Или «черный недуг» царевича усиленно скрывали? Не исключено. Однако жизнь чаще всего подтверждает поговорку: шила в мешке не утаишь. Как бы строго ни блюли тайну о состоянии здоровья наследника трона, рано или поздно что-то вышло бы наружу. Но никаких «утечек» не зафиксировано. Кроме того, если царевич болел падучей, кто же поверит, что мать запросто отпустила его во двор играть с ножом?! Ведь для семейства Нагих Дмитрий был не просто родным, а наследником престола – что, во-первых, гарантировало ссыльным Нагим личную безопасность, а во-вторых, давало им уверенность в будущем. Все знали: царь Федор вряд ли долго протянет, и тогда на трон взойдет Дмитрий. А коли так, ни о какой небрежности надзора за ним не могло идти речи. Как, например, опекали царевича Алексея, больного гемофилией? С него буквально не спускали глаз, денно и нощно о нем заботились квалифицированные врачи, за ним ходил по пятам (и нередко носил его на руках) специально приставленный дядька, матрос Деревенко, и уж, конечно, Алексею были запрещены все резвые игры, при которых он мог бы пораниться.

Тут же – поистине идиотский случай: ребенку, подверженному эпилептическим припадкам, вручают нож и отпускают играть в «тычку» на задний двор, где он и зарезался, согласно «Обыску».

Показания свидетелей, имеющиеся в «Обыске», повторяют одно и то же.

«Играл царевич ножиком, и тут пришла на царевича та же черная болезнь и бросила его о землю, и тут сам себя царевич ножиком поколол в горло…» (царевичева мамка Волохова; по слухам, соучастница убийства).

«…как пришла на царевича болезнь черная, а у него в те поры был нож в руках, и он ножом покололся…» (Ирина Тучкова, кормилица).

«…и пришла на него болезнь черный недуг, а у него был ножик в руках, и он тем ножиком сам покололся» (Мария, постельничая).

«…и пришла на него старая болезнь падучий недуг, и он ножом сам себя поколол» (пономарь Огурец).

«…и пришла на него болезнь падучий недуг, и набрушился на нож…» (четверо детей, якобы игравших с царевичем в «тычку»).

Завидное однообразие. Причем две вещи сразу бросаются в глаза: согласное упоминание о «черной болезни» и согласное же утверждение, что Дмитрий «сам покололся».

Легко поверить, что о падучей знали мамка, кормилица и постельничая, ежедневно общавшиеся с царевичем, но откуда о ней знал пономарь Огурец, человек далекий от семейства Нагих и уж, конечно, не посвященный в их семейные тайны? Мало того, Огурец единственный подчеркнул, что болезнь старая!

Тянем ниточку дальше. Истории известно, что 15 мая 1591 года угличане по указке Нагих убили 12 человек, подозревавшихся в покушении на царевича. Но разве в интересах Нагих была столь скорая расправа? Ведь она лишала возможности узнать от убийц, кто их подослал! Нагие тут выглядят глупыми и безответственными, а между тем глава клана – Афанасий Нагой отличался умом дальним и острым. Недаром еще царь Иван Грозный поручал ему ответственные дипломатические дела. И такой человек допустил расправу над людьми, показания которых могли бы предоставить единственный шанс выйти на организаторов заговора против царевича?!

Всё встает на свои места, если предположить, что 15 мая 1591 года в Угличе убили не царевича Дмитрия, а подставного мальчика. Нагие понимали, что им всё равно не дадут покоя, и заблаговременно подменили отрока. Иначе зачем так строго охранять тело убитого? Без медицинского освидетельствования его сразу же отнесли в церковь Св. Спаса и затем пускали туда только членов московской комиссии и ближайших родственников.

Нагие всеми правдами, а пуще неправдами старались уверить общественное мнение, что погиб именно царевич. Объясняется и легкость, с какой Нагие отправили чужого мальчика играть в «тычку».

Следующая загадка – казус, случившийся с Клешниным, когда следственная комиссия вошла в церковь Св. Спаса. По словам летописи, окольничий остолбенел и потерял дар речи, едва взглянув на убитого. Что же так поразило его, единственного из членов комиссии, кто знал Дмитрия в лицо? В свое время смелое предположение на сей счет выдвинул писатель Федор Шахмагонов: «Клешнин увидел тело убитого отрока, а не царевича…»

Почему же Клешнин не разоблачил подмену? Как все царедворцы, он знал отношение Годунова к Нагим и, видимо, не хотел впутываться в это дело. А может быть, потому, что за 4 дня тело царевича не могло страшно не измениться.

15 мая 1591 года в Угличе произошло примечательное событие, отчего-то не привлекшее внимания историков: от угличского причала отошло несколько стругов, принадлежащих донским казакам во главе с атаманом Корелой. Когда они прибыли в город, не так уж важно, а вот зачем? Хотя и этим вопросом можно было бы не мучиться, если бы не роль, которую сыграл Корела через 12 лет, став вернейшим соратником Лжедмитрия. Скорее всего, визит казаков в Углич был запланирован, и, по мнению некоторых исследователей (например, Петра Васильева), струги не случайно отбыли из Углича в тот самый день, ибо пассажиром одного из них был живой и невредимый царевич.

В тот же день странным образом исчез Афанасий Нагой. Объявился через три дня – в Ярославле, у английского торгового агента Горсея. Сообщил ему о смерти царевича, а также об отравлении царицы – будто бы у нее выпадают волосы и сходят ногти, и он, Афанасий, просит его, Горсея, Христа ради помочь лекарствами. Получив от английского купца нужный настой, Афанасий уехал в Углич, но туда не прибыл.

Очередная мистификация. Разве в Угличе не нашлось бы лекарств? Или Афанасий, зная о хороших отношениях между Горсеем и Годуновым, позаботился, чтобы правитель получил сведения о смерти царевича из «независимого источника»? И поверил сообщению – чего Нагой единственно и добивался.

Конечно, случившееся в Угличе доставило Годунову немало неприятностей, и он употребил все силы для того, чтобы доказать свое неучастие в смерти Дмитрия. С этой целью 2 июня 1591 года патриарх Иов объявил народу о том, что церковь полностью согласна с выводами следственного дела о нечаянной смерти царевича и что она «учинилась Божьим судом».

Теперь пришло время расправиться с Нагими. Они всегда были настроены оппозиционно к Годунову, а после смерти Дмитрия пытались организовать в Ярославле и Москве выступления против него. Кроме того, по их подстрекательству погиб дьяк Битяговский, официальное лицо правительства, и за это тоже надо было держать ответ.

Нагих судили, приговорив к разным видам наказания. Царицу Марию постригли и сослали в глухой Никольский монастырь на Белоозере, а ее братьев, кроме Афанасия, которого нигде не смогли отыскать, заточили в тюрьму. Чтобы навсегда стереть имя Дмитрия из народной памяти, Годунов запретил поминать царевича в церквях во время молитвы о здравии членов царской семьи – на том основании, что Дмитрий был рожден от седьмой жены Ивана Грозного и считался незаконным (по канонам православия законными считаются только три брака).

Словом, с угличским делом было покончено, однако же надо сказать о Василии Шуйском. Рюрикович по происхождению (из рода суздальских князей), Шуйский днем и ночью мечтал о шапке Мономаха и ради ее достижения побил все рекорды подлости, интриг и обмана, какие только известны в нашей средневековой истории. Посланный в Углич во главе следственной комиссии, он по возвращении в Москву целовал крест на церковном Соборе, в том, что царевич Дмитрий стал жертвой несчастного случая. Через 14 лет, когда Лжедмитрий подошел с войсками к Москве, Шуйский вторично целовал крест – на этот раз перед жителями столицы на Лобном месте. Сим целованием князь клятвенно уверял народ, что к стенам Москвы идет не самозванец, а сын Ивана Грозного царевич Дмитрий. Это заявление может показаться странным, но Шуйский знал, что делал. Хотя трон был свободен, князь не дерзнул предъявить на него свои права, так как симпатии всех были на стороне Лжедмитрия. Князь предпочел выждать удобный момент и втайне плести интригу против него. Организовав боярский заговор в мае 1606 года, Шуйский в третий раз целовал крест, уверяя всех, что убитый Лжедмитрий – это бывший монах Гришка Отрепьев, тогда как царевич Дмитрий был зарезан в Угличе по приказанию Бориса Годунова.

Немощный царь Федор умер 6 января 1598 года, а 1 апреля в Успенском соборе Кремля патриарх возложил на Годунова знаки царской власти. Каких сил стоило Годунову добиться венца – о том нам подробно рассказали прошлые и нынешние историки. Искуснейший лицедей, Годунов обставил дело так, что церковные власти и народ буквально на коленях умоляли его принять царский венец. И он его принял и начал правление с самыми благими намерениями.

Два года прошло в государственных трудах и заботах (правда, в то же время Годунов окончательно разгромил своих основных соперников – Романовых), но 1600 год оказался для страны и новой династии роковым: на западных границах объявился «царевич Дмитрий».

Первые слухи о том, что царевич жив и собирается возвратить себе престол, страшно смутили Годунова, решившего поначалу замолчать его появление. Толки о нем пресекались жесточайшим образом, о чем свидетельствует высказывание француза Жака Маржерета, находившегося тогда на военной службе в России: «Прослышав в 1600 году молву, что некоторые считают Дмитрия Ивановича живым, Годунов с тех пор целые дни только и делал, что пытал и мучил по этому поводу».

Но остановить разговоры, проникшие уже в самые гущи народа, оказалось невозможным, и тогда Годунов приказал провести самое тщательное расследование личности «уцелевшего Дмитрия». Оно и установило, что им является самозванец – беглый монах Чудова монастыря Григорий Отрепьев, носивший до пострижения имя Юрий.

В наши дни Петр Васильев выдвинул весьма правдоподобное предположение о том, что фамилия Отрепьева пришла на ум правительственной комиссии Годунова случайно! Требовалось пресечь кривотолки, назвав имя, поэтому воспользовались фамилией Отрепьева, который в начале 1602 года бежал из московского Чудова монастыря в Литву, где и возникли первые слухи о «Дмитрии». Такое предположение может показаться на первый взгляд чуть ли не фантастическим, однако оно подкреплено впечатляющими фактами. Масса москвичей, знавших Отрепьева, почему-то не признали его в том человеке, который в июне 1605 года при огромном стечении народа въехал в столицу и без сопротивления кого бы то ни было занял престол.

Как же объясняет это массовое помутнение умов официальная история? Очень просто: результатом запугивания, которое самозванец якобы ввел в ранг государственной политики. Но чего не было, того не было, и ни один документ того времени не может свидетельствовать о терроре, который, если верить защитникам официальной версии, буквально замкнул уста москвичей. Чтобы утверждать подобное, нужно отказать целому народу в чувстве собственного достоинства и признать, что он состоит из трусов и негодяев, которым совершенно безразлично, что их давний знакомец, к тому же большой любитель смотреть в рюмку, объявляет себя царем московским и отныне будет управлять ими.

На нелепость этой ситуации указывал и историк Костомаров, однако его утверждения, что народ не мог не признать Отрепьева, если это он выступал в роли «Дмитрия», разбились о броню раз и навсегда затверженных представлений.

Так кем же был Григорий Отрепьев?

Он родился, по некоторым предположениям, на рубеже 70–80-х годов XVI столетия в городе Галиче (Ярославской области) в семье захудалого дворянина Богдана Отрепьева. Предки этого Богдана имели корни в Литве, но еще при Иване Калите приехали в Московское княжество, где поступили на военную службу. Сам Богдан Отрепьев дослужился до чина стрелецкого сотника, но был убит в Немецкой слободе в пьяной драке.

Воспитанием Юрия занялась мать. Она научила его читать, но на этом ее возможности кончились, и тогда юного Отрепьева послали в Москву, где жили его дед Замятин и родной дядя Смирной. Они, видимо, и пристроили Юрия, или Юшку, как называли его все, в какой-нибудь приказ, где его обучили письму. Юшка оказался способным учеником, обладавшим к тому же красивым почерком. Именно это обстоятельство позволит ему впоследствии стать переписчиком книг у самого патриарха московского Иова.

Но свою служебную карьеру Юшка начал у бояр Романовых, поступив на службу к одному из них – Михаилу Никитичу. На его подворье Отрепьев провел несколько лет и достиг уже кое-какого положения, когда всё рухнуло нежданно-негаданно.