– Да, – кивнул Фальк. – Мне пришла в голову одна гипотеза, когда я вспомнил про признаки недостатка воздуха. Чтобы подтвердить мои предположения, вам потребуется опытный судебный медик и лабораторные условия. Но, думаю, он согласится, что Веру Павловну, вероятно, убили большой дозой сильного обезболивающего средства.

– Обезболивающего?! – воскликнула Лидия и тут же прижала ладони ко рту.

– Да, из тех, которыми пользуются хирурги или военврачи. Их передозировка бывает смертельно опасна и способна убить в кратчайшие сроки. В больших количествах они вызывают паралич дыхания и смерть головного мозга.

– Вы уверены? – уточнил Александр Петрович.

– Повторюсь, это лишь гипотеза, ее необходимо будет подтвердить, – ответил Фальк. – Но, боюсь, я уже видел такое…

– Где?

– Под Мукденом, например^[9], – тихо пробормотал Василий Оттович. В комнате повисла гнетущая тишина. Воспоминания о жутких событиях Русско-японской войны были все еще свежи у всех присутствующих.

– Я видел последствия передозировки лекарств, – наконец счел нужным пояснить Фальк. – Ведь в больших дозах, как известно, любое средство способно стать ядом. Иногда это происходило случайно – когда не рассчитали правильную дозу для раненого. Иногда им пользовались желающие уйти из жизни. Считали этот способ безболезненным. Мол, он подарит им быструю смерть в объятиях эйфории… Простите…

Василий Оттович сбился и замолчал, но быстро взял себя в руки.

– Это лишь предположение. Убедитесь, что его проверят, Александр Петрович.

– Конечно, – согласился урядник. – Как думаете, средство, которое использовали для убийства, изначально принадлежало Вере Павловне?

– Уверен, что нет, – ответил Фальк. – Я вчера осматривал ее и обратил бы внимание на следы уколов. Да и ни один здравомыслящий врач не выписал бы ей такой препарат. Уж я точно.

– Хорошо. Василий Оттович, можно будет попросить вас изложить ваши умозаключения на бумаге для судебного следователя и медика, что будет проводить вскрытие?

– Разумеется. Если моя помощь больше не требуется, то я, пожалуй, откланяюсь. Загляните ко мне через пару часиков, мой отчет будет готов.

– Премного благодарен, – протянул ему ладонь Сидоров.

– Не стоит, – ответил на его рукопожатие Фальк и повернулся к Лидии. – Сударыня, примите мои искренние соболезнования. Если вам или вашей матушке понадобится врачебная консультация или успокоительное – обращайтесь.

Девушка ответила ему благодарной улыбкой и отстранилась, позволяя пройти.

Спустившись с крыльца, Фальк прошел с десяток метров и остановился. Он оглянулся, разглядывая окна комнаты, где умерла Вера Павловна. Судя по их расположению, а также по еще не зацветшему в полную силу палисаднику, именно здесь, рядом с дорогой, должен был стоять беспокоивший ее серый монах. Внутри Василия Оттовича вели яростный бой любопытство и стремление как можно быстрее оставить историю с таинственным убийством позади.

Победило любопытство.

Фальк подошел к елям, разросшимся на границе участка Шевалдиных, и осмотрелся. Как он и ожидал, в тени под хвойными ветвями обнаружились отпечатки калош, застывшие в грязи, оставшейся после ночного дождя. Что его удивило, так это след узких колес, пролегающий чуть в стороне от места, где генеральша видела серого монаха.

– Василий Оттович! – окрикнули его. Доктор обернулся и увидел, как Сидоров спускается с дачного крыльца. Урядник подошел к Фальку и спросил: – Гляжу, вам тоже не дает покоя эта история?

– Можно и так сказать, – ответил Василий Оттович и указал на следы: – Обратите внимание.

Он подумал, не стоит ли напомнить Сидорову о ссоре между Шевалдиной и главным любителем велосипедного спорта, инженером Платоновым, но решил все же промолчать. Во-первых, доктор не сомневался ни в памяти Сидорова, ни в его умении сложить два и два. Во-вторых, Фальк знал, что чувствовал бы себя настоящим доносчиком, если бы все же решился указать на инженера.

– Ну и ну, – протянул Александр Петрович. – У меня тоже кое-что есть для вас. Не хотел показывать при барышне. Не похоже, конечно, что она дюже впечатлительная, но все же…

Он достал что-то из кармана и продемонстрировал Фальку. На вытянутой ладони лежал обрывок грубой серой ткани.

– Что скажете?

– Скажу, что привидения не ходят в калошах, не оставляют на местах явлений отпечатки ног и обрывки своих погребальных саванов и уж точно не нуждаются в обезболивающем для того, чтобы убить своих жертв, но позвольте мне ограничиться медицинскими вопросами, улики и гипотезы относятся к вашей епархии, – пожалуй, излишне резко ответил Фальк. – Как и обещал, положу свое мнение на бумагу. Через пару часов сможете забрать. А в эти ваши сыщицкие дела намерения влезать у меня нет. Честь имею.

Из дома Шевалдиных Василий Оттович возвращался в крайне мрачном расположении духа. Следы обезболивающего вызвали в нем воспоминания, которые он хотел бы забыть навсегда. Прошло меньше трех лет с того момента, как он вернулся с войны. Каждый день он старался вытравить из памяти крики раненых, кровь, смерть, вшей, разрывы снарядов и гортанные вопли наступающих японцев. И вот теперь они нашли его в самый непредсказуемый момент – в Зеленом луге, который Фальк всегда считал оазисом тишины и спокойствия.

Но если Василий Оттович и верил во что-то, так это в самодисциплину. А значит, его дело – написать заключение для Сидорова и выкинуть этот случай из головы. Чем он сейчас же и займется. Дальше размеренный темп дачной жизни, свежий воздух, солнечные ванны и ненавязчивые развлечения гарантированно успокоят нервы и затянут старые душевные раны. По крайней мере, доктор Фальк очень на это надеялся.

Глава шестая

Здесь тихо… Море дремлет плоско…
Песок на пляже тверд и бел…
Вдали купальная повозка
И пена розоватых тел.

М. А. Кузмин, 1923 год

Еще каких-то пару лет назад посещение пляжа в Зеленом луге подчинялось неукоснительно строгому расписанию. Мужчины имели право купаться в море до 10 часов утра. После этого пляж передавался в распоряжение женщин и детей. За исполнением заведенного порядка следили служители, нанятые зеленолужским обществом благоустройства. Ведя счет времени по безукоризненно точным часам, они уведомляли отдыхающих о смене власти заменой флагов, висевших вдоль побережья, и раздражающим писком свистков. Но современные веяния добрались и сюда. В прошлый летний сезон партия молодых прогрессистов взяла верх на очередном заседании благоустроителей и постановила разделить пляж на две равные половины. Левая отдавалась мужчинам, правая – женщинам. Дети, в силу невинности и несознательности, имели право свободно перемещаться между двумя царствами.

Наблюдая за отдыхающими, апологеты модной науки об устроении общества могли бы прийти к ряду любопытных умозаключений. Вот, например: наиболее консервативное старшее поколение, что характерно – обоих полов, старалось держаться в крайне правой и крайне левой частях пляжа соответственно. В то время как юные, свободные, любвеобильные и не отягощенные присутствием строгих родителей дачники предпочитали плескаться в непосредственной близости от разделяющей линии. Впрочем, плаванье их интересовало куда меньше, чем наблюдение за противоположным полом и легкий флирт.

Василий Оттович, как и всегда, демонстрировал выдержанный нейтралитет. Он не прибивался к юным вольнодумцам, но и не пополнял стан суровых пуритан. Поэтому выходящий из моря в черном купальном костюме доктор Фальк был достаточно далек от разделительной линии, чтобы поймать на своей фигуре Аполлона завистливые или вожделеющие взгляды молодого поколения, но при этом не шокировал своим видом косную часть пожилых дачников. Впрочем, даже если бы разделение оставалось в силе, делить море с Василием Оттовичем оказалось практически некому. Воды Финского залива в мае были еще холодными, и, за исключением горстки морозостойких энтузиастов, к которым относился и доктор, перспектива купания никого не прельщала. Основная часть отдыхающих оставалась на пляже, где солнышко пригревало вполне по-летнему.

Фальк неторопливо прошелся до края песчаных дюн, где проходили деревянные мостки первого из двух приморских променадов. Второй, более благоустроенный, с гравиевыми дорожками и фонарями, располагался чуть дальше, на границе леса. Перед мостками для удобства отдыхающих выставили плетеные курортные кресла. Формой они напоминали яйцо – их стенки были призваны укрыть дачников от ветров и приносимого ими песка. Фальк омыл ноги под струей воды из изящной чугунной колонки, вытерся полотенцем и устроился в одном из кресел, с наслаждением затянувшись сигарой. Пляж в Зеленом луге доктор любил, ибо был он воплощением порядка и комфорта. Посреди дюн разместился первый ряд купален – деревянных кабинок, где дачники могли переодеться. Общество благоустройства позаботилось и об этом. Все купальни были выдержаны в едином стиле, а также красились и ремонтировались перед сезоном. Это давало разительный контраст с соседними дачными местами, где кабинки зачастую сбивались из гнилых дверей и ненужных досок. Вторая линия купален, на колесах, каждое утро выкатывалась на лошадях в море и каждый вечер вывозилась обратно на берег.

– Все же странные времена настали, Василий Оттович, – задумчиво заметил расположившийся по соседству отставной товарищ прокурора^[10] Неверов, пожилой мужчина с бакенбардами, которые придавали ему сходство со спокойным сонным мастифом.

– Это вы о чем, Павел Сергеевич?

– Да хоть вот об этом, – Неверов обвел рукой панораму песчаного пляжа. – Мужчины и женщины, разной степени неглиже (вас это, кстати, тоже не миновало, Василий Оттович), плещутся в речке бок о бок, словно какие-то дикари, право слово. В моей молодости сложно было себе такое представить. Мы с дамами в общественных местах просто не пересекались! На балу разве что.

– Отчего поневоле задашься вопросом – как вы вообще женились в таком случае? – иронично уточнил Фальк.

– Я сам себе его иногда задаю, – протянул Неверов, бегло кинув взгляд в сторону правой стороны пляжа, где должна была отдыхать его грозная супруга. – Но это ведь лишь одно из следствий падения нравов. Как и убийство Веры Павловны, осмелюсь заметить.

Василий Оттович покосился на отставного товарища прокурора. Видно было, что весь разговор о нравах был заведен исключительно с целью того, чтобы перевести его на Шевалдину.

– А с чего вы вообще взяли, что это убийство? – спросил Фальк, сохраняя безразличный вид.

– Василий Оттович, не нужно играть со мной в игры, – усмехнулся Неверов. – Судебный следователь из Петербурга, которому было поручено это дело, делал свои первые шаги на сем поприще еще в годы моей активной практики. Юноша правильный, почтительный, не забыл старика – заглянул перед отъездом и пригласил на чашку кофе в курзал. Очень уважительно, кстати, отозвался о вашем первоначальном заключении.

Свой отчет Фальк, как и обещал, закончил за два часа. Урядник Сидоров, также верный своему слову, зашел за ним по истечении оговоренного срока. Василия Оттовича он застал на террасе за чашечкой кофе и аккуратной стопкой листов, исписанных каллиграфическим почерком.

– Благодарю! – Сидоров принял документ и с почтительной аккуратностью упаковал его в портфель. – Новых гипотез не появилось?

– Нет, Александр Петрович, – ответил Фальк. – Думаю, свою задачу я выполнил. И если откровенно, то не хотел бы иметь с этим делом ничего общего. Я все же приехал сюда на отдых.

– Да-да, конечно, простите, – закивал урядник.

– Чаю? – поинтересовалась Клотильда Генриховна, бесшумным призраком возникшая за спиной у Сидорова.

– Святые угодники! – выдохнул Александр Петрович, испуганно озираясь.