– Такова была дипломатия тех лет, – ответил он. – Министры того времени мало чем отличались друг от друга. Холодная война весьма ограничивала дипломатию как таковую, ведь главным достоинством дипломатов считалось умение говорить «нет». Поэтому наиболее популярная в те времена резолюция на документе – «оставить без ответа», то есть превыше всего ценились осторожность и умение вообще не занимать никакой позиции.

Это точно сформулировал бывший член политбюро и секретарь ЦК Александр Николаевич Яковлев.

Вспоминая Громыко, он сказал мне:

– Он выбрал формулу выживания – слово «нет». Люди гибнут на слове «да». Сказав «нет», не пропадешь.

Энергия, редкая работоспособность, блестящая память, настойчивость – все это помогло Громыко стать министром. Он умело скрывал свои намерения и настроения. Лишь в редчайших случаях чувства брали у него верх над разумом. Были люди, которые выводили Громыко из себя.

Известный дипломат Валентин Михайлович Фалин вспоминал, как британский министр иностранных дел Джордж Браун попытался установить с коллегой неформальные отношения и во время завтрака обратился к Громыко самым непринужденным образом:

– Андрушка!

Громыко поправил его холодным тоном:

– Если хотите обратиться ко мне неофициально и одновременно вежливо, то надо говорить «Андрей Андреевич».

Тот, ясное дело, не осилил имени-отчества. Но нелюбовь Громыко к англичанину усилилась, все попытки британского министра наладить отношения пошли насмарку. Англичанам вообще трудно приходилось с Громыко.

Другой британский министр Алек Дуглас-Хьюм даже как-то попытался остановить Громыко словами, что он прекрасно знает содержание последних передовиц «Правды» и нет особого смысла тратить драгоценное время на их пересказ. Но Громыко продолжал пространно разглагольствовать о миролюбивом духе советской внешней политики. Дуглас-Хьюм предложил объявить перерыв. Потом министры встретились вдвоем, и только тогда беседа приобрела более деловой характер.

Попасть в кабинет Громыко на седьмом этаже высотного здания на Смоленской площади было невероятно трудно. В последние брежневские годы он стал человеком, чье слово значило очень многое – и уже не только в международных делах. Громыко превратился в небожителя. Рядовые сотрудники министерства видели Андрея Андреевича только на портретах, которые по праздникам носили по Красной площади.

Громыко жил по раз и навсегда заведенному порядку. И в его расписании находилось место для всего, что он хотел сделать. К приезду министра, рассказывал посол Ростислав Александрович Сергеев, работавший в его аппарате, помощники подбирали и клали на стол самые важные телеграммы и сообщения, поступившие за ночь из посольств и других ведомств, а также из ТАСС, где специальная группа готовила обзоры иностранной печати для руководителей страны.

Здание Министерства иностранных дел. 23 апреля 2021

[ТАСС]

Он трудился на Смоленской площади до восьми-девяти вечера, потом ехал домой и продолжал работать. Его квартира находилась сначала на улице Горького около площади Маяковского, позднее в районе Пушкинской площади и затем на улице Станиславского.

– В роли помощника в последний раз за день я приезжал к нему домой уже за полночь, чтобы забрать просмотренные им документы, – рассказывал Александр Бессмертных. – Он был типичный трудоголик, работяга. Трудился до двенадцати, до часу ночи.

Громыко высоко ценил подготовительную работу – подбор материалов к переговорам, считал, что все это необходимо проделать самому, дабы быть на высоте в момент переговоров. Министр не чурался черновой работы, поэтому часто брал верх над менее подготовленным и менее опытным дипломатом. Он не допускал импровизаций в дипломатии. Во время холодной войны импровизация была опасным делом.

Природа наградила его крепким здоровьем, что позволяло выдерживать огромные перегрузки, особенно во время зарубежных визитов. В дни заседаний сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке он в день проводил несколько встреч с министрами иностранных дел разных государств. Всегда был собран и готов к дискуссии.

Олег Трояновский:

Когда я был назначен представителем в Совет Безопасности ООН, Громыко мне советовал не ввязываться в перебранки на заседаниях совета: СССР – великая держава, каждое слово должно быть взвешено.

Он хотел иметь дело только с крупными государствами, но он принимал всех, кто к нему просился, никому не отказывал. Он понимал, что у многих министров нет другой возможности поговорить с советским министром.

Во время сессии Генеральной Ассамблеи иорданцы просили о беседе с королем Хусейном. Громыко ехать к нему не хотелось. А король по этикету не может ехать к министру. Я уговорил его только тем, что напомнил, как в Тегеране Сталин все-таки поехал с визитом к иранскому шаху. Громыко согласился.

Назад когда ехали, он говорит:

– Какие роскошные у него апартаменты. Наверное, долларов сто в день.

Я удивился его представлениям о ценах:

– Тысяча долларов в день. И то, наверное, мало.

Чувство долга у Громыко было невероятное. Однажды во время выступления в ООН у него случился обморок. Министр просто перегрелся. В Нью-Йорке стояла жара, а Андрей Андреевич одевался тепло. Мощных кондиционеров тогда еще не существовало. Охранники буквально унесли его из зала заседаний. Министр пришел в себя и, несмотря на возражения помощников, вернулся в зал и завершил выступление. Ему устроили овацию.

Иногда переговоры приходилось вести в трудных условиях.

Андрей Андреевич вспоминал, как в очередной раз прилетел в Париж:

А.А. Громыко в рабочем кабинете. 10 января 1987

[ТАСС]

На мировом рынке повысились цены на нефть, и во Франции началась активная кампания за экономию топлива. Инициатором ее выступил сам президент. Дело дошло до того, что он распорядился даже Елисейский дворец отапливать дровами.

В замке Рамбуйе, где проходили советско-французские переговоры, запылали все камины. Однако то ли потому, что ими давно не пользовались, то ли по неопытности тех, кому это поручалось, камины сильно чадили. Весь замок заполнял едкий дым, что вынуждало постоянно открывать окна и двери в сад, а ведь встреча происходила в декабре.

Кончилось все это тем, что некоторым членам французской делегации, в том числе и министру иностранных дел Сованьяргу, стало просто нехорошо. К вечеру эксперимент с каминами прекратили. Пришлось включить батареи, что обеспечило более подходящие условия для продолжения работы.

В один из январских дней 1977 года министр позвонил своему заместителю Владимиру Семеновичу Семенову. Пожаловался:

– Во время церемонии под юпитерами стоял и думал, что выдержу. Но не выдержал и потерял сознание. Обморок. Товарищи поддержали… Врачи сказали, что надо отдохнуть в Барвихе. У меня переутомление было. Глотал таблетки. Я люблю работу, но со сном не получается. Три года назад решил проявить характер: ни одной таблетки снотворных. И не пил. Но, оказывается, это все-таки надо!

Через десять дней министр опять соединился со своим заместителем. Андрей Андреевич стоял на пороге семидесятилетия. Семенов записал в дневнике:

В мембране телефона усталый и чуть сбитый голос. Сказал, что врачи приказали после партконференции в МИД сдать кровь и уложили в больницу. «Накануне у меня был приступ стенокардии, была боль, я не знал, что надо снимать и как, все терпел и вытерпел… Я думал: главное интеллект, а оказалось – сильнее то, что ниже головы». Он, конечно, болен – и очень. «Переутомление». А в сердце холод и тоска.

Разговор был не только душевный, а просто крик души. Дескать, отшумела шумная и буйная, а теперь койку береги. «Еще пару недель здесь подержат – ЭКГ получше, врачи даже повеселели, через неделю пускать будут гулять, а сейчас по комнате только».

Собеседник министра Владимир Семенович Семенов, одаренный и образованный человек, был поклонником современного искусства, покупал его, коллекционировал. В политике он стоял на очень жестких позициях, а в искусстве ценил настоящих мастеров, презирал правоверных конъюнктурщиков.

Запись в дневнике Семенова 7 апреля 1968 года:

Сегодня у нас появилась «обнаженная» Сарры Дмитриевны Лебедевой. Очень приятная, по-античному пластичная вещь малой формы… Лебедеву представили мне на выставке как одного из крупнейших скульпторов нашего времени. Скульптурой я тогда не интересовался, поэтому, сделав заинтересованное лицо, от дальнейшего знакомства уклонился.

Как это жаль! Она нуждалась в поддержке, живая, полупризнанная и полугонимая бандой рвачей Вучетича. А я мог бы ей помочь словом, да и делом, но прошел мимо, несмотря на оценки людей, знающих толк в искусстве. Как много среди нас, людей, считающихся интеллигентами, людей полуинтеллигентных, полуневежественных. Вроде меня! И жалко, и совестно!

Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко на XXXIII сессии Генеральной Ассамблеи ООН. 29 сентября 1978

[ТАСС]

Министр тоже интересовался живописью.

Эмилия Андреевна Громыко-Пирадова писала об отце:

Он высоко ценил художников итальянского Возрождения и русскую классическую живописную школу, особенно передвижников. Еще папа любил собирать картины. Раньше картины русских художников можно было купить в комиссионном антикварном магазине, который находился на Арбате. Потом этот магазин закрыли. Иногда удавалось купить картину из распродававшегося собрания какого-нибудь коллекционера или в художественных салонах. С годами картины дорожали. Папа покупал их все реже и реже.

А потом покупки и вовсе прекратились. Картины, собранные папой, свидетельствуют о его вкусе, о потребности приобщиться к прекрасному. Он лично был знаком с некоторыми художниками, скульпторами, искусствоведами, много раз встречался с ними. В беседах с ними папа отдыхал.

Заместитель министра иностранных дел, чрезвычайный и полномочный посол СССР в ФРГ В.С. Семенов. 12 ноября 1978

[ТАСС]

Андрей Андреевич внешне держался очень сурово. Помощников и заместителей называл только по фамилии, даже если работал с ними не один десяток лет. Никого не звал по имени-отчеству. За исключением членов политбюро – они друг к другу обращались по имени. Наверное, в нем это сохранилось со старых времен, но для его ближайших помощников это было не очень приятно.

Один из них как-то заметил:

– Наверное, он даже не знает, как меня зовут.

Посол Ростислав Александрович Сергеев, который работал в аппарате министра, говорил, что самые обидные выражения из лексикона Громыко – это «тюфяк», «шляпа», «странный человек», «упрямый человек» – если кто-то возражал.

Когда с ним спорили, Громыко мог рассердиться:

– Если вы не хотите выполнять мое поручение, за вас это сделают другие.

Но вспышки гнева бывали непродолжительными и часто не влияли на отношение к сотруднику. Известный дипломат Юлий Александрович Квицинский вспоминал:

Министр, надо ему отдать должное, умел ругаться самым обидным образом. Однажды он довел меня почти до слез, объявив ошибочной и неприемлемой формулировку преамбулы соглашения, хотя сам утвердил эту формулировку, но теперь забыл об этом. Я молча встал и вышел из кабинета министра. Через некоторое время мне сказали, что министр вызывает меня вновь. Я попросил передать, что не пойду и прошу меня от дальнейшего участия в переговорах освободить.

Тогда пришел старший помощник В.Г. Макаров, который уговорил меня не делать глупостей. Когда я вернулся, министр встретил меня ворчанием, из которого можно было разобрать такие слова, как «не работник, а красная девица», «слова ему нельзя сказать». Но браниться перестал.