Коллекция подобралась весьма причудливая, но стилистически единая: светлые, добрые и трогательные картины с деформированными, смешными, несчастными, странными людьми.

В их окружении мы и встречали Новый год. Выпив шампанского, стали валять дурака, предварительно распределив роли: я был Владиславом Стржельчиком, Серебрянский – Урмасом Оттом, а Илюша – Владимиром Молчановым. Два сверхпопулярных в то время интервьюера атаковали моего Стржельчика. Что мы творили! Это было невероятно скабрезно, пошло и очень смешно. Мы даже втроем залезли в ванну!

Женщины снимали наше безобразие на видео. Олейниковы накануне приобрели свою первую камеру «Хитачи» с огромными кассетами. Первого января Илюша проснулся и тут же сел отсматривать снятое, даже не съев, вопреки обыкновению, ни крошки любимого лакомства. Он всегда начинал новый день с зажаривания над открытым огнем наколотого на вилку куска хлеба. Доводил «деликатес» до состояния антрацита и со смаком сжирал его.

Илья вообще был очень странным в еде человеком. Хорошие котлеты ненавидел – говорил, в них мало хлеба.

Завершив просмотр кассет, Олейников вынес приговор: «Юрик, а ведь мы с тобой пapa!» Потом он не раз вспоминал: «Я увидел это первого января девяностого года».

Должен заметить, что я никогда не рассматривал свою биографию под эстрадным углом. Да, театральная карьера не складывалась, однако надежда на лучшее еще жила. Готов был выбрать кино, но эстраду?! Илья обижался, когда актеры драмы называли концерты халтурой. Это приносило значительно больший заработок, но я, впитав культивированное веками сектантское отношение к театру, по инерции поглядывал на Илюшину эстраду свысока. Бывало, спрашивал:

– Ты куда?

– Плыву по Волге.

– На халтуру?

Лёлик всегда выдерживал паузу, прежде чем ответить:

– Это для тебя халтура, а для меня – работа.

Илюха уезжал, возвращался и снова уезжал, не делая никаких программных заявлений о том, что мы должны работать вместе. Он вообще не был трепачом. Никогда не врал, не строил воздушных замков, ничего не обещал. Олейников был предметным и очень практичным человеком. Как-то в очередной раз сказал как бы между прочим:

– Надо бы нам что-нибудь попробовать.

– Что?

– Приходи завтра в Театр эстрады.

Я пришел на концерт с многообещающим названием «Смех-шок». «Илюха, правильно обозвали, – подколол его по окончании. – Тебе удалось повергнуть публику в шок». Это была голимая эстрада, которую мой высокий художественный вкус, подпитываемый спектаклями БДТ и театральными традициями, не мог принять априори. «Не приведи господи когда-нибудь вот в таком выйти на сцену», – сказал я себе. Не прошло и трех лет, как это стало моей работой. Никогда не зарекайся не только от сумы и тюрьмы, но и от эстрадных концертов.

Илюша на время бросил попытки убедить меня стать его партнером. Мы по-прежнему дружили, выпивали, весело трепались.

Растиражированный журналистами образ мрачного клоуна Олейникова – полная ерунда. Он был очень смешливым человеком. При этом симпатичным, высоким, хорошо сложенным и пользующимся успехом у женщин.

Лёлик интересно рассказывал, когда ему хотелось. Но соревноваться с другими застольными хохмачами – кто кого – не любил.

Дружим мы, дружим, и вот однажды Илья говорит:

– Слушай, я тут с руководителем «А.Я.» познакомился. Надо нам у него что-нибудь сделать.

Известная на всю страну передача «Адамово яблоко» только начиналась.

– Замечательно, – отвечаю. – А что?

– Думай.

Неосознанно, совершенно забыв о фильме Вити Титова, который и свел нас с Ильей, я предложил:

– Давай анекдоты?! Отберем самые игровые и неизвестные. Банальные трогать не станем.

Илье идея понравилась.

– А как снимать? – спросил он.

И я в эйфории ляпнул:

– Илюша, я в этом лучший, поверь!

Режиссерские амбиции проявились у меня давно. Работая в труппе БДТ, я зачем-то сделал раскадровку половины книги «Москва и москвичи» Гиляровского, вместо того чтобы просить роли, подсиживать коллег, дружить с ассистентами на «Ленфильме» или пить с режиссерами.

Поскольку за сказанное надо отвечать, я стал ходить к телевизионным монтажерам, осветителям и операторам, постепенно увлекшись технологией съемочного процесса с перехлестом, как обычно ставя предмет увлечения выше всего на свете. Так я интегрировал себя в режиссуру и технологию, а Илюха – в авторский креатив и продюсирование.

Для первого съемочного дня мы принесли костюмы из дома. Что-то я притащил из театра и еще взял с собой Тиля – мою собаку. Мы придумали, что в заставке будут бежать два человека, за которыми с лаем гонится пес. И они боятся, что их укусят за задницы. В анекдоте, где я играл прапорщика Пилипчука, а Илюха – генерала, решили, что мне непременно нужны усы. Клок черной шерсти отрезали у Тиля, три капли клея «Момент», и усы готовы. Как мы их потом отдирали – отдельная история. Скажу только, что до кровавой раны.

Передача «Адамово яблоко» выходила каждые две недели. Наши анекдоты в ней появлялись раз в месяц и продолжались минут семь. Кирилл ругался, что и этого много, мы затягиваем, чересчур долго излагаем. Он не понимал, что это происходило от нашей жуткой невостребованности, оттого что в нас накопилась невероятная ностальгия по кадру. Мы с Ильей были счастливы своей работой, и анекдоты расползались, продлевая наше удовольствие. Рука не поднималась резать их на монтаже.

Мы попали на Пятый в нужное время: он был свободным. Твори что хочешь – цензура нулевая. Запрещалось лишь банальное и политкорректное.

Илья очень серьезно относился к эфиру. Ему было важно все: в котором часу нас показали, в каком контексте, что шло до и что будет после. С ним вместе невозможно было смотреть ни «Адамово яблоко», ни позже «Городок». Это превращалось в настоящую пытку! Илюша не обращал внимания на происходящее на экране. Усиленно моргая, он маячил перед твоим лицом и вопрошал:

– Ну как? Здорово?

И тебе приходилось все время улыбаться, смеяться и твердить:

– Гениально!

Это касалось не только телевидения, но и всего, в чем Олейников себя проявлял, будь то сочинение стихов или музыки.

Илюха не отличался самокритичностью, нуждался в комплиментах, в любви, в восторженных оценках того, что он сделал. Но замечательно в нем было другое: тем же самым он платил партнеру.

Возвращаясь с выездных концертов, Илюха неизменно спрашивал:

– Узнаю́т на улице?

– С чего вдруг?

– Но ведь три эфира уже было!

– Вроде двое военных узнали у магазина, – ответил я ему в очередной раз.

– Нормально, б…! Потом врачи подтянутся, учителя. Прорвемся.

Такая у него была вульгарная социология.

Мало кто знает, что в 1992 году канал «Россия» заказал у питерских коллег часовой спецвыпуск не программы «Адамово яблоко», а только нашей рубрики «Анекдоты». После этого я стал убеждать Илью, что пора делать свою передачу. «Давай», – согласился он.

Саша Жуков, продюсер «Адамова яблока», уникальный, талантливый парень, поехал на канал «Россия» и спросил там:

– Помните, вы дайджест из анекдотов заказывали?

– Да, – отвечают. – Смешные были ребята.

– А хотите, они для вас юмористическую передачу делать будут? Она уже готова, решаем, какому каналу отдать, – наврал Жуков.

– Конечно, нам! – сказали на «России». Во главе канала стояли тогда Лысенко и Попцов, на вооружении которых уже имелись «Джентльмен-шоу» и «Маски-шоу».

– Хотите выходить на канале «Россия»? – спросил нас Саша, вернувшись из Москвы. – За работу. Я им сказал, что у вас уже все готово.

Мы тут же ушли из «Яблока» в продакшен под названием «Студия „НовоКом“». «Какие анекдоты мы не сняли в „Яблоке“? – спросил я. Лёлик достал список. – Вот их и снимем».

Первый выпуск «Городка» не могу смотреть по сей день. Это полный кошмар и чудовищная пошлость. Судя по начальным выпускам, нас должны были выбросить из этого поезда. Спасло появление эксклюзивной «Скрытой камеры». Она стала сильным козырем – так в ту пору никто не снимал. Эта рубрика была человечная, иногда грустная, делалась с любовью к людям, а не с желанием показать их дебилами, идиотами, подонками, ворами и алкашами.

Девяностые годы стали временем взлета и небывалого триумфа «Городка». До 2000 года мы успели получить три статуэтки ТЭФИ. Журнал «7 Дней» несколько лет подряд выбирал нас лучшими ведущими. Сейчас понимаю, что мы не заработали никаких дивидендов от невероятной популярности – мало играли, не влезали ни в какие корпоративы. Надо было ловить момент, пользоваться им, а мы смотрели вперед, в перспективу. Зато достойно прожили…

В конце 1993 года Илюха, который всегда был инициатором всех важных шагов в моей жизни, сказал:

– Мы работаем в ящике вдвоем, а сливки снимают без тебя.

Сам Лёлик продолжал зарабатывать концертами, на телевидении нам платили очень мало.

– И что?

– Тебе надо гастролировать со мной.

– Из театра уходить, что ли? – насторожился я.

– Но у тебя же бывают выходные. Поедем, подзаработаем.

«Городку» было чуть меньше года, когда Илюша взял меня на халтуру (для него – работу) в Вышний Волочок. Наш концерт проходил в местном драмтеатре. На сцене мы с Ильей вместе никогда ничего не делали. А эстрада требует обкатки, невероятного количества репетиций.

В поезде разучили какой-то номер, который уже был у Ильи. «А дальше, – сказал он мне, – ты сбацаешь что-нибудь на гитаре, споешь и расскажешь пару театральных баек». Не могу сказать, что трое Илюшиных коллег были в восторге от моего появления, но он сказал жестко: «Теперь работаем так». Спорить с ним было бесполезно.

Мы вышли из поезда ранним утром, часов в шесть. Идем по дороге к гостинице, а навстречу два хромых человека. Потом попалась хромая пожилая женщина, за ней – мужик без ноги. Когда я увидел ребенка на костылях, понял: это не к добру.

Перед концертом Илья попросил ведущего: «Выйди и спроси: „Друзья, кто из вас знает программу ‘Городок’?“ Когда зал начнет аплодировать, кричать, поднимется лес рук, ты скажешь: „Так вот встречайте“. Понял, Коль?» Коля вышел и произнес положенный текст. В зале поднялись лишь две руки. Увидев это, Илюша сказал: «П…!» – улыбнулся и шагнул на сцену…

В целом все прошло неплохо, без неожиданностей. Коллеги отработанными номерами взяли положенные аплодисменты. На что рассчитывали, то и получили.

Вечером в номере шел дележ заработанного. С моим появлением надо было менять проценты, в которых исчислялся творческий вклад участников в общее дело. Илье полагалось пятьдесят процентов, остальное делили на троих. Теперь ситуация усложнялась. Но Лёлик решил ее просто: «С сегодняшнего дня семьдесят пять процентов у нас с Юрой на двоих, двадцать пять – ваши».

Он разом расставил точки над i в наших с ним финансовых отношениях: мы все делили пополам. За все годы жизни «Городка» ни разу не выясняли денежные вопросы – большая редкость, чтобы в телевизионном, концертном бизнесе не было обиженных.

В поездках по стране я узнал об Илюше много нового и интересного. На гастроли я ездил с портпледом. В нем были упакованы тщательно наутюженный костюм для выступлений и рубашки. В сумке – куча приспособлений для чистки обуви, утюг, средства для отпаривания брюк и удаления пятен с одежды, шампунь, пена и гель для волос…

Илюша садился в поезд в концертном костюме и в нем же спал. Ни разу не видел, чтобы в купе он разделся. Когда мы выходили на сцену, у меня на видном месте красовалось пятно, брючину рассекала складка, по морде расплывалась аллергическая сыпь. А этот смотрелся как новенький, сволочь!

Я всегда завидовал стройной фигуре Лёлика и тому, как сидят на нем костюмы.

Правда, его сценический имидж со времени наших первых совместных поездок претерпел некоторые изменения! И, как мне кажется, не без моего ненавязчивого участия.