В Мардайкс-Холле есть просторная спальня, в которой, как гласит легенда, обитала дама, трагически погибшая в озере. Миссис Джулапер твердо верила в это, ибо ее тетушка, скончавшаяся в глубокой старости двадцать лет назад, помнила смерть прекрасной леди и в зрелые годы в изобилии слышала рассказы стариков о событиях сорокалетней давности, связанных с прелестной мисс Фельтрэм.

Из окон этой комнаты, просторной и мрачной, обставленной по величественной старинной моде, открывался превосходный вид на Змеиный остров, на горы и озеро. Говорили, что эту спальню посещает привидение. Является оно в ненастные дни, когда ветер дует со стороны Голден-Фрайерса; именно оттуда задувал ветер в ту ночь, когда бедняжка встретила свою смерть на озере. Порой призрак дает о себе знать грозовыми ночами, когда на горных вершинах буйствуют раскаты грома, а над бурлящими просторами озера яростно сверкают молнии.

Много лет спустя после смерти мисс Фельтрэм в такую бурную ночь в зловещей спальне остановилась гостья, не имевшая представления о сверхъестественных происшествиях, связанных с этой комнатой. Будучи натурой художественной и восхищаясь мелодраматическими проявлениями сил природы, дама велела горничной распахнуть ставни и, лежа в постели, любовалась грандиозным зрелищем. Уснула она лишь после того, как гроза отступила за горы и угасла вдали.

Буря не утихла, она медленно перемещалась поперек озера и вскоре опять приблизилась к замку. Глубокой ночью постоялицу разбудил резкий металлический лязг, и она снова залюбовалась грозными картинами буйства разгневанной природы во всей красе и мощи.

Погрузившись в благоговейный экстаз, когда чувство опасности отступает перед предвкушением возвышенного, гостья внезапно заметила за окном женщину с длинными волосами в насквозь промокшем платье. Незнакомка с перекошенным от ужаса лицом заглянула в комнату и принялась яростно трясти оконный переплет. Через мгновение, прежде чем дама, оцепеневшая от страха на кровати, успела что-то предпринять, истерзанная бурей незнакомка, заломив руки, откинулась назад и исчезла.

Дама решила, что это, вероятно, была нищенка, застигнутая грозой на дороге. Успокоив себя мыслью о том, что слуги, скорее всего, впустили бедную женщину в одну из многочисленных дверей особняка, она уснула.

Лишь наутро она подошла к окну, чтобы взглянуть на успокоившуюся гладь озера, и обнаружила, что спальня находится очень высоко – футах в тридцати над землей. Будучи плохо знакомой с расположением комнат в замке, ночью гостья совсем забыла об этом.

Другую историю рассказывают о добром старичке мистере Рэндале Раймере, нередко посещавшем дом при жизни его последней хозяйки, леди Мардайкс. В молодости он служил в армии; впоследствии, став проповедником, сохранил былые спартанские привычки и всегда, зимой и летом, спал с приоткрытым окном. Однажды ночью он, немного поспав, лежал в постели без сна. Луна заливала комнату ярким сиянием. Вдруг через открытое окно в спальню пробралась фигура, одетая в светло-серое, почти белое платье. Призрак направился к камину, где догорали тлеющие поленья, и, вытянув руки, ловил последние крохи угасавшего тепла. Мистер Раймер, оцепенев от ужаса, чуть пошевелился. Призрак оглянулся – глаза его в лунном свете походили на талый снег – и, вытянув длинные руки к камину, растворился в струйке дыма.

Сэр Бейл, как я уже сказал, не любил Фельтрэма. Его отец, сэр Уильям, составил дарственную, в которой отказывал часть поместья в пользу Филипа Фельтрэма. Документ этот, прилагавшийся к завещанию, был запечатан в конверт, адресованный сэру Бейлу.

– Это мне, – молвил баронет, подхватив выпавшее из завещания письмо, положил его в карман и никогда никому не показывал.

Однако мистер Чарльз Туайн, поверенный Голден-Фрайерса, подвыпив, что случалось частенько, с лукавым подмигиванием сообщал друзьям, что знает кое-что об этой дарственной. Волей покойного Филип Фельтрэм получал ежегодное содержание в двести фунтов стерлингов через банк Харфакса. Это было не банковское поручение, а всего лишь указание наследнику. Доверенным попечителем назначался сэр Бейл; утаив «письмо», баронет просто-напросто обкрадывал Филипа Фельтрэма.

Старый Туайн даже за чашей пунша был осторожен в выборе собеседников, и откровения его звучали весьма туманно. Ибо он боялся сэра Бейла, хоть и злился на него за то, что тот нанял адвокатом его конкурента, проживавшего в семи милях от города. Поэтому обыватели не были до конца уверены в том, что мистер Туайн говорит правду – единственным очевидным фактом, подтверждавшим его рассказы, была откровенная неприязнь сэра Бейла к секретарю. Странным было и то, что сэр Бейл, ненавидя Филипа, настойчиво удерживает его в доме – горожане объясняли это молчаливым компромиссом между хозяином и его совестью, ничтожной компенсацией за украденные права.

Тем временем ссора из-за пропавшей банкноты разгоралась все сильней. Сэр Бейл терзался сомнениями: моральное преимущество было на стороне Фельтрэма, тогда как обстоятельства свидетельствовали против него. Однако сэр Бейл легко уступал подозрениям и, вычисляя шансы, полагал, что добродетель вряд ли может представлять собой серьезный противовес соблазну и секретарь вряд ли мог устоять перед представившейся возможностью. Какие бы сомнения ни одолевали баронета, он упрямо их отбрасывал и не допускал, чтобы неблагодарный мерзавец Филип Фельтрэм догадался о его колебаниях.

Добрых два дня сэр Бейл не разговаривал с Фельтрэмом. Встречаясь с секретарем на лестницах и в коридорах, он грозно подымал голову и хмурил брови, лелея в душе планы мести.

Жизнь несчастного Фельтрэма превратилась в сплошную муку. Он давно уехал бы из Мардайкс-Холла, если бы не тщетные надежды на вмешательство некой таинственной силы, стоящей на защите справедливости, силы, которая защитила бы его и смыла ужасное пятно с его репутации. Покинуть дом, унося за плечами груз тяжкого обвинения, значило бы признать свою вину и спасаться бегством.

Миссис Джулапер в меру сил утешала беднягу. Исполненная сочувствия, доверчивая натура, она, в простоте души своей, знала Филипа Фельтрэма лучше, чем сумел бы узнать его самый ловкий пройдоха. Она плакала вместе с ним над его несчастьем. Она пылала негодованием на сэра Бейла за его неправедные подозрения, но более всего – за то, что последовало в дальнейшем.

Сэр Бейл не выказывал ни малейших признаков снисхождения. Может быть, он в душе радовался удачной возможности отделаться наконец от Фельтрэма: ведь, говорят, секретарь знал кое-что такое, что сильно ущемляло гордость баронета.

Пару дней спустя сэр Бейл имел еще более краткий и суровый разговор с Фельтрэмом у себя в кабинете. Заявление его сводилось к тому, что, если последний до десяти часов завтрашнего утра не вернет пропавшую банкноту, ему придется с позором покинуть Мардайкс-Холл.

Покинуть Мардайкс-Холл – к такому решению пришел и сам Филип Фельтрэм, как бы слабоволен он ни был. Но что с ним станет потом? Это его мало волновало: юноша надеялся, что сумеет найти себе занятие, пусть самое жалкое, лишь бы оно обеспечивало ему кусок хлеба.

По другую сторону озера, на землях, принадлежавших ранее семейству Фельтрэмов, обитал старик с женой, весьма пожилой особой, которые, из традиционных верноподданнических чувств, любили несчастного Филипа Фельтрэма. Жили они высоко в горах, у границы лесов, и чахлые деревья, сгрудившиеся вокруг их убогой хижины, были последней рощицей, которую встречал путник, поднимавшийся к вершинам. Эти крестьяне держали множество овец и коз, жили простой пасторальной жизнью и не имели детей. Филип Фельтрэм, выросший среди суровых гор, был крепок и неприхотлив. Холод и дождь не пугали его, а крестьяне эти, будучи на свой лад состоятельными, рады будут поручить ему пасти овец в горах – такое мирное уединенное занятие привлекало его больше всего.

Таков был единственный туманный план, вызревший в голове убитого горем секретаря.

Когда Филип Фельтрэм заглянул к миссис Джулапер и поведал, что намеревается нынче же вечером нанять у Тома Марлина лодку и переправиться через озеро на Клустеддский берег, а затем в одиночку подняться к затерянному в горах жилищу Требеков, добрая экономка залилась слезами.

– О нет, нет, только не нынче ночью. Не стоит уходить так поспешно. Заходите-ка ко мне, он сюда не явится. Посидим у камина да поговорим как следует. Вот увидите, все образумится. Если уж отправляться в дальний путь, так только не на ночь глядя. Судите сами: переправиться через озеро будет час с лишком, а потом еще невесть сколько идти вверх. А ежели в горах вас ночь застанет, то заблудитесь среди скал и погибнете. Нынче ночью гроза надвигается: в воздухе весь день марево стояло, а вечером над Бларвин-Феллз гром рокотал. Ночь будет такая, что хороший хозяин собаку не выгонит, а в горы уж тем более отправляться нельзя.

Глава IX
Безумный священник

Прожив много лет среди диких величественных гор, где людям приходится всецело полагаться на собственное чутье, где приметы надвигающегося ненастья вплетены в окружающую природу, где каждый утес, каждая горная вершина, каждый блик на поверхности озера предупреждают о близких переменах в атмосфере, миссис Джулапер научилась отлично предсказывать погоду. Во всяком случае, на сей раз ее прогноз, к сожалению, оправдался.

Прошло больше часа после захода солнца. Сгустилась тьма, и неистовая гроза, чье приближение, подобное топоту надвигающегося войска, сотрясало отроги гор Бларвин-Феллз, уже грохотала в ущельях на дальнем берегу. Широкая озерная гладь сверкала под вспышками молний, как вороненая сталь. Бешеные порывы ветра проносились над Голден-Фрайерсом, поднимали на озере высокие волны, пригибали деревья до самой земли, срывая с них сухие листья. Из окна гостиной, выходившего на озеро, укутанное мглой, более непроницаемой, чем ночная, открывалась чудовищная, грандиозная панорама. Вспышки молний, прежде чем их поглотит мрак, успевали выхватить из темноты растрепанные кроны деревьев и клочья пены, вихрями проносившиеся над озером.

Вдруг в грозовые раскаты ворвался громкий стук. Кто-то ломился в парадные двери Мардайкс-Холла. Трудно сказать, долго ли пришлось ждать полуночному гостю, прежде чем его призыв был услышан в случайном мгновенном затишье.

Усадьба сэра Мардайкса не блистала роскошью, но и не щеголяла живописной нищетой. В слугах не чувствовалось недостатка, но по большей части это был простой люд, не требовавший высокой платы. На стук вышел сын дворецкого, старинного обитателя усадьбы. Противоположная стена дома содрогалась под порывами урагана, но высокая крыша над парадным крыльцом давала некоторое убежище от дождя. На крыльце стоял худой старик. Пробормотав, надо полагать, благословение, он вошел в парадную и стряхнул воду с длинных седых волос, растрепавшихся под порывами ветра. Аскетическое лицо странного гостя горело нетерпением, большие светлые глаза дико блуждали. Одет он был в потрепанный черный костюм; длинные кожаные гетры застегивались на пряжки выше колен, защищая тощие голени от колючек и сырости. На голове у незнакомца красовалась, подчеркивая необычность его облика, широкополая фетровая шляпа, поверх которой он повязал носовой платок, чтобы полы ее прикрывали уши и чтобы случайный порыв ветра не унес сей потертый головной убор с головы обладателя.

Удивительный гость, высокий, худощавый, немного сутулый, был, видимо, неплохо знаком слуге, который поприветствовал его с уважением, не лишенным примеси страха, почтительно пригласил войти и усадил у камина.

– Поднимись к хозяину и скажи, что у меня к нему весточка от того, с кем он не виделся сорок лет и два года, – хрипло приказал старик, развязал носовой платок и стряхнул о колено дождевые капли.

Слуга постучался в дверь библиотеки.

– Что там стряслось? – выкрикнул сэр Бейл, сидевший в кресле у огня, и сердито глянул через плечо.

– Там сэр пришел, сэр Бейл, – был ответ.

«Сэром» в графствах Нортумбрии и по сей день называют священников.

– Что за сэр?

– Сэр Хью Кресуэлл, сэр Бейл.