– Шансы – это, конечно, хорошо, – Ами согласно кивнула. – Но на одних шансах, далеко не уедешь. Эти твари будут лезть на стены, пока не перебьют всех нас до единого, или пока сами не сдохнут от голода и болезней. Ваша идея с укреплениями и активной обороной – правильная. Нужно заставить их сидеть под этими стенами как можно дольше. У такой огромной, неорганизованной оравы рано или поздно неизбежно начнутся серьёзные проблемы с провизией и водой. Им придётся распылять свои силы, отправлять крупные отряды на фуражировку. И вот тогда…

Чор громко, демонстративно и весьма скептически хмыкнул, явно не разделяя её оптимизма. Ами, смерив его коротким, пристальным взглядом, от которого синекожий жулик слегка съёжился, продолжила. В её тёмных глазах на мгновение мелькнул холодный, хищный огонёк:

– Тогда мы сможем бить их по частям. Уничтожать эти фуражные отряды, устраивать засады, изматывать их мелкими, но болезненными укусами. Главное, чтобы у нас самих хватило еды, воды и патронов, чтобы пересидеть их. Это будет долгое, изнурительное противостояние на истощение, Кир. И далеко не факт, что мы в этой гонке на выживание окажемся выносливее и удачливее.

– А Юлина? – резко, почти выкрикнула Мико, до этого момента молчавшая и лишь сверлившая Ами раздражённым взглядом.

Она шагнула вперёд, вызывающе глядя на Ами снизу вверх.

– Она может не дожить до вашей хвалёной «победы на истощение», пока вы тут будете свои драгоценные запасы считать и стратегические планы строить! Её там эти… эти твари… каждый день… они…

– Лес рубят – щепки летят, девочка, – Ами даже не удостоила Мико взглядом, продолжая смотреть на меня, но её голос прозвучал так, словно по камням тяжело лязгнули стальные траки паромобиля. – Иногда приходится жертвовать малым, чтобы спасти большее. Такова суровая цена любой победы, да и простого выживания. Или ты всерьёз думаешь, что жизнь одной какой-то девчонки, пусть даже и твоей подруги…

Мико злобно сверкнула своими зелёными, как болотные огни, глазами, но, к моему удивлению, промолчала, лишь резко отвернувшись и сплюнув на пыльную землю. Этот жест был красноречивее любых слов. Ами холодно, почти незаметно, кивнула, словно принимая её молчаливый вызов, но я успел заметить, как напряглись и заходили желваки на её высоких, аристократических скулах. Она была Восходящей, дочерью вождя, женщиной, привыкшей к беспрекословному уважению и немедленному подчинению. Выходка какой-то там оборванной старательницы, пусть и с характером, явно пришлась ей не по нраву. Я внутренне усмехнулся – кажется, к моим многочисленным проблемам добавилась ещё одна, классическая. Две самки не поделили альфа-самца. Хотя на роль альфы я никогда не претендовал, предпочитая держаться в тени, но, видимо, аура опасности и власти, даже нежеланной, делала своё дело.

– Я, пожалуй, пойду поохочусь немного, – Чор, обладавший чутьём на изменение атмосферы, почувствовав, что грозовая туча взаимной неприязни на мгновение рассеялась, решил тактично и поспешно ретироваться.

Он подхватил свою винтовку «Найторакс» и привычным движением проверил надёжный оптический прицел. – Может, удастся подстрелить пару-тройку этих пустынных мабланов. А то от этой вашей бобовой каши, Кир, у меня уже не только изжога, но и серьёзное несварение желудка…

Я молча кивнул. Чор, несмотря на свою невзрачную внешность и сомнительные моральные принципы, был великолепным стрелком, настоящим снайпером-самородком, мастером своего дела. Каждый его выстрел, бил точно в цель. В условиях начавшейся позиционного противостояния, когда каждый патрон был на счету, его уникальные навыки были поистине бесценны. Пока он на стене, я мог быть относительно спокоен за этот сектор.

Когда душная, липкая ночь, пахнущая кровью, дымом и страхом, окончательно опустилась на израненное поселение, на счету невзрачного, синекожего коротышки Чора уже числилась пара десятков подстреленных песчаников. Я видел вспышки и слышал его выстрелы. Он работал методично, без лишней суеты, как опытный мясник, разделывающий тушу. Я сменил его на нашем импровизированном наблюдательном пункте – небольшом, едва заметном скальном уступе, нависавшем над долиной. Лагерь культистов, раскинувшийся внизу, ярко и вызывающе светился в густой темноте сотнями костров, словно россыпь злобных, красных глаз. Они снова затянули свои жуткие, гортанные песни, от которых кровь стыла в жилах, и били в свои примитивные барабаны, обтянутые грубой кожей. Но в их песнях и ритме барабанов уже не было той первобытной, наглой уверенности, что прошлой ночью. Наша дерзкая вылазка и меткие выстрелы Чора, похоже, несколько охладили их пыл.

309.

Я активировал Скрижаль, и на поверхности тускло засветились символы. Выбрал Руну Огненного Шара – одну из самых разрушительных и эффектных в моём арсенале, несмотря на её бронзовый ранг. Время пришло. Больше тянуть и изображать из себя благородного защитника слабых не имело никакого смысла. Нужно было показать этим дикарям, что Посёлок Старателей – это не лёгкая, беззащитная добыча, которую можно взять голыми руками. Что за каждую попытку взять его штурмом, за каждую каплю пролитой здесь крови, они заплатят страшную, непомерную цену. Бронзовый глиф, соответствующий выбранной Руне, вспыхнул на Скрижали ярким, обжигающим светом, на мгновение ослепив меня. Я прищурился, выбирая цель. Мой взгляд остановился на самой большой группе костров, расположенной в самом центре вражеского лагеря, где, судя по всему, располагались их вожаки и шаманы – сердце этой первобытной гадины. И я, не колеблясь ни секунды, послал сгусток огненной стихии туда.

Огненный шар, сорвавшись с моей протянутой ладони, с низким, вибрирующим гудением, похожим на рёв разъярённого дракона, пронёсся над тёмной, спящей равниной, оставляя за собой мерцающий, багровый след, и врезался в самую гущу палаток и грубых шалашей из шкур. Взрыв, как ни странно, был не таким уж и громким, скорее глухой хлопок, словно лопнул гигантский пузырь. Но эффект… эффект превзошёл все мои самые смелые и кровожадные ожидания. Огромный, ослепительно-яркий огненный гриб, клубясь и переливаясь всеми оттенками багрового, взметнулся к чернильному, беззвёздному небу, на несколько долгих мгновений осветив весь вражеский лагерь и окрестности жутким светом. Палатки и шалаши, сделанные из сухих веток и легковоспламеняющихся шкур, вспыхнули, как соломенные чучела, мгновенно превращаясь в гигантские, ревущие факелы. Дикие, нечеловеческие крики ужаса, боли и предсмертной агонии донеслись до нас даже сквозь разделявшее нас расстояние. Я видел, как мечутся между горящими строениями тёмные фигурки, как они падают, охваченные пламенем, и катаются по земле, пытаясь сбить огонь.

Я криво усмехнулся, чувствуя, как на лицо выползает холодная, хищная улыбка. Это было только начало. Прелюдия к настоящей симфонии разрушения, а ночь ещё длинна и полна возможностей. Методично, один за другим, по откату Руны, не давая врагу опомниться, посылал огненные шары во вражеский лагерь, теперь уже целясь по скоплениям костров, по большим тентам, под которыми, как я предполагал, угадывались их скудные склады провианта и импровизированные загоны для скота. Каждый новый взрыв вызывал новую волну паники и хаоса в рядах песчаников. Они метались, как обезумевшие муравьи в разорённом муравейнике, между горящими палатками, отчаянно пытаясь спасти своё жалкое имущество и как-то потушить стремительно распространяющиеся пожары, но огонь, подпитываемый сухим деревом и ветром, был неумолим.

Я отдавал себе отчёт в том, что это самый настоящий геноцид. Холодный, расчётливый и абсолютно безжалостный. Но, к своему удивлению, не чувствовал ни капли жалости или раскаяния. Эти дикари, эти фанатики, поклоняющиеся кровавому демону, сами выбрали свою судьбу. Они пришли сюда, чтобы убивать, грабить и разрушать. Они не заслуживали ни снисхождения, ни пощады. И я щедро давал им то, чего они так страстно хотели – войну. Тотальную, беспощадную войну на полное уничтожение. И в этой войне, я собирался победить. Любой ценой. Мои собственные моральные терзания, если они и были, я засунул куда подальше. Сейчас не время для рефлексии. Сейчас время выживать и побеждать.

К рассвету, когда первый робкий свет окрасил небо, от некогда шумного и грозного лагеря песчаников остались только дымящиеся, почерневшие следы пожаров и обгоревшие, изуродованные трупы, источавшие тошнотворный запах горелого мяса. Те немногие, кому посчастливилось уцелеть в этом огненном аду, не дожидаясь полного рассвета, поспешно снялись с места и отступили глубже в пустыню.

Кажется, на этот раз мы действительно победили. Не просто отбились, а заставили их оставить поле боя за нами. Я смотрел на дело рук своих, и внутри что-то неприятно скреблось. Да, они были врагами. Да, они пришли убивать. Но то, что я сделал… это было за гранью. Или, может, никакой грани уже не осталось в этом мире? Просто есть мы, и есть они. И кто-то должен умереть, чтобы другие жили. Сегодня умерли они. Что будет завтра? Я устало потёр глаза, но расслабляться было рано. Нужно было закрепить успех. Песчаники отступили, но они могли перегруппироваться, зализать раны и вернуться. Их нужно было преследовать, добить, рассеять остатки, чтобы у них и мысли не возникло сунуться сюда снова. А для этого мне нужен был Драк и его банда.

Я нашёл Драксама Тина в небольшом, полуразрушенном доме на окраине Посёлка, который тот присмотрел себе под штаб. Дом был неказистым даже по местным меркам – кривые стены, залатанная крыша, выбитые окна, затянутые какой-то грязной тряпкой. Я ожидал, что атаман разбойников выберет себе что-то попредставительнее, побольше, побогаче. Но Драк, похоже, руководствовался какими-то своими, одному ему ведомыми, соображениями.

Он сидел на грубо сколоченном табурете посреди единственной комнаты, заваленной всяким хламом, и задумчиво разглядывал трещину на потолке. Его единственный глаз был прищурен, в уголке рта торчала потухшая самокрутка. Рядом, на таком же шатком столе, стояла бутылка с мутным самогоном и стакан.

– Не самый шикарный дворец для грозного атамана, – заметил я, входя внутрь.

Драк обернулся. Его лицо было мрачным, как туча перед грозой.

– А, это ты, Кир, – он махнул рукой, приглашая присесть. – Да какой тут дворец… Так, развалюха. Но…

Он запнулся и продолжил:

– …здесь я когда-то жил. С семьёй.

Я удивлённо приподнял бровь. Драк и семья? Это как-то не вязалось с его образом безжалостного бандита.

– Здесь? – я обвёл взглядом убогую обстановку. – Не очень-то похоже на уютное семейное гнёздышко.

– Тогда всё было по-другому, – Драк тяжело вздохнул, его единственный глаз затуманился воспоминаниями. – Был дом. Был сад. Была жена… Дочка… Мы жили небогато, но… счастливо. Я работал на руднике, старался как проклятый, чтобы прокормить их. Думал, вот-вот разбогатею, куплю большой дом, увезу их отсюда, из этой пыли и нищеты… А потом… потом пришли они.

– Кто «они»? – спросил я, хотя уже догадывался, о ком идёт речь.

– Управляющий рудником, – Драк скрипнул зубами, его кулаки сжались так, что побелели костяшки. – Толстопузый ублюдок, который считал себя хозяином жизни. Он положил глаз на мою жену. А когда она ему отказала… он обвинил меня в воровстве, подстроил всё так, что я оказался виноват. Меня избили, выгнали с работы, отобрали дом… А жену… жену он… – Драк замолчал, его голос сорвался. Он отвернулся, чтобы я не видел его слёз.

Я молчал. История была стара, как мир. Сильные мира сего всегда творили беззаконие, пользуясь своей властью и безнаказанностью. Мелкий чинуша из Единства, не подозревая того, сам создал легенду о благородном разбойнике – одноглазом атамане, держащим свою банду отморозков в железном кулаке. Исход, впрочем, был предсказуем.

– И что было дальше? – спросил я, когда Драк немного успокоился.

– А что могло быть дальше? – Драк усмехнулся, но усмешка получилась горькой. – Я ушёл в Пустошь. Собрал таких же, как я – обиженных, озлобленных, потерявших всё. Мы стали грабить караваны, нападать на посёлки. Мстили. Всем. За свою сломанную жизнь. За своих…

Он снова запнулся.