Объявили конференцию. Из доклада старшего врача сильней всего в душу запала непонятная смерть одиннадцатилетнего мальчика. Со слов родителей, ничем серьёзным не болел, ни на что не жаловался. Вечером лёг спать, а утром не проснулся. Приехавшей педиатрической бригаде осталось только констатировать.

В конце доклада старший врач сообщила:

– Поступила телефонная жалоба на двадцать пятую бригаду. Они выезжали к некоему Егорову тридцати трёх лет, у которого жидкий стул приключился и немного температура повысилась. Предложили госпитализацию в инфекционную больницу, но он отказался и стал требовать назначение лечения. Фельдшер Лавров не придумал ничего лучше, как предложить вставить ему затычку. Теперь этот Егоров жаждет крови и грозится дойти до министерства.

В зале раздался смех, но главный врач его прервал, хлопнув по столу рукой.

– Вам смешно, потому что не вы будете отписываться! – сказал главный. – И не вас будут вызывать на разборки! Где Лавров?

– Здесь я, – спокойно ответил он. – Игорь Геннадьевич, поначалу я ему всё культурно разъяснил, но он не захотел ничего понимать. Тогда уже пришлось выразиться более понятно. Да, понимаю, конечно, что это нарушение профессиональной этики, но ведь не преступление же. Ни вас, ни меня не посадят. Что мне может грозить? Увольнение? Ну так я давно пенсионер, без средств к существованию не останусь. А выговор пусть себе висит, жалко, что ли?

– Сейчас после конференции напишете объяснительную. А с вас, Галина Владимировна, служебка.

Тут подключилась начмед Надежда Юрьевна:

– Коллеги, некоторые из вас взяли привычку курить в помещении. Как войдешь в медицинский корпус, так дышать нечем!

– Так мы же в приоткрытую дверь курим! – сказал врач Чесноков. – На улице-то посмотрите, что творится, льёт и льёт!

– А это ваши трудности! – парировала Надежда Юрьевна. – Если я ещё кого-нибудь застану, то не обижайтесь, если прилетит дисциплинарное взыскание! Далее в последние два месяца у нас стало слишком много повторных вызовов. Мы это проанализировали и пришли к выводу, что причинами служат ошибочная диагностика, нерациональная помощь, а также необоснованные отказы в госпитализации. Приведу наглядный пример. Фельдшерская бригада выехала к женщине семидесяти с чем-то лет. Она жаловалась на сильную слабость, жажду, частое мочеиспускание, ухудшение зрения. В итоге ей выставили ДЭП 2 и острый цистит, дали три таблетки г***цина и рекомендовали обращение к терапевту. Поскольку лучше не стало, она вызвала повторно. Приехала врач Баранова, первым делом измерила сахар и оказалось, что там была гипергликемия. Точно не помню, по-моему, четырнадцать. Кроме того, выяснилось, что у больной был сахарный диабет второго типа. После оказания помощи её госпитализировали в эндокринологию. Вы все, я думаю, поняли, в чём заключались ошибки. Не собрали анамнез и не сделали глюкометрию. Причём этот случай нельзя назвать трудным в плане диагностики. Фельдшер просто не захотела включить клиническое мышление и диагноз притянула за уши. Но мне непонятно, что мешает сделать глюкометрию? Это такая суперсложная процедура?

– Надежда Юрьевна, да просто они уже достали! – громко воскликнула фельдшер Антонова, вечно всем недовольная хроническая оппозиционерка. – У всех диабетиков есть свои глюкометры, вот пусть и меряют сами себе! А то привыкли, чуть что, сразу «скорую» вызывать. И в дело, и не в дело дёргают!

– Это что за разговоры? – возмутилась начмед. – Да, вы обязаны проверить сахар, даже если у больного есть свой глюкометр. Если вы не поняли, здесь речь идёт о ненадлежащем оказании помощи. И случись чего, обвинят не больную, а вас. Со всеми вытекающими последствиями!

– Ну-ну, мы как всегда крайние… – пробубнила Антонова.

Нет, таким людям бесполезно что-то объяснять, ведь они никогда не признают своей неправоты. И, случись те самые «вытекшие последствия», непременно займут железобетонную позицию: «Я невинная жертва, а все вокруг – враги!»

– Коллеги, вопросы есть? – спросил главный.

– У меня вопрос, – сказала медсестра Никитина. – У нас почему-то дефицит ножниц, на всех не хватает.

– Понятно почему, – ответил главный фельдшер Андрей Ильич. – У одних в укладке их двое, а у других вообще нет. Коллеги, проверьте свои укладки и лишние ножницы сдайте в стерилизационную!

– Ой, Андрей Ильич, вы всегда одно и то же повторяете! – в сердцах воскликнула фельдшер Шишкина. – Ну неужели нельзя закупить? Это так дорого, что ли?

– Но ведь вам же выдают одноразовые скальпели, бинты или одежду, можно ими разрезать.

– Ладно, всё понятно, с вами каши не сваришь!

– Погодите, Андрей Ильич, так у вас же есть запас инструментария! – вмешался главный врач.

– Есть-то есть, но ведь сколько ни выдай, всё равно всё потеряется.

– Андрей Ильич, вы не царь Кощей, чтоб над златом чахнуть. Выдайте сегодня же, и чтоб разговоров на эту тему я больше не слышал. Всё, коллеги, всем спасибо!

Наших предшественников больше никуда не вызвали, и они, переодевшись, собрались отчалить. Но врач Анцыферов огорошил меня новостью:

– Иваныч, а ты в курсе, что Вову Мартынова обратно взяли?

– Да ты чего, серьёзно, что ли? – опешил я.

– Б*я буду, в первой смене работает!

– И что он, пить бросил?

– Да какой! Сказали, что поддаёт прямо на смене, но только слегонца, не как раньше.

– Ох***енеть можно! Видать, главному мало ЧП и жалоб. Ещё хочется, чтоб жизнь скучной не была.

– Да, се ля ви!

У Владимира Васильевича, как и у меня, две специальности: психиатрия и скорая медицинская помощь. Когда-то в давние времена был он настоящим профессионалом, знающим своё дело. Работал всем на загляденье. Да и просто прекрасными человеческими качествами обладал. Но нежданно-негаданно увлёкся он пьянством. Да так, что к своим шестидесяти с небольшим годам полностью отдался во власть алкоголя. На работе не просто выпивал, а упивался вдрызг, до потери человеческого облика. Много раз его снимали со смены, но терпели и на дверь не указывали. Фирменной фишкой Владимира Васильевича были отказы в госпитализации психически больных. Причём всех без разбора. Не знаю почему, но крайне редко он кого-то увозил. В конечном итоге уволили его, точней сказать, попросили уйти по собственному. Была ещё очень мутная история, когда он взялся за лечение фельдшера по приёму вызовов, молодой женщины. Одолела её депрессия, но идти в диспансер не хотела, боялась работы лишиться. Потому и обратилась за помощью к Владимиру Васильевичу. Уж не знаю, какое именно лечение он проводил, да и проводил ли вообще, но в конечном итоге она рассталась с жизнью, выбросившись из окна.

Не могу понять, чем руководствуется главный врач, вновь принимая пьющих работников. Если б такое случилось впервые, то тогда бы можно сослаться на излишние доверчивость и добросердечность. Но ведь он уже обжигался на этом. Ранее я уже рассказывал о другом докторе, тоже любителе заложить за воротник во время работы. Того дважды увольняли и оба раза потом возвращали. И окончательно распрощались лишь после того, как он, в третий раз уволенный, пришёл проситься обратно, будучи в нетрезвом виде. При этом веско заявил, что «завязывать» не собирается, потому как уже поздно. В общем образ мыслей главного врача – это сплошные потёмки.

Около десяти пришёл и наш черёд на вызов ехать: приключилось желудочно-кишечное кровотечение у женщины шестидесяти лет.

Открыла нам сама больная с перепуганным лицом и дрожащим голосом выпалила:

– У меня кровотечение открылось! Господи, да что это такое, все беды ко мне липнут!

Конечно же, попросил я её пойти и прилечь, а то как-то не совсем прилично на пороге разговаривать.

– А почему вы решили, что у вас именно кровотечение?

– У меня стул чёрного цвета! Я знаю, что это признак кровотечения! – с надрывом ответила она. – Мой отец от рака желудка умер. Перед смертью у него и понос, и рвота были чёрные.

– Погодите, а вы хотя бы пытались обследоваться?

– А как же! Два дня назад мне ФГДС сделали, потом к гастроэнтерологу ходила, она мне лекарства выписала.

– А заключение у вас есть?

– Да, вон, на столе, смотрите.

– Эрозии слизистой, обсеменённость Helicobacter pylori… Ну и нет здесь никакой жути.

– Мне тоже сказали, что ничего страшного нет. Но я на другое грешу. Наверное, мне чего-то повредили, когда эту кишку засовывали. Врач какой-то неаккуратный, резко всё делал, рывками. Может кусок желудка мне вырвал…

– Вот только не надо никаких ужастиков рассказывать и себя накручивать. Кроме чёрного стула вас ещё что-то беспокоит?

– Тяжесть в животе, отрыжка.

– Так, а гастроэнтеролог вам что назначил?

– Вот, смотрите, я со вчерашнего дня это всё принимаю, – сказала она, выставив на стол коробку с таблетками.

И прямо сразу в глаза мне бросился препарат «Д***нол», затмив собою все остальные. Ещё бы, ведь в его составе содержится соль висмута, которая окрашивает стул в чёрный цвет! Вот и открылась «страшная тайна»! Сказал я обо всём этом больной, а та, хоть и не сразу, но всё же выдохнула с облегчением и обрадовалась. Предложила было деньги, от которых мы, разумеется, отказались. И тогда одарила нас свойскими яблоками. Точнее, мои парни приняли их с благодарностью, а у меня и так их много. Пусть этот вызов и оказался, по сути, пустым, но всё-таки было приятно от того, что всё самое плохое не подтвердилось.

Дальше поехали на психоз у женщины шестидесяти четырёх лет.

На лестничной площадке нас встретила немолодая женщина и вполголоса сказала:

– Заходите, только потихоньку, не топайте, она только уснула! Проходите на кухню!

– Внимательно вас слушаем, – сказал я, усевшись напротив неё. – К кому вы нас вызвали?

– К сестре. У неё два года назад была очень серьёзная травма. Она сильно упала, всю голову себе изувечила. Сначала-то была не в себе, как дурочка. Но в психбольнице полежала и намного лучше стала, начала опять сама всё делать, со всем справлялась. А с сентября всё по новой пошло, и теперь уж даже хуже, чем было. Она вообще без соображения, ничего не понимает, говорит, что кто-то к ней приходит, якобы заставили подписать дарственную на квартиру. А я же не с ней живу, не знаю, правда-неправда всё это. Но ведь всякое может быть. Я вас очень прошу, увезите её на лечение, может, опять поправится. Иначе добром всё это не кончится.

Когда мы вошли в комнату, больная крепко спала на кровати. Выглядела она измождённой, неопрятной, неухоженной. Чтоб не напугать, сестра сама её разбудила. Больная встрепенулась и быстро приняла сидячее положение.

– Чего вам надо? Чего вы опять ко мне пришли? – гневно спросила она, глядя безумно вытаращенными глазами.

– Мария Васильевна, мы «скорая помощь»…

– Выписывайте меня сейчас же! Вы не имеете права меня здесь держать!

– А где «здесь»? Вы сейчас где находитесь?

– В неврологическом отделении! Тут у вас хуже, чем в тюрьме!

– Мария Васильевна, сейчас вы находитесь у себя дома, в своей квартире.

– Квартиры больше нет, всё! Я вчера вот такую пачку документов подписала и стала бомжатиной! Приходит и она, и мужики всякие. У них то ли на посуде, то ли на дверных ручках всё засыпано. Я сама лично их поймала!

– Всё понятно. А какое сегодня число?

– Пятое сентября.

– Ну вот, не знаете…

– Всё я знаю! Не надо мне нервы на вышку поднимать! Вы мне каждый день в суп и в чай наркотики подмешиваете!

Тут не удержалась сестра больной:

– Маша, да что с тобой такое? Ты ведь сейчас у себя дома, а это – врачи, они помочь тебе приехали!

Но больная осталась непреклонной:

– Уйди отсюда, <самка собаки> поганая! Я тебе сейчас надаю по башке-то! Уйди, я сказала!

– Всё, Мария Васильевна, успокойтесь, давайте-ка поедем в больницу, будете лечиться и отдыхать.

– Куда поедем? Я здесь не буду, выписывайте меня!

К сожалению, уговорить Марию Васильевну по-хорошему, не получилось. Да и не мудрено, ведь она была дезориентирована и не могла понять обращённую к ней речь, поэтому пришлось её силой вести в машину, правда, без вязок.