Видя, что дело принимает скверный оборот, наши хозяева поторопились удалиться, оставив волков и охотников на песчаной гряде.

глава 8

Осел Симэнь испытывает боль утраты яичка. Герой Пан удостаивает усадьбу визитом

Д

вадцать четвертое января тысяча девятьсот пятьдесят пятого года было первым днем первого месяца года ивэй ^[67] по лунному календарю. Паршивец Мо Янь потом выбрал этот день днем своего рождения. В восьмидесятые годы чиновники, чтобы продлить на пару лет пребывание в должности или чтобы подняться на еще более высокую, снижали себе возраст и завышали образование. Вот уж не ожидал, что Мо Янь, который чиновником никогда не был, тоже станет заниматься таким. Погода в тот день стояла хорошая, с самого утра в небе кружились стаи голубей, со всех сторон слышалось мелодичное воркование. Хозяин приостановил работу, заглядевшись на них, синяя половина его лица смотрелась очень красиво.

За минувший год урожай семьи Лань на восьми му земли составил две тысячи восемьсот цзиней зерна, в среднем по триста пятьдесят с одного му. Кроме того, по краям борозд было собрано двадцать восемь крупных тыкв и двадцать цзиней первоклассной рами ^[68]. В кооперативе рапортовали об урожае четыреста цзиней с одного му, но Лань Лянь не верил. Я слышал, как он не раз говорил Инчунь: «Чтобы при таком ведении дел и урожай четыреста цзиней с му? Пусть дурят голову кому другому». Хозяйка улыбалась, но за улыбкой чувствовалась плохо скрытая тревога. «Не надо бы, хозяин, бросать вызов всем остальным. Их вон сколько и все заодно, а мы всё в одиночку. Ведь и доброму тигру тяжело совладать с собачьей сворой».

«И чего ты все боишься? – зыркал на нее Лань Лянь. – За нас же районный Чэнь!»

В коричневой войлочной шапке, новенькой куртке на подкладке, подпоясанной зеленоватым матерчатым кушаком, хозяин расчесывал меня деревянным гребешком. Приятно было и телу, а от расточаемых им похвал – и душе.

– Ты в прошлом году потрудился на славу, Черныш, дружище; в том, что мы собрали столько зерна, наполовину твоя заслуга. В этом году надо бы еще поднажать, чтобы на все сто обставить этот кооператив, так его и эдак!

Солнце светило все ярче, и я понемногу согревался. Голуби все так же кувыркались в небе, земля усеяна обрывками красной и белой бумаги – остатками от хлопушек. Вчера вечером в деревне все сверкало и грохотало то меньше, то больше, и пороховой дым стоял, будто война началась. Во дворе пахло вареными пельменями, к этому запаху примешивался дух печенья няньгао ^[69] и засахаренных фруктов. Чашку пельменей хозяйка остудила в холодной воде, высыпала мне в кормушку и смешала с соломой.

– С Новым годом, Черныш, маленький, – погладила она меня по голове. – Поешь-ка вот.

Я так понимаю, если осла кормят новогодними пельменями с хозяйского стола – это самое что ни на есть высокое обхождение. За человека я у хозяев, за члена семьи. После великой битвы с волками и хозяин окружил меня большей заботой, а слава, какую только может получить осел, разнеслась по всем восемнадцати деревням и деревенькам дунбэйского Гаоми на сто ли в округе. Пусть эта проклятущая троица охотников и захватила силой двух мертвых волков – народ-то знает, как все обстояло на самом деле. Ослица семьи Хань тоже участвовала в битве, кто спорит, но все прекрасно понимали, что в основном сражался с волками я, ослица была на вторых ролях, я ее и спас. И хоть в моем возрасте ослов уже холостили и хозяин уже вселил в меня страх перед этим, после схватки с волками он об этом больше не заговаривал. Прошлой осенью, когда я шагал за хозяином в поле, за нами увязался Сюй Бао, местный лекарь, который только тем и занимался, что холостил ослов, быков и жеребцов. С сумкой через плечо и медным колокольчиком в руке он семенил за мной, как хвостик, впившись хитрыми бегающими глазками мне между ног. Я давно уже чуял исходивший от него отвратительный запах жестокости, давно было ясно: ничего доброго от него не жди. Этому негодяю, любителю посмаковать под вино ослиные и бычьи принадлежности, определенно не суждено умереть своей смертью. Я держался настороже: пусть только подойдет поближе, сразу получит от меня задними ногами в мотню. Покажу этому погрязшему в злодеяниях сукину сыну, что значит «остаться ни с чем» ^[70]. А если спереди подвернется, голову прокушу. Кусаться – мой коронный номер. Но этому типу хитрости не занимать: то туда метнется, то сюда, на безопасном расстоянии держится, не дает мне проявить способности. При виде строптивого Лань Ланя с его знаменитым ослом в поводу и пристроившегося за ними гнусного холостильщика зеваки на улице, предвкушая представление, наперебой интересовались:

– Оскопить осла собрался, а, Лань Лянь?

– Эй, Сюй Бао, опять на закуску чего высматриваешь?

– Лань Лянь, брось это дело – холостить, этот осел и волков-то сумел забить лишь потому, что у него все на месте, каждое яйцо – вместилище храбрости, у этого осла их, видать, как клубней на кусте картошки.

Стайка ребятишек-школьников бежала вприпрыжку за Сюй Бао, распевая только что придуманную частушку:

У Сюй Бао глаз наметан, яйца видит за версту! Если сразу не отхватит, ходит после весь в поту. Сам отвис елдой ослиной, Лодырь, хоть с рабочей миной…

Сюй Бао остановился, уставился на них, вытащил из сумки маленький сверкающий ножик и заорал:

– А ну молчать, ублюдки мелкие! Пусть кто еще попробует сказануть такое, сразу хозяйство поотрезаю!

Дети сбились вместе, дурачась и хихикая. Сюй Бао прошел несколько шагов, они за ним. Тот метнулся в их сторону, они врассыпную. Сюй Бао вновь обратился к своей задумке лишить меня хозяйства, а озорники снова собрались вместе и зашагали сзади, распевая:

– У Сюй Бао глаз наметан, яйца видит за версту…

Но Сюй Бао на этих приставал больше внимания не обращал. Сделав большой круг, он забежал перед Лань Лянем и зашагал задом, заводя разговор:

– Знаю, брат Лань Лянь, стольких уже покусал этот осел, а ты все тратишься на лечение и приносишь извинения. Охолостить его надо, чик! – и готово. Через три дня все заживет, и будет смирный и послушный, гарантирую!

Лань Лянь пропускал его слова мимо ушей, а у меня сердце так и подпрыгивало. Хозяину мой нрав известен, он крепко ухватил недоуздок, чтобы я не рванулся вперед.

Сюй Бао шел, загребая ногами пыль. Шагал этот ублюдок на удивление быстро – видно, двигается так не впервой. Сморщенное личико, мешки под злобными глазками-щелочками, зубы с широкими щербинами, отчего при разговоре он то и дело брызгал слюной.

– Послушай меня, Лань Лянь, охолости его, дело хорошее. Охолостил, и никаких забот. С других пять юаней беру, а с тебя не возьму ни гроша.

Лань Лянь остановился и презрительно бросил:

– Ступай-ка ты домой, Сюй Бао, охолости папашу своего.

– Слушай, ты, как только язык поворачивается сказать такое?! – заверещал Сюй Бао.

– Не нравятся мои речи? Тогда послушай, что тебе мой осел скажет, – усмехнулся Лань Лянь и ослабил поводья. – А ну, Черныш, старина!

С яростным ревом я выбросил вперед ноги – так же, как покрывал Хуахуа, – метя расколотить сморщенную черепушку Сюй Бао. У зевак вырвался крик ужаса, умолкли и назойливые ребятишки. Я ждал, что под моими копытами с хрустом разлетится череп этого ублюдка, но ничего подобного не произошло. Я не увидел искаженного страхом личика, не услышал испуганного воя, как от сжавшегося в ужасе пса. Смутно, как во сне, под брюхо скользнула верткая тень, в голове мелькнуло дурное предчувствие, но было уже поздно: к паху прикоснулось что-то леденяще холодное, и тут же пронзила острая боль. Меня охватило чувство утраты, и я понял, что стал жертвой тайного замысла. Резко обернувшись, я увидел у себя между ног кровь и окровавленное серое яичко в руке Сюй Бао. Улыбаясь до ушей, тот демонстрировал его зевакам у обочины, а те шумно выражали одобрение.

– Ты мне осла сгубил, Сюй Бао, ублюдок! – горестно воскликнул хозяин.

Он собрался оставить меня и наброситься на обидчика, но тот запихнул яичко в сумку, в руке у него снова блеснул тот самый ножичек, и хозяин стушевался.

– Тебе, Лань Лянь, на меня обижаться не след. Все видели, – тут он указал на зевак, – даже эти ребятишки могут подтвердить, что это ты, Лань Лянь, натравил на меня своего осла, и с моей стороны это лишь оборона. Не будь я всегда начеку, от моей головы кровавое месиво уже осталось бы. Так что, старина Лань, не тебе меня винить.

– Но ты мне осла загубил…

– Да, был такой план, я мог провернуть его на все сто. Но я подумал: земляк ведь, разве можно с ним так? Скажу честно, у твоего осла их три, я взял лишь одно. Так он чуть подуспокоится – но это по-прежнему самец, полный сил и энергии. Ты, мать твою, не хочешь ли сказать «спасибо», еще не поздно это сделать?

Лань Лянь наклонился, чтобы посмотреть мне между ног, и понял, что Сюй Бао не врет. От сердца у него отлегло, но не настолько, чтобы благодарить. Ведь, что ни говори, этот злой дух в мгновение ока лишил меня яичка, даже не получив согласия моего хозяина.

– Вот что я скажу тебе, Сюй Бао, пусть это тебе и не по нраву придется: если с моим ослом будет что не так, ты у меня еще попляшешь.

– Он у тебя до ста лет доживет, если кормить мышьяком не будешь! Сегодня на работу в поле лучше не бери, отведи домой, концентрированного корма дай, соленой водичкой напои, через пару дней рана затянется.

Вслух Лань Лянь ничего не сказал, но к совету Сюй Бао прислушался и повел меня домой. Боль чуть ослабла, но болело еще сильно. Я бросил ненавидящий взгляд на этого ублюдка, который вскоре сожрет мое яичко, и уже обдумывал план мести. Но, по правде говоря, после происшедшего я исполнился немалого уважения к этому невзрачному человечку с ногами колесом. Есть в мире людей такие странные существа, которые зарабатывают на жизнь, холостя скот, но делают это мастерски, берутся за дело решительно, действуют наверняка и быстро – не поверишь, пока не увидишь своими глазами! Иа, иа! Эх, яичко мое, уже вечером ты окажешься вместе с вином в брюхе Сюй Бао, а завтра в выгребной яме. Яичко мое, яичко.

Не успели мы пройти немного, как сзади послышался крик Сюй Бао:

– Эй, Лань Лянь, знаешь, как называется приемчик, который я только что применил?

– Растудыть твоих предков, Сюй Бао! – огрызнулся хозяин.

Под смех толпы донесся самодовольный возглас Сюй Бао:

– Послушай хорошенько, Лань Лянь, и твой осел пусть послушает. Это называется «стащить персик, укрывшись за листвой»!

Ну Сюй Бао, ну герой, Стибрил персик за листвой! А Лань Лянь не молодцом, Эх, ударил в грязь лицом… —

заорали шустрые на язык мальчишки, которые провожали нас до самых ворот усадьбы Симэнь…