– Вот здесь, – показала она на область правого подреберья.

Живот пропальпировал, вся симптоматика говорила об остром холецистите.

– Что ели-пили?

– Нет, это не от еды. Я печень чистила, мне знакомая рецепт дала.

– И от чего же вы её чистили?

– Ну как, ведь там же всякая гадость скапливается и весь организм отравляет.

– Теперь самый интересный вопрос: чем вы её чистили?

– В горячей воде настаивала чеснок, лимон и сливочное масло, потом выпила, а через полчаса грелку к печени приложила. Может, это из меня всё вредное выходит?

– Своей очисткой вы острый холецистит спровоцировали. Возможно, что в желчном пузыре камни есть, вы их потревожили, и теперь они на выход просятся.

– Так может они выйдут, да и всё?

– Нет, не выйдут. Нужно в хирургию ехать.

– Ой, господи, так мне их вырезать будут?

– Не паникуйте раньше времени. Сначала вам сделают УЗИ, а там уже видно будет.

Эту историю можно охарактеризовать исключительно в нецензурной форме. Любители и пропагандисты всяческих «очищений», мягко сказать, заблуждаются. Наш организм в этом не нуждается, поскольку справляется сам, без посторонней помощи. Очистка бывает необходима лишь в тех случаях, когда органы и системы перестают выполнять свои функции. Например, при почечной недостаточности проводится гемодиализ, при запорах назначаются слабительные и т. п. Но очищаться просто так и непонятно от чего – это не польза, а варварское отношение к собственному организму.

Велено на Центр ехать. Но обычно в это время доехать не дают. И точно! Метров за двести до въезда пульнули вызов: в торговом центре эпиприпадок у женщины сорока под вопросом лет.

Когда приехали, охранник отвёл нас в обувной магазин. Больная, прилично одетая женщина с приятной внешностью, была уже в сознании и, сидя на пуфике, горько плакала.

– Здравствуйте, что случилось, в чём причина слёз?

– Опять началось! – ответила она и вконец разрыдалась.

– Ну всё, успокойтесь, пожалуйста. Что началось-то?

– Припадки. Уже больше года не было, я уж думала, что всё прошло.

– То есть эпилепсия у вас диагностирована?

– Да, после травмы. Меня по голове ударили, череп проломили. Операцию сделали, поставили пластину.

– Когда была травма?

– В две тысячи двенадцатом.

– Понятно. Ну что, уколемся сиб***ном?

– Да, давайте.

Больную мы никуда не повезли. Припадок завершился, ясное сознание полностью восстановилось. Какая тут экстренная госпитализация?

К сожалению, эпилепсия – болезнь непредсказуемая и очень подлая. Надолго затаившись и дождавшись, когда человек решит, что её больше нет и можно расслабиться, вновь на него нападает. Но всё-таки во многих случаях эпилепсию можно одолеть. Главное здесь – не опускать руки, не сдаваться и не отчаиваться.

Далее поехали на психоз к мужчине шестидесяти шести лет. О, господин Колесников, старый знакомый. Шизофрения у него давным-давно, ещё с молодости. Ох, как он тогда чудил и зажигал! Без милиции к нему нечего было и соваться. Теперь кураж прошёл, не стало ярких психозов. А всё потому, что дефект развился. Стал Евгений Романыч эмоционально выхолощенным и безвольным.

Сестра больного с недовольно опущенными уголками рта и безо всяких «здрасьте» высказала претензии:

– Видать, все врачи лечить разучились. Это что такое, месяца не прошло, как он выписался и опять начал безобразничать! Раньше-то самое большее два раза в год в больнице лежал и всегда нормальным выписывался. А теперь то и дело его кладут, а всё без толку! Ну сколько можно мне с ним мучиться?

– Давно бы уже в интернат его отправили. Зачем мучиться-то?

– А вы думаете, это так легко? Взял и отправил? Пока все бумаги соберёшь – концы отдашь! А я ведь тоже не девчонка, чтоб везде бегать! У меня и ноги больные, и давление скачет!

– Ладно, что сегодня случилось?

– Да он вообще ничего не соображает! Взял грязную картошку, кипятком залил и говорит: «На вот, жри, <самка собаки>!» С***ыт теперь только мимо унитаза, это он специально делает, чтоб мне досадить! Матерится, меня только <самкой собаки> называет! Ну сколько можно мне мучиться-то?

Больной лежал на кровати и что-то неразборчиво бубнил. При этом на его одутловатом лице не было ни следочка каких-либо эмоций.

– Здравствуй, Евгений Романыч! Рассказывай, что случилось.

– Вас Валька вызвала, что ли? – спросил он тихим голосом.

– Да хоть Манька. Лучше скажи, почему ты так плохо себя ведёшь?

– Никак я себя не веду, всё нормально.

– Нет, нас не вызывают, когда всё нормально. Зачем ты сестре-то грубишь? Зачем её обзываешь?

– Ну нагрубил немножко, она ведь сама виновата.

– В чём виновата?

– Орёт на меня, что я ***су помимо. А я же не нарочно.

– А зачем ты ей грязную картошку съесть предлагал?

– Она ругалась, что я ничего не делаю, жрать не готовлю. Ну вот я ей и приготовил.

– Евгений Романыч, как дела с «голосами»?

– Теперь ничего не разберёшь. Хором чего-то говорят. Я слышу только: «Женька, Женька!» – и всё.

– А что-нибудь необычное замечаешь? Например, слежку за собой, чужие мысли в своей голове?

– Привык я. Пошли они все <нафиг>.

– Понятно. Ну ладно, Евгений Романыч, счастливо оставаться. Ты уж давай не шали, а то снова придётся в больницу ехать.

– Ага…

В больницу мы его не повезли, потому что не с чем. «Голоса» у него постоянные, с незапамятных времён, тем более они уже редуцировались, став тихими и непонятными. Бред из систематизированного, масштабного превратился в разрозненные обрывки.

Разумеется, сестра больного была крайне недовольна отказом в госпитализации и грозила жалобами. Однако она должна сама на себя обижаться за то, что не отправила брата в интернат. Ведь можно было напрячься, потратить силы, время и, в конце концов, получить желаемый результат. А теперь что? Её мучения так и будут продолжаться. Претензии к докторам, которые якобы разучились лечить, совершенно несостоятельны. И причина этого проста: у Евгения Романыча развился личностный дефект, который останется с ним навсегда.

После этого нас позвали на Центр и в этот раз дали доехать. Никуда нас больше не вызвали, и смена моя спокойно завершилась.

А на следующий день вновь приехали мы на дачу. К сожалению, Фёдор и в этот раз был на работе. Поэтому, не владея актуальной грибной обстановкой, в лес я отправился вслепую. А там повстречало меня неимоверное, ранее невиданное количество белых грибов. Но если выразиться точнее, это были уже не грибы, а их трупы в стадии гнилостных изменений. Уже второй раз в этом сезоне вместо грибов их останки попадаются. Нет, с пустом я не ушёл, набрал целое ассорти из подберёзовиков, сыроежек, лисичек, маслят и моховиков. И тем не менее было очень досадно, что леший белыми меня обделил.

С полным ведром направился я к высоковольтной линии, чтоб по ней на шоссе выйти. Однако просвет в деревьях, к которому я направлялся, оказался не ЛЭП, а просекой, ведущей к дальней деревне. Было очень и очень странно, как же я успел уйти так далеко. Вроде и прошёл-то немного, а вон, где очутился. Но думать-гадать и блуждать в поисках ЛЭП я не стал, пошёл по просеке и в скором времени из леса вышел.

Видать, чем-то рассердил я лешего, раз он такие проделки надо мной устроил. Но ничего, буду надеяться, что этот товарищ не злопамятный и в этом году ещё порадует грибным урожаем.

Чудесное бабье лето

Думал скоротечным будет бабье лето, а оно вон как задержалось. Эх и роскошная погодка! Солнце сияет по-летнему, днём температура аж до плюс двадцати пяти доходит. Но об осени напоминают холодные ночи, да и в семь утра ощутимо зябко. Что ж, ничего не поделаешь, впереди долгие холода, надо настраиваться и не брюзжать почём зря.

Заметил я нехорошую тенденцию: каждый раз перед моей работой, какие-то поганые катаклизЬмы происходят с моим непосредственным участием. Один сосед от передоза умер, и мы с супругой понятыми были, другой сосед, будучи в деменции, чудил так, что никто из нас не заскучал. Недавно родственнички без объявления войны нагрянули, не к ночи будь помянуты. Ну а в этот раз в квартире на втором этаже пожар случился. Настоящий такой, классический, с большой площадью, мощным пламенем и удушливым дымом. Приехавшие пожарные всех нас эвакуировали, проще говоря, на улицу повыгоняли.

Жили в этой нехорошей квартире молодая женщина Екатерина с маленькой дочкой Настенькой. Совсем недавно грандиозный ремонт сделали, включая тёплые полы и утеплённый балкон. И вот такая беда на них обрушилась. Мы из-за материального ущерба не переживали, ибо это дело десятое. По-настоящему нас волновало лишь одно: не остались ли в горящей квартире Катя с Настенькой. Женщины тихо плакали, мы, мужчины, мрачно молчали. Но вот пожар потушили, и пожарные сообщили прекрасную новость: в квартире никого не было. А причиной возгорания, правда ещё неточной, назвали замыкание электропроводки. Теперь я с ужасом представляю, к чему они вернутся, какое большое горе их ожидает. Ведь квартира выгорела почти вся, а что не сгорело, то покрылось густой стойкой копотью.

Только вышел из подъезда, как глазам моим предстала чарующая картина. Толик из соседнего дома стоял, опершись рукой о дерево, и самозабвенно блевал. Этот господин всю свою сознательную жизнь посвятил хроническому алкоголизму и оставался ему непоколебимо верным.

– Здорова, Толь, ты чего, с похмелуги, что ли?

– Да… – ответил он и утёрся рукавом. – Всё, мне <песец> пришёл… Хотел у Людки в долг взять, а она рогом упёрлась и ни в какую… Пить хочется по-дикому, а как попью, сразу блевать… Теперь только подыхать…

– Погоди подыхать-то. На вот двести рублёв, возьми, поправься.

– О-о-о, Иваныч, спасибо, дай бог здоровья!

– Но тебе бы надо прокапаться, иначе или тряханёт, или «белка» накроет, а то и мотор встанет. Сейчас поправишься и давай сразу езжай в нарко, это не шутки!

– Ладно, посмотрю, спасибо ещё раз, Иваныч!

На эту тему я уже многократно высказывался, но всё же повторюсь. Человеку, страдающему от жестокой абстиненции, всегда помогу денежкой на опохмел. Некоторые могут меня осудить, мол, своей помощью вы толкаете человека на новую пьянку. А вот если б не дали, то глядишь и вышел бы он из этого состояния, к трезвости вернулся. Но развею я эти наивные розовые мечты. Ниоткуда бы он не вышел и никуда бы не вернулся. Такие люди будут пить всегда, при любых обстоятельствах. И до тех пор, пока не сработает у них свой внутренний тормоз, стремительное движение вниз будет продолжено.

На скорой машин был полон двор, только нашей нигде не виднелось. «Ну что ж, значит наши предшественники ещё с вызова не приехали», – сделал я вывод. Но, зайдя в «телевизионку», увидел их сидящими там.

– Здорова, господа! А почему нашей машины невидно? Признавайтесь, куда дели?

– Заболела она, – ответил врач Анцыферов. – Коробка накрылась. Когда сделают, неизвестно.

– А на какой же работали?

– На тридцать первой. Иваныч, ты не представляешь, какая она была за***раная! В салоне <песец> что творилось! Земли на полу, хоть картошку сажай! И не только на полу, везде одна грязь!

– А водитель-то куда смотрит?

– Да никуда он не смотрит. Как баран, только на других кивает, типа никто не убирает, а мне больше всех надо, что ли?

– Значит, так в грязи и работали?

– Обижаешь, Иваныч! Мы чё, себя не уважаем? Я Галину и Любу перед фактом поставил, что пока машину не приведём в порядок, никуда не поедем. Мы все втроём такую уборочку <забубенили>, что теперь там сияние и блеск!

– Ну ладно водители, а бригады-то в таком с***че как работали? Неужели самим непротивно?

– Выходит, что так. Грязь для них – естественная среда обитания.