Водитель принялся заглядывать в окна брошенной машины. На заднем сиденье лежала мятая квитанция. В держателях для стаканов у сидений торчали длинногорлые бутылки «Ale-8». С пола подмигивала оберточная фольга в пятнах жира. Затем что-то под сиденьем мелькнуло, похожее на палец, как свидетель позже рассказывал полицейским, и тогда он прижался лбом к окну, прищурившись изо всех сил. В этот момент выхлопная труба джипа зарычала. Но это было невозможно, как рассказывал он потом. И он знал, что это невозможно, но все равно слышал, чувствовал, как машина рядом с ним затряслась, сернистый запах выхлопа ударил ему в нос. Он отпрянул с энергией мультяшного скелета, выпрыгивающего из тела, и бросился обратно. Думал, что двигается в сторону дороги, но перепутал направление и начал углубляться в лес. Автомобилист клялся и божился, что увидел там женщину, вполне походящую по описанию на Дилан Прескотт, альпинистку, все еще считавшуюся пропавшей. Она решительно двигалась вглубь чащи. Он окликнул ее, чуть не споткнувшись о низко висящую цепь с табличкой «Вход воспрещен», и тут девушка исчезла из виду.

Если бы он все-таки запутался в цепи лодыжкой, то рухнул бы на мягкое ложе из листьев, и увидел бы только разбухшую ногу. Вместо этого он успел остановиться, чуть не поперхнулся при виде всего тела и вернулся к дороге. Позвонил в местную полицию, и она прибыла ровно за тринадцать минут до водителя эвакуатора, который обнаружил, что машина этого злополучного автомобилиста в полном порядке.

Нога принадлежала Клэю Фостеру, руководителю экспедиции, на тот момент от него осталась лишь обезвоженная оболочка жесткой кожи, обтянувшей вялые волокна мышц. Внутренности его сгнили, или же их кто-то выгрыз из вскрытой грудной клетки. Странность, которая озадачила коронеров почти так же сильно, как и в случае со скелетом Сильвии, заключалась в том, что труп Фостера оказался таким свежим. То же самое касалось Люка Вудхейвена, найденного в глубине леса парня, лишенного языка, а так же глаз, ушей, пальцев рук и ног. Если не считать этих навеки сгинувших мелочей, тело осталось нетронутым – слишком нетронутым. Кожа по-прежнему была гладкой и розовой, бугорки на месте пальцев рук и ног усохли, как будто их кто-то завялил. Так вялят мясо про запас. Оба тела находились в одинаковом состоянии, как будто исследователи погибли на морозных склонах Эвереста, а не в Кентукки, с его влажным летом и дождливой осенью. Тем не менее судебно-медицинская экспертиза установила, что они действительно погибли ближе к началу лета, чем к его концу.

Клэй находился ближе всех к автомобилю, и потому его тело было обнаружено и тщательно описано первым. Следующим, чуть глубже в лес, лежал Люк, и, наконец, была найдена Сильвия Скелет, уже совсем рядом с лагерем. Спасатели обтянули желтой пластиковой лентой деревья рядом с дорогой, припарковали поблескивающие маяками машины на обочине; даже если бы кроме этого они ничего не сделали, то хотя бы внимание привлекли. Они утыкали маленькими желтыми пластиковыми маркерами все значимые улики на месте происшествия, иногда – на расстоянии нескольких миль друг от друга, каждое волокно ткани, заблудившееся в грязи, каждую оттяжку, найденную в опавшей листве, каждую из все еще стоящих, нетронутых палаток, окруженных разбитыми канистрами с едой и кучу разбросанной, как взрывом, одежды и припасов, а так же один поставили около капли засохшей мочи на бампере джипа.

Они сделали миллион фотографий. Снимков было так много, что файлы в высоком разрешении заняли три терабайта. Снимков было так много, что следователи-криминалисты запустили проект по их обработке, который должен был увенчаться полной 3D-реконструкцией ужасающего места происшествия. Снимков было так много, что они задавались вопросом: если позволить парочке утечь в руки конспирологам, которые сумели превзойти официальные власти в выдвижении бесконечных теорий насчет случившегося, не имея на руках ни единого фото – что тогда?

И после того, как они сфотографировали все, и покрутились вокруг трупов, оценивая, смоля бесчисленные сигареты, испытывая постоянное чувство, будто маленькая рука дергает их за штанины, как бы прося уйти, они застегнули трупы в мешки, сложили обратно маленькие пронумерованные маркеры, запихнули палатки, рюкзаки и грязную одежду в сумки для улик, закатили те в фургон, проверили все в последний раз, не пропустили ли что-нибудь, какой-нибудь крошечный обломок кости из скелета Сильвии, или окровавленный клинок, или даже подробный дневник, который расставил бы по местам все кусочки этой головоломки, хоть что-то еще, кроме промокших насквозь, превратившихся в набухшую массу тетрадей в лагере. Довольные, они закрыли двери фургона.

И затем навсегда покинули это окаянное место.

Февраль 2019

«Наконец-то, твою мать».

Клэй засунул руки в карманы. Внутри ангара было всего на несколько градусов теплее, чем снаружи, однако по сравнению с холодом открытого неба здесь был тропический пляж. Табита, его верная подруга и пилот, обходила крошечный самолет, проверяя, хорошо ли накачаны колеса, не появились ли трещины в лопастях пропеллеров, не собираются ли крылья отвалиться в самый важный момент. Даже если бы они обнаружили что-то подобное на высоте трех тысяч футов, она бы с той же скрупулезностью отметила все неисправности в своем планшете.

Несколько недель подряд они летали над самыми глухими уголками Кентукки в поисках скалы, которая могла бы заинтересовать любителей восхождений. Пока что они ничего не нашли, но у Клэя было хорошее предчувствие насчет сегодняшнего дня.

Они забрались в самолет. Клэй стиснул челюсти и постучал пальцами одетой в перчатку руки по колену, пока Табита проверяла очередную кучу всего в самолете – мигающие красные огоньки, скрежещущее радио, рычаги, циферблаты и мониторы. Клэй пошевелил ногами в попытке поддержать кровообращение. Он прокрутил координаты и карты на своем ноутбуке, чтобы вспомнить, в какую именно часть кентуккийского «посреди нигде» они летят сегодня: округ Роккасл ^[1]. Ну какая-то скала должна была там иметься, так ведь?

– Сейчас взлетим, – сказала Табита. Она связалась по радио с диспетчерской вышкой и запустила двигатель, рев эхом разнесся по ангару. – У тебя есть все, что тебе нужно?

– Так точно, – ответил Клэй.

Ему хотелось, чтобы самолет уже поднялся в воздух.

Клэй и Табита знали друг друга со средней школы – Клэй тогда переехал в Лексингтон. Отец Табиты был пилотом, и она успела налетать достаточно часов, будучи еще подростком, чтобы к своим двадцати девяти уже получить лицензию. И это намного упростило ситуацию. Родители Клэя могли бы нанять для него частный самолет для этого, но Табита, как друг семьи, была готова подняться в небо в любой момент. Клэю нужно было оплатить только горючее.

Не так уж много мазохистов среди пилотов, чтобы рваться в небеса в феврале, и потому диспетчер дал им взлетную полосу через пару минут. Самолет рванулся в небо, резиновые колеса оторвались от покрытия полосы, их тела прижало к сиденьям. Самолет накренился и рухнул, рухнул вверх.

В ушах у Клэя застучало, в горле встал ком, хотя ему это было далеко не в новинку. За зиму они с Табитой налетали на этом самолете бесчисленное множество часов – ящик с дорогим лазерным эхолокатором, который Клэй одолжил в университете и теперь укрепленный на шасси, отсканировал бесконечное количество деревьев, среди которых могло прятаться удачное местечко для скалолазания – найти его и было самым горячим желанием Клэя, – и сделал бесчисленное же количество записей.

Он подумал о возможностях использования лазерной эхолокации именно в этих целях еще на первом курсе, на лекции по географии. Профессор упомянул об этой технологии, продемонстрировал слайды со снимками, нанесенными на карту. Радужные полосы показывали места с разным временем отклика на проверку лазерным лучом. «Как эхолокатор, но только вместо звука используется свет», – пояснил профессор. Это была единственная лекция в семестре, на которой он напряг уши вместо того, чтобы прикрыть веки.

В том же году он подсел на скалолазание. Теперь он проводил раннее утро почти каждой субботы на заднем сиденье ушатанной тачки, покрытой коркой грязи. Багажник ее был забит веревками, металлическими зажимами и вонючими резиновыми шнурами. Клэй приобщился к этому виду спорта благодаря своему соседу по комнате. Он хрустел коленями и сбивал о скалу пальцы в кровь до тех пор, пока шлямбуры не становились неразличимы в сумерках. Сумел стать альпинистом чуть выше среднего уровня. У него никогда так и не появилось ни навыков, ни удачи, ни смелости, чтобы взобраться на какую-нибудь дерьмовую твердую скалу. Покорить такой маршрут, который привлек бы к нему внимание крупных игроков в этом бизнесе и в итоге принес бы денег и самому Клэю. Порвав переднюю крестообразную связку, он стал все реже появляться на скалодроме по выходным. Ему было невыносимо видеть, как его приятели покоряют все более жесткие и трудные маршруты, в то время как он мог только хмуро провожать их взглядом с земли, и шея его болела оттого, что голову приходилось задирать все сильнее. Но проект с лазерной эхолокацией он всегда держал про запас, и в конце концов вытащил его с дальней полки для своей докторской диссертации по геологии.

Если он не смог стать известным альпинистом, то, возможно, он сможет завоевать известность как человек, который нашел новую скалу.

Так что он провел осень в этом тесном, чертовски холодном одномоторном самолете, сканируя лазером долину Мьюир в ущелье Ред-Ривер, нанося на карту все существующие в ней скальные стены, каталогизируя их извивы и закоулки – все те альпинистские маршруты, по которым он никогда не поднимется. Каждый раз, когда температура нерешительно топталась около нуля, Клэй и Табита были на взлетной полосе, и двигались согласно курсу, закутавшись в слои шерсти, пуха, в толстых вязаных шапках и шарфах. Зима означала свободный доступ к скалам, не загораживаемым листьями – остались лишь голые ветви деревьев, напоминающие сеть вен. Зима также означала термосы, полные дымящегося кофе, крошечные одноразовые грелки в носках, карманах и даже в шапках, переломленные уже перед взлетом. Унизительно, но необходимо – по крайней мере, он надеялся, что в конце концов оно будет того стоить.

Если только ему удастся найти хоть что-нибудь.

К январю они наконец стали посещать необследованные местности, нанося на карты дикую глушь Кентукки. Начали они с других секторов ущелья в Национальном лесу Дэниеля Буна и двинулись дальше по просторам штата. Ничего подходящего им обнаружить не удалось даже там, где этого можно было ожидать. Клэй отсматривал километр за километром чистого мусора. После каждого полета челюсти его болели – он непрерывно стискивал их. Если они не найдут что-нибудь до того, как деревья покроются листвой, следующие десять месяцев придется просто пережидать.

Сегодня они отправились к дебрям округа Роккасл, многообещающей области, которую он наметил при изучении карты штата.

С самого начала было в этом полете нечто особенное. Земля словно бы не хотела отпускать их; спину Клэя будто сильнее вжимало в спинку кресла во время взлета. Пока они забирались в свой эшелон, в ушах Клэя гудело все больше от возрастающего давления.

– Мы с тобой как пионеры этих лесов, – сказал он, перекрикивая рев двигателей. – Нам лучше найти здесь что-нибудь хорошее, иначе мое исследование, благодаря которому я по идее должен получить степень, просто развалится.

– Но ты все равно получишь степень, даже если ничего не найдешь, верно? – спросила Табита.

– Да, степень я получу, но моя дипломная работа будет не такой интересной, – сказал он. – И вряд ли поможет мне найти работу.

– Что за работу?