в том, что, если поставить рядом Криса Хэмсворта и Макса Миллера, я выберу второго.

Кажется, солнце напекло вашу голову, если вам действительно показалось, что я это произнесла вслух.

Этого не было.

Вы ничего не докажете.

Мой взгляд блуждает по его идеальным рельефным кубикам, будто ему их прифотошопили, и – О ГОСПОДИ! – я замечаю в его руке мороженое. Макс облизывает клубничный шарик, но из-за жары несколько капель стекают с рожка и устремляются ему прямо на пресс.

Матерь божья.

Судя по тому, как ухмыляется Макс, стирая уголком расстегнутой рубашки мороженое с груди, он считал мою реакцию даже по совершенно невозмутимому лицу, ведь я напоминаю, что меня все еще снимает камера, и я сохраняю покерфейс, натирая доску воском. А еще рядом стоящий Эндрю что-то мне говорит, но я его не слушаю, и Макс определенно это замечает.

Чтоб его!

Отворачиваюсь от Макса, пытаясь прогнать все пошлые мысли, сидящие у меня в голове, и устремляю взгляд на Эндрю. Он мило улыбается и кивает в сторону океана. Следом за ним убираю воск и хватаю доску, чтобы перейти к съемке в океане.

Кстати, забавный факт: я еще даже не заходила в воду, но уже вся мокрая. И раз уж я тут признаюсь вам во всяком эдаком, должна сообщить, что меня, кажется, помимо загара, возбуждает и мороженое. И то, как Макс умело проделывает своим языком всякие фокусы. Это я о том, как он слизывает им мороженое. А не о том, о чем вы подумали. Или нет. Отвратительно. Боже, дай мне суперспособность не испытывать возбуждение, глядя на австралийских иллюзионистов.

– Русалочка, ты в порядке? – зовет меня отец.

Нервно киваю. Несколько раз. И замечаю, что Эндрю давно в океане.

Папа подходит ко мне, и меж его бровей появляется складка.

– Эми, я понимаю, что ты нервничаешь из-за тендера, но не стоит, ладно? Это всего лишь тендер. Мы крепко стоим на ногах, поэтому это просто способ попробовать себя в чем-то новом. И ничего больше.

– Я понимаю.

Отец тянется ко мне и оставляет на моем лбу поцелуй.

– Всё точно в порядке? – хмурится подошедшая Эмбер.

– Да, – снова киваю.

– Детка, если ты не хочешь во всем этом участвовать, то я сделаю общие кадры. Или поснимаю только Эндрю.

– Нет, нет, – заверяю я. – Давайте продолжим.

Папа сводит брови к переносице, по-прежнему с волнением глядя на меня, но все же дает Эмбер и мне команду продолжать, и следующие несколько часов мы с Эндрю снимаем обучающие ролики, и я немного расслабляюсь, практически не вспоминая о том, что провела ночь с парнем, в которого влюблена с девяти лет.

Но когда я возвращаюсь домой и чувствую повсюду его древесный аромат, меня бросает в дрожь от осознания того, что я все еще влюблена в него, как и тогда, в девять.

И от этого хочется потратить всю оставшуюся жизнь на то, чтобы изобрести машину времени и больше никогда не влюбляться в Макса Миллера.