Валерий Гуров: Барин-Шабарин 4

Глава 1

Михаил Семёнович Воронцов приехал в Пятигорск. Этот небольшой городок для него был словно глоток свежего воздуха после всей той тягостной атмосферы Кавказа. Утончённый, привыкший к совершенно иному образу жизни, к роскоши, к власти, наместник императора на Кавказе сильно тяготился своим назначением.

Состояние духа имперского вельможи осложнялась ещё тем пониманием, что он определённо не может ничего толкового сделать на своём посту. Когда государь Николай Павлович назначал князя Воронцова наместником на Кавказе, император, как и многие, был уверен, искренне желал, чтобы в том регионе, наконец, установился порядок, прекратились все эти бесчинства, связанные с нескончаемыми войнами с горцами.

В империи, на самом деле, было не так, чтобы сильно много чиновников, которые готовы были ехать хоть на край света, если только государь скажет это сделать. Воронцов был из таких, для которого служба всегда оставалась главным ориентиром в жизни.

Мало было людей в империи, которые могли бы похвастаться таким удачным опытом администрирования, управления, как у Михаила Семеновича Воронцова. Он сделал почти невозможное, когда из новороссийских губерний создал регион, в который стремятся ехать, где многие хотят купить землю или дом. Он сотворил, по мнению государя, чудо. Вот повторения подобного чуда император и ждал от князя, наделяя его необычайными полномочными правами на Кавказе.

Не понимали в России специфику региона… Много наделали ошибок, а еще и зевали, когда турки, не без помощи англичан, снабжали Шамиля оружием. Куда только смотрело Третье Отделение?

Михаил Семёнович Воронцов, когда ехал в Тифлис, был искренне уверен в своих силах, что ему удастся сделать то, чего не удалось сделать его предшественнику, генералу Ермолов. Ведь Воронцов вёз на Кавказ цивилизацию, добро, даже деньги, архитекторов, учителей, строителей. Он был готов искать точки соприкосновения, договариваться со всеми этническими группами, горцами, с кем угодно, лишь бы только исполнить волю государя. Воронцов прекрасно понимал, что, если ему удастся замерить Кавказ, то он вновь попадает в Петербург и будет играть одну из главных ролей при государе.

Но для этого нужно было закончить войну, причём, не поражением, а соглашением, которое устроило бы и государя, не позволило бы обвинить князя в уступничестве. Ведь с высот красивых особняков на Миллионной улице в Петербурге возмущаются, почему до сих пор на Кавказе идет эта возьня.

Более того, Михаил Семёнович встретился на Кавказе с тем, с чем ему в большей степени приходится разбираться, тратить силы, время, государственные и свои личные средства. Очень много в регионе случалось катаклизмов, с последствиями которых не так легко быстро справляться. То землетрясение пройдёт, то оползень, дороги очень часто, порой и не без помощи непримиримых горцев, засыпает камнями. Так что впервые за всю свою чиновничью деятельность, блистательный князь Воронцов встретился с такими препятствиями, которые его, уже опытного чиновника и царедворца, ставили в тупик.

Более того, Михаил Семенович сперва и вовсе отказывался признавать специфику Кавказа, что тут прежде всего уважают силу и слово, за которым должна стоять сила оружия и характера. Он не хотел действовать столь жёстко, как и его предшественник, а еще и приятель, оппонент в спорах о силе цивилизации и просвещении.

Генерал Ермолов мог выселить целую деревню только лишь из-за того, что в этом поселении скрывали бандитов-горцев, или даже что они останавливались там, но жители вовремя не донесли об отряде непримиримых. Генерал мог поступать и ещё более жёстко. Так, что когда даже мелкие факты просачивались, то в Петербурге сыпались оскорбления в сторону Ермолова. Вот только при нем редко какой отряд горцев, даже непримиримых, беспредельничал, уважали русского генерала, который всегда исполнял свои угрозы и обещания, как жестокие, так и миролюбивые.

Однако, если у какого-нибудь путешественника была записка от Ермолова, в которой предписывалось горцам не трогать этого человека, то даже самые упертые опасались что-либо делать и уходили не солоно хлебавши. Подобные записки от Воронцова просто игнорируются. Кавказ чувствует, что у Михаила Семёновича не хватает жёсткости, чтобы за каждой запиской стояли конкретные, порой, очень жестокие, кровавые, а цивилизованные действия.

Но все может измениться в ближайшее время. Наконец, получилось удачно начать операцию по вытеснению войск Шамиля из дагестанских аулов, прежде всего рядом с Дербентом. Там находились продовольственные базы шамилевцев, там же и пастбища для их коней и скота, женщины и дети. Через Дербент шло немало контрабанды, которая снабжала обмундированием и оружием Шамиля и его вождей отрядов. Вот и рассчитывал Воронцов отсечь горцев от их баз. Да, горец в горах может долго выживать, но не большим числом, и ни в современных условиях ведения войны, когда постоянно нужно пополнять запасы пороха и оружия.

– Ваша светлость, позвольте выразить вам глубочайшее уважение! – говорили прохожие, когда Михаил Семёнович Воронцов направлялся в свой дом в Пятигорске.

Он приветливо кивал всем прохожим, прекрасно понимая, что такое столпотворение дворян в достаточно раннее утро, связано ни с чем иным, как со слухами о приезде самого Воронцова.

Далеко ещё не все списывали Михаила Семёновича, считая, что, как минимум, он один из богатейших людей России. А тот факт, что после неудачного Кавказского наступления тремя годами ранее, государь не изволил отправить в отставку Воронцова, даже наделяя его княжеским титулом «с именованием светлости», говорил о том, что в Петербурге ни в коем разе не намерены предавать опале славного Михаила Семёновича Воронцова.

Князь шёл по небольшой аллейке, старался быть любезным, даже нескольких дам одарил комплиментами. Своё резюме, как человека открытого, даже для солдат, не говоря уже о дворянстве, Воронцов поддерживал исправно.

Пришлось прибыть в Пятигорск. Выписанный из Европы глазной врач наотрез отказывался ехать в Тифлис, тем более, когда на Северном Кавказе вновь начались интенсивные боевые действия. А с глазами у князя все хуже, он рисковал ослепнуть в ближайшие годы. И вот тогда точно… все.

– Фёдор Петрович Пален уже гостит у меня? – спросил Воронцов у управляющего домом в Пятигорске. – И доктор где?

– Так и есть, ваша светлость, господин Пален, два дня как прибыли. Глазник тут же, велите отправить за доктором? – говорил управляющий, услужливо подавая руку Михаилу Семёновичу.

Князь чувствовал себя не важно. Начинающаяся слепота, от которой уже даже плохо спасали очки, накладывала свои отпечатки и на привычках князя, и на тот этикет, который был принят в его домах. Вот и сейчас управляющий помогал взбираться на крутые ступеньки дома своему господину. В иной ситуации Воронцов мог бы и сам, без посторонней помощи, зайти в дом. Но сейчас он казался крайне болезненным. Все же некоторое пребывание в лагерях русских войск, начинавших новый виток Кавказкой войны, давали о себе знать. Не тот возраст был у князя, чтобы в сырости, да под ветрами долго находиться.

– Глазного лекаря после позовешь. А пока пригласи ко мне господина Палена, – повелел Воронцов, направляясь в свой кабинет.

Всё-таки Михаил Семёнович был хозяином дома, да и по статусу, и по своему титулу. Это к нему должны приходить, а не он к кому-то ходить. И даже, несмотря на то, что Пален, член Государственного Совета Российской империи, был далеко не самым последним человеком государства, именно ему надлежало первому подойти к своему покровителю. Воронцов зашёл в кабинет, окинул взглядом массивные полки, на которых в изобилие стояли книги. Большего библиофила, чем Воронцов, в России нет, а князь хочет сделать так, чтобы в будущем по этому показателю никто не смог с ним соревноваться.

– Ваша светлость! Я очень рад с вами встретиться, – сказал Фёдор Петрович Пален, заходя в кабинет к Воронцову.

– Не поверите, друг мой, насколько же я рад вас встретить. Хочется, порой поговорить с человеком из столицы, – сказал Воронцов, и, набравшись мужества, встал и сам подошёл, обнимая своего гостя.

Воронцов не лукавил, он действительно был очень рад увидеть того человека, который может принести с собой важные сведения из Петербурга. Пален был и остаётся верным соратником князя. Именно Воронцову Федор Петрович обязан своим продвижением и тем, что не только занимает почётное место члена Государственного Совета, тем, что так же играет немалую роль в новороссийских губерниях. В том числе, он, не без помощи Воронцова, владеет обширными землями в новороссийском регионе. А при Воронцове цена на землю в Новороссии от тридцати копеек за десятину выросла уже до десяти рублей, и продолжает расти.

Но, дело даже не в этом, почему Пален остаётся верным соратником и одним из проводников влияния Воронцова при дворе. Просто ему невыгодно, даже опасно примкнуть к какой-либо из других группировок. Александра Ивановича Чернышева Пален откровенно недолюбливает, к Третьему отделению также не питает особых любовных чувств, Нессельроде кажется Фёдору Петровичу и вовсе пустым болтуном. Так что и выбора особого не было, к какой партии примыкать, кроме как держаться за Воронцова.

– Ну-с, милостивый государь, сперва давайте по делу, – сказал Воронцов, усаживаясь в непривычное для себя кресло во главе большого стола.

Редко в последнее время Михаил Семёнович бывает в Пятигорске, также в других городах, кроме Тифлиса, Кутаиси. Он и вовсе здесь, так как уже началась масштабная операция по вытеснению горцев из ряда аулов под Дербентом. Для Воронцова было важно, чтобы он, если и не командовал войсками, то, по крайней мере, находился рядом с театром военных действий, чтобы иметь возможность оперативно реагировать на те или иные события или изменение обстановки. Пятигорск не был сильно ближе, чем Тифлис к Дербенту, но тут уже почти что Россия, нет того гнетущего ощущения постоянной опасности.

– Ваша светлость, боюсь, что новости вас сильно не обрадуют, – Пален развёл руками в жесте сожаления.

– Что? Государь всё же решил меня передать опале? Но под Дербентом мы наступаем и из двух аулов горцев уже выбили, – Воронцов связывал любые неудачи теперь только со своей службой на Кавказе.

– Это очень хорошо. Я поздравляю вас с успехом, – сказал Федор Петрович Пален и замолчал, так как слуга принёс вино, а то, что должно было прозвучать, касалось только ушей князя. – Но боюсь, что дело в ином.

– Вы слишком много боитесь, Фёдор Петрович, – усмехнулся Воронцов.

– Увы, но время диктует нам страхи. А вино из ваших виноградников? – спросил Пален.

– Непременно. Но изготовляли мои французы, – сказал Воронцов, лично наливая себе и гостю гранатового цвета напиток. – Оно недурственное.

– Как и всё, что производится на ваших виноградниках, – поспешил польстить Воронцову и его гость.

Мужчины отпили немного вина, покатали напиток по нёбу, от удовольствия хмыкнули, но быстро оба резко посерьёзнели.

– Итак. Рассказывайте! – сказал Воронцов, отставляя бокал с вином чуть в сторону.

– Ваш ставленник в Екатеринославской губернии, господин Яков Андреевич Фабр, бывший ранее вашим помощником…

– Фёдор Петрович, неужели вы считаете, что я настолько вышел из ума, что не помню того деятельного господина, который был у меня долгое время помощником? Прошу вас, по существу! – потребовал в нетерпении Воронцов.

К Якову Андреевичу Фабру князь относился, как может относиться наставник своему любимому ученику. Ранее, сорок четвертого года, пока Воронцову не было велено отправляться наместником на Кавказ, именно Фабру поручалось огромное количество дел, которые Яков Андреевич с честью и начинал, и заканчивал. Воронцов ценил подобное рвение по службе, хотя и отмечал для себя, что Фабр не был бойцом, которого можно было бы поставить в первые ряды в своей политической группировке.