Глава XIII
Туман в горах

Наутро снова послали за доктором Торви; он прибыл, исполненный удивления, учености и скептицизма. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать; увидел же он Филипа Фельтрэма, живого и здорового – все телесные функции действовали вполне нормально.

– Ей-богу, сэр Бейл, я не верю собственным глазам! – восклицал доктор, потягивая шерри в «гостиной для завтраков», как называлась большая комната рядом со столовой, обшитая деревянными панелями и увешанная картинами. – Такие случаи неизвестны науке! Пульса было не больше, чем у кочерги, дыхание не сильнее, чем у каминной доски, холоден, как свинцовая статуя в парке. Вы скажете, все эти признаки ошибочны? А как же насчет трупного окоченения? Вам подтвердит и старая Джуди Уэйл, и моя подруга Марселла – ей больше подошло бы прозвище Одноглазка; уж миссис Блай разбирается в подобных вещах, знает все обычные, я бы даже сказал, неопровержимые признаки смерти не хуже меня. Для них не существует загадок; они под присягой покажут, что все эти признаки имели место – вы сами слышали их разговор. Клянусь честью, я отошлю описание этого случая в Лондон, моему бывшему руководителю сэру Харви Хенсарду. Увидите, какой шум поднимется в моем сословии. Другого такого случая не было, нет и, не побоюсь сказать, больше не будет.

В продолжение этой лекции сэр Бейл сидел, откинувшись на спинку стула и вытянув ноги. Скрестив руки на груди, он угрюмо поглядывал на высокую даму в белом атласе и рюшах, с птицей на руке, которая надменно улыбалась с портрета на стене. Баронет явно чувствовал себя немного не в своей тарелке.

– Вы, врачи, – промолвил он, – несомненно, высокоученый народ.

Доктор поклонился.

– Но есть на свете одна вещь, о которой вы не имеете ни малейшего понятия.

– Правда? Какая же? – поинтересовался доктор Торви.

– Медицина, – ответил сэр Бейл. – Я всегда подозревал, что вы ничего не смыслите в болезнях, но до сих пор не догадывался, что вы не в состоянии даже отличить живого от мертвого.

– Ха-ха-ха! Вы… ха-ха-ха! Вы, пожалуй… ха-ха-ха! Да, вы меня подловили. Но этот случай не имеет прецедентов – да, клянусь честью. Уверяю, о нем будут не только говорить, но и писать в книгах, и все публикации будут попадать ко мне, и тогда уж я-то позабочусь, сэр Бейл, чтобы вы их прочитали.

– Не упущу подобного случая, – ответил сэр Бейл. – Еще стакан шерри, доктор?

Доктор поблагодарил, наполнил стакан и взглянул сквозь него на свет.

– Ха-ха-ха! Ваш портвейн… знаете ли, сэр Бейл, к нему так привыкаешь. Только посмотрите, какой благородный налет! Раз отведав такое вино, нелегко выкинуть его из головы, по крайней мере в одном смысле этого слова.

Но если честный доктор намекал на еще один стаканчик этого восхитительного напитка, то намек его пропал впустую; сэр Бейл явно не намеревался повторять возлияние в честь доктора Торви.

– Само собой разумеется, – сказал сэр Бейл, – что с Фельтрэмом все будет в порядке. Я пошлю за вами, буде в том возникнет необходимость; если только он не вознамерится умереть еще раз – в таком случае я буду придерживаться собственного мнения.

На том они и расстались.

Сэр Бейл не стал говорить доктору о собственном недомогании, хотя чувствовал себя не очень хорошо. «Эта заброшенная дыра, эти жуткие горы и гнилое черное озеро, – проклинал он все красоты окружающего пейзажа подряд, – кого угодно вгонят в тоску; а если человек пал духом, с ним, считай, все кончено. Потому-то я и страдаю несварением желудка; да в придачу эти проклятые долги, да еще почта, что исправно приносит из Лондона письмо за письмом, одно другого назойливей. Лучше б здесь вообще не было почты. Хорошо было во времена сэра Эмеральда, когда йоркского торговца тканями, пришедшего требовать уплаты долга, просто пристрелили, и никто больше не осмеливался приставать к знатным господам с подобными глупостями. А теперь с этой почтой до тебя где угодно доберутся. Оттого люди и теряют и сон, и аппетит, и то подобие покоя, какое можно найти в этой гнусной дыре».

Может быть, у сэра Бейла разыгралась подагра? Трудно сказать, что за недуг подорвал душевные силы баронета, но средство для исцеления у него было одно – довести себя до изнеможения долгой тяжелой прогулкой.

В тот вечер он отправился гулять по Голден-Фрайерсским горам – сумерки уже окутали прибрежные низины, но на широких склонах и острых вершинах все еще играли золотистые лучи предзакатного солнца.

Никакое чувство одиночества не сравнится с тем, что мы испытываем на безмолвных склонах могучих гор. Поднявшись в царство величайших исполинов, порожденных Природой, туда, куда не доносится шум людских поселений, поднявшись над жизненными невзгодами и суетой, мы трепещем от восторженного страха, терзаемся смутными, диковатыми предчувствиями. На востоке показался туманный диск луны, заливая серебром сумеречные долины под ногами, а сэр Бейл грелся в теплых желтоватых лучах заходящего солнца, бросающего последний отблеск на далекие пики Морвинских гор.

Человек, впервые оказавшийся в горах, поспешил бы скорее спуститься вниз, пользуясь последними мгновениями дневного света; но сэр Бейл Мардайкс с детства знал эти пустынные места, и, кроме того, он понимал, что туманный кружок луны, встающий над восточным горизонтом, после захода солнца засияет все ярче и ярче. Поэтому сэр Бейл не торопился.

Бронзово-смуглое решительное лицо баронета, озаренное закатным солнцем, чем-то напоминало лицо Карла Второго – не легендарный идеал «веселого короля», а сурового, энергичного угрюмца, предстающего перед нами на портретах.

Он стоял, скрестив руки, на склоне горы и восторгался, несмотря на предубеждение, чудесной игрой света – вершины далеких гор, терявшихся в туманной дымке, багровели под лучами заката, а долины все глубже погружались в сумеречный мрак, сквозь который зубчатыми линиями вырисовывались остроконечные коньки крыш и башенки Голден-Фрайерса да тускло поблескивали свечки в окнах домов.

Тем временем закат добрался и до того склона, где стоял сэр Бейл. Вокруг баронета сгустились сумерки, и он припомнил величественное гомеровское описание горного пейзажа в лунном свете.

Над высокой вершиной справа от баронета нависла тяжелая груда белых облаков. Внезапно она пришла в движение и, клубясь, как дым пушечных выстрелов, могучим потоком покатилась вниз по склону, к озеру. Баронета окутал волглый туман, не слишком густой, скорее напоминавший призрачную дымку; тем не менее он различал очертания утесов и скал ярдах в двадцати-тридцати от себя, но дальше не видел ничего.

Вряд ли найдется на свете ощущение более пугающее, чем чувства путника, застигнутого туманом на пустынном склоне горы, то и дело обрывающемся в глубокие пропасти.

Однако душу одинокого странника терзает не только боязнь сорваться в пропасть; в предательском густом тумане глазу мерещатся злобные причудливые тени, готовые выскочить из-за молочно-белой стены и заступить нам дорогу. Воображение баронета услужливо создавало целые сонмы таких чудовищных призраков, что у несчастного мороз подирал по коже.

Однако баронет был уверен, что не заблудится в горах: ориентиром ему служил легкий ветерок, дающий чувство направления. Тем не менее густой туман тревожил его не на шутку. Клубящееся облако окутало его в ту минуту, когда он смотрел на озеро. Сэр Бейл взглянул налево, пытаясь сквозь густую дымку разглядеть знакомые приметы. Шагах в двадцати пяти баронет различил силуэт человека, неподвижного, как сгусток тумана. Человек смотрел, как и он, вниз, в сторону озера. Это был высокий худощавый мужчина; вытянув руку, он указывал куда-то вдаль, где скрывался в дымке городок, неразличимый человеческим глазом. Сэр Бейл всмотрелся в силуэт, не в силах понять, откуда тот взялся, спрашивая себя, не грезит ли он наяву; незнакомец шевельнулся и в тот же миг исчез из виду.

Баронет осторожно направился вниз по склону горы. Туман начал редеть, сэр Бейл отчетливо различал дорогу и спускался довольно уверенно. Тем не менее путь по горам до Мардайкс-Холла предстоял еще далекий.

Туман, однако, все еще ограничивал поле зрения и скрывал от глаз далекие ориентиры; по счастью, сэр Бейл с детства хорошо знал окрестные горы и сейчас уверенно находил дорогу.

Он миновал в одиночестве более четырех миль, когда, проходя мимо скалы под названием Кошачий коготь, заметил в тридцати футах впереди знакомую фигуру в коротком плаще – тонкий занавес тумана, пронизанного лунным светом, придавал силуэту призрачный, потусторонний характер.

Сэр Бейл застыл на месте. Незнакомец в коротком плаще кивнул и, пятясь, исчез за выступом скалы.

Сэр Бейл рассердился, как обычно случается после внезапного испуга, и, крикнув незнакомцу, чтобы тот остановился, «пошлепал» за ним, как говорят на севере, что есть мочи. Но тот снова исчез; сколько ни вглядывался баронет, туманная пелена надежно скрывала беглеца.

Склон горы, нависающей над Мардайкс-Холлом, рассечен узкой тесной долиной, которая ближе к подножию становится все обрывистее и лесистее. Тропинка, бегущая сквозь это ущелье, петляет среди скал и в конце концов приводит путника на равнину, окружающую озеро. Этой-то дорогой, залитой лунным сиянием, и шагал сэр Бейл Мардайкс.

Туман почти рассеялся; выйдя на равнину, баронет снова столкнулся со знакомой фигурой. Человек приблизился. Это был Филип Фельтрэм.

Глава XIV
Возрожденный Филип Фельтрэм

После загадочного избавления Фельтрэма от смерти баронет еще не виделся со своим секретарем. Их последний разговор проходил в суровом, обвинительном тоне: сэр Бейл изображал грозного судью, Филип Фельтрэм в беспомощном отчаянии униженно молил о пощаде.

Теперь же Фельтрэм, залитый лунным светом, стоял во весь рост перед сэром Бейлом и цинично улыбался.

В облике Фельтрэма появилось нечто новое, пугающее, и эта новизна привела баронета в замешательство куда сильнее, нежели сама неожиданная встреча.

Баронет заранее решил, что, раз уж этот малоприятный разговор неизбежен, следует держаться с Фельтрэмом по возможности дружелюбно. Но сейчас внезапное появление Фельтрэма выбило его из колеи; после кратного молчания сэр Бейл заговорил тем же суровым, ледяным тоном, в каком прошла их последняя встреча:

– Я полагал, мистер Фельтрэм, что вы лежите в постели; не ожидал встретить вас здесь. Мне казалось, доктор дал совершенно четкие указания: вы должны соблюдать полный покой.

– Я знаю больше, чем доктор, – ответил Фельтрэм с той же неприятной усмешкой.

– Думаю, сэр, вам лучше оставаться в постели, – высокомерно бросил баронет.

– Полно, полно, хватит болтать вздор! – презрительно воскликнул Филип Фельтрэм.

– Мне кажется, – раздраженно заявил сэр Бейл, – вы забываетесь.

– Иногда легче забыться самому, сэр Бейл, нежели простить других, – загадочно ответил Филип Фельтрэм; баронет никогда не видал его таким непочтительным.

– Только глупцы станут так изматывать себя, – продолжал сэр Бейл. – Вот как далеко вы зашли – до самых Голден-Фрайерсских гор. Ведь это вас я видел там? Непростительная глупость! Что вас туда привело?

– Последить за вами, – был ответ.

– И вы шли туда и обратно пешком? Как вы туда попали?

– Ба! Как я попал туда? А как вы попали? Как попал туда туман? Из озера, разумеется, откуда же еще. Все мы поднимаемся вверх, затем спускаемся, – с безмятежным высокомерием отвечал Филип Фельтрэм.

– Вижу, вам нравится молоть чепуху, – упрекнул его сэр Бейл.

– Потому что я люблю чепуху – особенно если в ней есть смысл.

Сэр Бейл смерил его взглядом, не веря ни глазам своим, ни ушам. Он не знал, что и думать.

– Я намеревался поговорить с вами о примирении, сэр, но сейчас, похоже, это невозможно. – На лице Фельтрэма играла прежняя отталкивающая улыбка. – Собственно говоря, я не знаю, что о вас думать; возможно, вы больны. Вы прошагали не меньше двенадцати миль.