Лорикеты возвращаются на свою ветку, но крики продолжаются, хотя и приглушенными голосами, как будто они оценивают свое окружение. Я прижимаю лед к большому пальцу.

– Я видел тебя на пляже, – говорит Джек. – Как тебе здесь? Неплохо, правда?

– Да, очень хорошо.

– Я же тебе говорил! – Джек просто сияет.

Я стараюсь понять, что он из себя представляет. Он продемонстрировал доброту к змеям, хотя их ненавидит, внимание к потребностям Микки, да и со мной он дружелюбен. Так что же в нем такого, что не дает мне покоя? Мне кажется или он хочет обвести Микки вокруг пальца, использовать ее?

Моя подруга выходит из палатки с мокрыми вещами в руках и направляется к бельевой веревке, натянутой между деревьев. Клемент у холодильника. Я вижу, как он наполняет носок льдом, затем оборачивает его вокруг пальцев.

Кубики льда тают на моей коже, с них капает вода. Я хромаю к нему.

– Ты повредил руку?

Его мокрые темные волосы напоминают маленькие шипы. Он щелкает языком.

– Ничего страшного.

– Хочешь, чтобы я взглянула?

– Нет, – отвечает Клемент и уходит.

Разве можно быть таким грубым? Я иду к Микки.

Она кивает в направлении Клемента.

– Что он хотел?

– Ничего.

Клемент наполняет бутылку из одной из больших емкостей с водой, которые мы купили в супермаркете. Я не могу не смотреть на него, а каждый раз, когда это делаю, он смотрит на меня. Вероятно, потому, что заметил, как я на него глазею. «Прекрати это, Кенна!»

Я снова поворачиваюсь к Микки.

– Что это за место на самом деле? Кто эти люди?

Что-то успевает промелькнуть у нее на лице.

– В чем дело?

– Они поддержали меня, когда тебя не было рядом.

– Ты сердишься на меня?

Она вздыхает, голос у нее дрожит.

– Помнишь, что ты чувствовала, когда потеряла Касима? Я чувствовала то же самое, когда ты переехала в Лондон. То есть я хочу сказать: я знаю, что это не одно и то же, но я чувствовала себя именно так. Ты просто исчезла.

Я поражена этим всплеском эмоций. Она никогда не говорила ничего подобного.

– Да, это совсем не то же самое, потому что ты могла мне звонить, связываться со мной по «Фейс-Тайму»… – Говоря все это, я вспоминаю, как заперлась ото всех, не отвечала даже на ее звонки. – Прости.

У нее в глазах блестят слезы. Судя по тому, как дрожат ее плечи, я могу сказать, что она сдерживает массу эмоций.

Я обнимаю ее.

– Прости. Мне очень жаль. Проклятье, я сама сейчас расплачусь.

Она обнимает меня в ответ, затем отстраняется, все еще пытаясь взять себя в руки.

– Ты прошла через гораздо худшее, это я понимаю. Но все равно было больно и обидно. Я продолжала говорить себе, что в один из дней ты вернешься, но, похоже, ты навсегда перебралась в Лондон.

– Я же приглашала тебя. Приезжай и живи вместе со мной. Можешь жить сколько захочешь.

– Я – инструктор по серфингу. Что мне делать в Лондоне? Я чувствую себя мертвой внутри, если живу не рядом с океаном.

Мертвой внутри. Это я точно понимаю.

– Корнуолл стал не тем без тебя. Я чувствовала себя такой одинокой. – Одна слезинка катится по щеке у Микки. – Именно поэтому я приехала сюда, и теперь я на самом деле счастлива, даже счастливее, чем была в Корнуолле, а ты настаиваешь, чтобы я возвращалась домой. Этого не случится.

Я использую другую тактику.

– Я сегодня видела, как ты катаешься. Почти на одном дюйме воды!

Я ожидаю, что она будет выглядеть хоть немного виноватой – или просто признает опасность.

– И что?

Я чувствую себя матерью, влезающей в жизнь дочери-подростка.

– Ты знаешь, насколько это рискованно? Мы в забытом богом месте, вдали от всего. Если что-то случится…

– Ты серьезно? – спрашивает Микки. – И это ты говоришь мне это?

Глава 9

Кенна

Двадцать лет назад

Две пары кроссовок «Адидас» раскачиваются взад и вперед на фоне бледного зимнего солнечного света. В мой первый день в новой школе мы с Микки сидим бок о бок на верху установленной на улице шведской стенки. В воздухе пахнет коровьими лепешками, этот запах очень сильно отличается от запаха бензиновых выхлопов в моей старой школе. Рядом с ней проходила оживленная автомобильная дорога, по которой курсировало много автобусов.

– Я не понравилась никому из других девочек, – прошептала я.

– Не беспокойся, – ответила Микки. – Я буду твоей подругой.

– Хорошо.

Я тогда боролась со слезами, старалась не расплакаться. Я скучала по своей старой школе и нашему дому. По моей жизни там.

Микки обняла меня.

– Давай держаться вместе.

– Я ненавижу это место. Чем здесь вообще можно заниматься?

– Ты умеешь кататься на доске по волнам?

– Никогда не пробовала.

– Я тебя научу.

– Классно! – Я почти не умела плавать, но не собиралась ей это говорить. Ее черные блестящие волосы были заплетены в косички, мне понравилась ее озорная улыбка, даже показалось, что с Микки будет весело. – А я научу тебя ходить по горизонтальным перекладинам. Хочешь попробовать?

Микки пискнула, когда я встала на них.

– Не смотри вниз. В этом и заключается весь секрет, – объяснила я.

Она медленно поднялась на ноги, ее темные глаза стали большими и испуганными.

– Посмотри на меня. Перекладины видишь? Забудь про расстояние до земли и просто иди, как ты обычно ходишь.

Микки осторожно сделала шаг вперед.

– Эй! Прекратите немедленно! – закричал кто-то.

Микки покачнулась и чуть не упала. Я вовремя схватила ее за руку. Мы быстро сели и расхохотались.

– Слезайте оттуда, девочки! – Внизу стояла мисс Роттерли и махала руками.

Во второй половине дня я сидела перед директорским кабинетом из-за моего «опасного» поведения. Я почувствовала облегчение, когда прозвенел звонок. Перед школой моя мама разговорилась с мамой Микки. Пока мы их ждали, я залезла на дерево.

– Как ты туда забралась? – закричала Микки.

– Это легко! – Я соскользнула вниз и показала, куда ставить ноги.

Микки была ниже меня ростом, поэтому я ее подсадила, а затем снова залезла на дерево вслед за ней.

– Пора домой, – сказала мама Микки.

Но Микки не могла спуститься. Я и забыла, что залезать вверх всегда легче, чем спускаться вниз. В конце концов ее маме пришлось вызывать пожарных. Услышав шум, мисс Роттерли вышла из школы, чтобы посмотреть, что происходит. Когда она узнала, что во всем виновата я, она просто слетела с катушек.

– Что с тобой такое?! – заорала она. – Если ты будешь и дальше так себя вести, то кто-нибудь обязательно получит серьезную травму.

Глава 10

Кенна

Укушенное муравьем место пульсирует. Я снова прикладываю к нему лед.

– По сути, я делаю то, что всегда делала ты, а ты меня за это критикуешь, – заявляет Микки.

– Но он умер, – отвечаю я. И на меня накатывает новая волна вины.

– Ты в этом не виновата.

Это спорный вопрос, но я не говорю этого вслух. Мы столько раз об этом спорили. Кто-то кусает меня в плечо – огромный комар. Я хлопаю по нему и размазываю кровь по коже.

– Боже, какие же здесь огромные комары.

– К ним привыкаешь, – говорит Микки.

– А муравьи? Они тебя волнуют?

– Не особо. Только мотыльки, но и на них я теперь не реагирую так, как раньше.

– Правда? – Она всегда боялась мотыльков, они просто приводили ее в ужас. Не бабочек. Только мотыльков. Я считала это смешным и милым – они же даже не кусаются! – пока не стала свидетельницей настоящей панической атаки. – Помнишь, как мотылек запутался у тебя в волосах?

Мы тогда ехали по узкой петляющей дороге, как и большинство дорог в Корнуолле, и мотылек внезапно залетел в окно у водительского места и ударил Микки в лицо. Она закричала и потеряла управление автомобилем, который рванул вперед, затем – к счастью – резко остановился на краю дороги и немного накренился.

Я пыталась выгнать мотылька из машины, но Микки судорожно размахивала руками во все стороны, мотылек в это время бился в углу ветрового стекла, хлопая крыльями.

Микки улыбается.

– Да, помню, но давай не будем об этом говорить.

Теперь мы смеемся, вспоминая тот случай, но вполне возможно, что тогда я была как никогда близка к смерти. Я испытываю облегчение от того, что сейчас Микки больше похожа на себя обычную, и достаю телефон. Сигнала так и нет.

– Ты привыкла быть вне связи?

– Мне это очень нравится.

– Серьезно? Я с ужасом думаю обо всех пропущенных сообщениях. Обычно к этому времени я уже дюжину раз проверяю свои социальные сети. Я пытаюсь меньше брать в руки телефон, но не планировала с этим вообще завязывать.

И я также беспокоюсь о своих клиентах. У Дома Уильямса замороженное плечо^[19], и я отчаянно хочу узнать, вернулась ли к нему способность им двигать. Иоланте Новак на этой неделе оперировали колено.

«Ты никогда не выключаешь телефон, да?» – пожаловался Тим на втором свидании.

Но если кто-то получит травму, я могу им потребоваться. Раньше мне нравилось чувствовать себя нужной, но в последний год количество обращений стало давить на меня.

– Побудь с нами несколько дней, затем можешь вернуться ко всему этому, – говорит Микки.

– Да, наверное, я так и сделаю.

Как мне убедить ее вернуться домой? Мои идеи на этот счет закончились.

По крайней мере, наш разговор, похоже, немного разрядил обстановку. Микки тянется к моей руке и сжимает так, словно никогда не отпустит.

У линии деревьев слышится смех. Он у Скай очень неприятный. Очевидно, другие слышали его миллион раз, потому что никак не реагируют. Она с Виктором, делает планку^[20] на коврике для йоги. Она в бикини-стрингах, открыты все мышцы на ее плоском животе.

Микки толкает меня локтем в бок.

– Ты сможешь разок или парочку раз прокатиться на доске.

– Я тебе говорила. Я этим больше не занимаюсь.

– Что, больше не развлекаешься? – Она говорит мягким тоном. – Независимо от того, серфишь ты или не серфишь, его это не вернет. Нельзя винить себя вечно.

– Но это могли быть я или ты. – В подростковом возрасте я чувствовала себя неуязвимой. До меня дошло, насколько опасным может быть наш вид спорта, только после гибели моего парня.

– Когда-нибудь мы все умрем. – Микки цитирует одну из моих коронных фраз, и я не знаю, как с ней спорить. – Я только знаю, что сейчас, рядом с этими людьми, занимаясь тем, чем мы занимаемся, я чувствую себя более живой, чем когда-либо. В любом случае ничего плохого больше не случится. Катайся на маленьких волнах.

– Ты, как и я, прекрасно знаешь, что так это не работает, – замечаю я.

Занимаясь этим видом спорта, всегда хочешь большего. Бóльших волн, большей скорости, большего страха. Нужно повышать ставки, поднимать планку, чтобы ловить тот же кайф, ощущать тот же трепет. Или, может, это я такая.

– Тебе этого не хватает? – спрашивает Микки еще более мягким тоном.

– Очень сильно. – Еще один комар пищит у моего уха. Я отмахиваюсь от него. – Но у меня теперь другая жизнь. Я изменилась.

– Я знаю.

Я могу определить по лицу Микки, что она об этом думает.

– Когда ты в последний раз была по-настоящему счастлива? – спрашивает она.

Мне легко ответить на этот вопрос. В тот год, когда я жила в Корнуолле с ней и Касимом. Теперь у меня новая жизнь в Лондоне, я там хорошо устроилась, но не могу сказать, что я там счастлива. Похоже, я нравлюсь моим «друзьям» – если я вообще могу их так называть – в том здании, где я работаю (другие физиотерапевты, администратор и охранник у двери), но я понятия не имею почему. Вероятно, они просто вежливые люди. Они не знают меня настоящую, человека, которым я была до трагедии.