И вот в 1900 году Карл Ландштайнер открыл группы крови. Кажется, уже совсем близко, сейчас все изменится, но нет. Очень авторитетный после прошлых своих открытий Бергман сказал, что это чушь и невозможно, и ему поверили. Тем более, что после Англо-бурской войны это казалось не таким уж и важным. Переход армий на меньшие калибры винтовок, средняя дистанция боя, которую буры навязали англичанам, ну и сухой климат Южной Африки – все вместе это привело к тому, что большая часть ран, полученных на той последней большой войне, заживала при минимальной обработке и без всяких нагноений.

Единицы говорили, что это просто случайность, но большинство врачей начала XX века были оптимистами, и они дружно нарекли пулю гуманным оружием и приказали официально считать, что огнестрельное ранение по умолчанию теперь чистое и неинфицированное. Увы, микробы и бактерии не обращают внимания ни на мундиры, ни на авторитет тех, кто подписывает такие вот бумаги. До 1915 года, когда во всеуслышание будет сказано, что все, чему мы вас учили – это ошибка, оставалось 11 лет.

И вот… 9 февраля 1904 года японская эскадра напала на русский флот на внешнем рейде Порт-Артура: торпедная атака вывела из строя два из семи эскадренных броненосцев, «Ретвизан» и «Цесаревич», также досталось и крейсеру «Паллада». Все три корабля чудом не утонули, надолго встали на ремонт, и теперь сил русского флота стало недостаточно, чтобы помешать высадке японцев в Корее.

Война на суше оказалась неизбежна, а значит, можно начинать.

Глава 2

Харбин, Маньчжурия, 1904 год

Я вышел из дома генерала и неожиданно обнаружил, что очутился на вокзале. Не то чтобы генерал именно там и сидел, просто Харбин, казалось, целиком состоял из эшелонов. Куда ни посмотри, всюду вагоны – на основных путях, на запасных… И постоянно кто-то кричал и махал руками, пытаясь хоть немного управлять этим хаосом.

– Ну что, как хотели, останетесь в тылу с 1-м Сибирским? – Вслед за мной на улицу вышел тот самый штабс-капитан, обозвавший меня тряпкой.

Опять без всякого учета местного этикета и разницы в наших званиях. Неудивительно, что в свои пятьдесят он все еще в таком низком чине.

– А вы на фронт? – В этот момент я был готов поставить зуб на то, что судьба – та еще стерва.

– Конечно, – капитан гордо вскинул голову. – Уже сегодня уезжаю в 22-й стрелковый, буду ждать японцев в первых рядах на Ялу.

Так и есть! 22-й стрелковый – это мой новый полк, а этот капитан, получается, теперь тоже у меня в подчинении. Что ж, тогда он-то мне и поможет разобраться в особенностях моей репутации, а заодно и по городу проведет.

– Похвальный энтузиазм, – я на мгновение отвлекся на громкий гудок. Где-то к перрону подходил очередной паровоз. – Тогда позвольте и мне рассказать о своих планах. Как вы сказали, уже сегодня уезжаете в свой 22-й стрелковый? На реку Ялу-Цзян? Так я тоже!

– Не может быть…

– Может, – я широко улыбнулся. – А теперь, раз мы с этим разобрались, поможете своему начальнику разобраться и с другими местными делами?

Если честно, я не думал, что случайный, пусть и дерзкий штабс-капитан окажется в курсе всего, что должен знать полковник на моем месте, но новый знакомый удивил. Сначала уверенно составив план прогулки по Харбину с учетом посещения всех необходимых чиновников, а потом рассказав свою историю. Как оказалось, мы действительно пересекались раньше. В 1900 году во время подавления Боксерского восстания – местный я командовал ротой, а вот Александр Александрович Хорунженков щеголял погонами с двумя полосками.

– То есть вас разжаловали из полковников? – уточнил я.

– Не знаете? – Хорунженков искренне удивился, после чего просветил меня.

Про восстание ихэтуаней, то есть боксеров, я, конечно, слышал, но, как оказалось, не знал довольно много деталей… Китай уже несколько десятилетий рвали на части европейские страны, а тут еще несколько засушливых лет, наводнение, погубившее урожай во всей долине Хуанхэ. Голод стал последней каплей, и народ поднялся, собираясь в отряды и называя себя воинами справедливости. Или же цюань – кулаками. Ну, а дальше логическая цепочка: кулаки – бокс – восстание боксеров. Название, которое имеет мало отношения к реальности, но зато на страницах газет звучит понятно и красиво.

Восстание разрасталось и охватило столицу. Толпы людей под лозунгом «Китай для китайцев» окружили посольский квартал, и европейские державы организовали коалицию, чтобы защитить своих людей и вложения. Россия сначала пыталась держаться в стороне, сосредоточив войска только в охранной зоне железной дороги, но потом все же включилась на полную, и именно под командованием нашего генерала Линевича был взят и сожжен Пекин.

Очень быстро, очень эффектно и без всякой жалости.

– Я – офицер и выполнил приказ, но потом высказал генералу все, что о нем думаю. И да, я до сих пор считаю, что был прав, – Александр Александрович словно смотрел в пустоту перед собой. – Вы бы видели, сколько тогда погибло народу… И мы даже не взяли на себя ответственность, наоборот, выставили Китаю счет за поврежденное имущество и затраты на подавление восстания.

– Вам так жалко китайцев? – спросил я.

– Вы тоже не понимаете, – капитан махнул рукой.

– Так расскажите, – мне на самом деле было интересно.

– А все просто. В тот день мы могли сохранить, но потеряли Китай. Все те успехи, которых мы добились за десятилетия до этого, были растоптаны ради того, чтобы подчинить себе Маньчжурию. И то от контроля над ней потом пришлось отказаться, чтобы не злить наших якобы союзников из Европы.

– Все равно не понимаю… – Я обвел руками улицу. В Харбине было немало русских, но еще больше было китайцев. Грузчики, торговцы, простые горожане – они были везде, шевелились, работали, словно трудолюбивые муравьи. – Вот же он, Китай.

– Люди остались, а страна нет, – Хорунженков гнул свою линию. – Раньше у нас был союз с Китаем, когда мы могли решать вопросы вместе с Пекином: поддерживать его и рассчитывать на его поддержку. А после 1901-го мы всего лишь обсуждаем судьбу Китая. И не с ним, а с Германией, Англией и Японией. Понимаете разницу?

– Понимаю. Поэтому вы поругались с генералом? За это вас разжаловали?

– Если бы за это, было бы не так обидно, – Хорунженков даже смутился. – А так напился и дал паре человек в морду. В неудачное время, в неудачном месте и в неудачные морды.

– И с тех пор вы штабс-капитан?

– Разжаловали меня в рядовые, – на этот раз улыбка на лице офицера получилась злой. – Потом пришлось постараться, чтобы подрасти в чинах, но повезло, мир случился не сразу. А теперь еще и японцы подошли… Точно можно будет еще хотя бы пару раз отличиться для нормальной пенсии.

Я невольно поразился такому оптимизму. Когда-то читал «Войну и мир» и думал, что Федор Долохов, которого несколько раз отправляли в рядовые и который снова раз за разом получал офицерский чин – это просто придумка Льва Николаевича. Но нет, реальный человек, которых немало. И сейчас похожий реальный человек шел рядом со мной и уже молча бросал хмурые взгляды в мою сторону.

– Думаете, не помешаю ли я вашим планам? – спросил я.

– Наслышан о вашем самодурстве, – капитан не стал ничего скрывать. – Всех гоняете на следование уставам, медиков во время восстания заставляли по пять раз за день переставлять госпиталь, чтобы тот был точно в пяти километрах от первой линии. Или та ваша знаменитая атака, когда после прямого приказа вы вывели вперед только одну роту из четырех, ничего не добились и откатились назад… Повезло, что в прошлую войну китайцы не умели пользоваться подобными ошибками, но будут ли японцы к вам столь же благосклонны?

Да, и такие офицеры в это время тоже были.

– Я считаю, что японцы в разы опаснее. И что эта война будет очень тяжелой. Поэтому и мне, и вам тоже придется показать все, на что мы способны.

– Паникуете? Новая грань вашего таланта? И все же не стоит врага и переоценивать. У Японии есть опыт войны с Китаем – да, но у них нет опыта сражения с первоклассными европейскими армиями. Какое бы оружие ни закупили самураи, все проблемы оно не решит.

– И тут бы я с вами тоже согласился, но… Разве мы с вами первоклассные европейские войска? Даже основные части потянут разве что на второй класс, а те, что подъезжают на пополнение, и вовсе не выше третьего.

Хорунженков задумался, и в этот момент мы добрались до комплекса армейских складов. Десятки ангаров среди железнодорожных путей, между которыми сновали тысячи носильщиков, разгружая одни составы и нагружая другие. Я бы в этом хаосе потерялся, а вот капитан каким-то чудом не только сориентировался, но и мгновенно нашел нужного интенданта.

– 22-й стрелковый? – Тот сверился с какими-то своими бумагами. – У вас почти полный штат на месте, так что…

Интендант попытался раствориться, но тут уже я его удержал.

– Давайте все же пройдемся по всем пунктам. Оружие?

– С запасом для развертывания на месте.

– Снаряды, порох…

– В вашем полку нет артиллерии.

– А что может быть?

– Есть пулемет Максима, но я его вам не дам.

– Правильно, потому что дадите два, – я закусил удила.

– Не дам! – Интендант угрожающе завращал глазами, а у меня словно тумблер переключили, и остались только ледяное спокойствие и жажда крови.

– Не дадите? Приду к вам вечером домой и пущу пулю в лоб. Скажу, хунхузы! А даже если мне не поверят, вам разве легче будет?

Капитан Хорунженков в этот момент только рот открыл и, видимо, хотел что-то возразить, но его бунтарский дух победил дворянское воспитание. И правильно: пусть знает, что не только он умеет грубить.

– Как вы смеете мне угрожать? – Интендант тоже растерялся. Сейчас бы ему развернуться да уйти, и, ясное дело, не стал бы я его выслеживать. Ну ладно, выследил бы, но только чтобы морду набить. Но, кажется, повелитель складов и армейских припасов подумал совсем в другом направлении. – Вы из этих? Эсеров?

Кажется, он нашел для себя объяснение моему поведению и от этого еще больше испугался.

– Я из тех, кому нужно два пулемета. Для русской армии.

– Хорошо.

– И запас патронов.

– Будет.

– Что насчет зимней одежды?

– У вас есть по штату на месте…

– А у вас? – я на ходу прервал начавшего приходить в себя интенданта.

– Могу выделить тысячу шинелей.

– Еще нужны запасные клинья для палаток, пропитки и сапоги, – вмешался Хорунженков.

– Нужны, – согласился я, и интендант закивал.

– Все положат в ваши вагоны, только вам потесниться придется. Вещи я выделю, но вот расширить сам состав никак не получится. И так грузим каждый паровоз по максимуму.

– Хорошо, только пусть печки поставят, – согласился капитан.

– А теперь обсудим медицину, – продолжил я. – Что можете предложить по ней?

– Лекарства и перевязочный материал по норме отгружены вместе со штатом для вашего нового полевого госпиталя.

– А телеги для перевозки раненых? Носилки? Может быть, какая-то техника?

После моих вопросов интендант побледнел, но в итоге мы все равно договорились. Он остался цел, а мой полк получил штатные линейки – это такие медицинские повозки для раненых, – паровую машину для стерилизации, ледяную для аптеки и даже рентген-аппарат с генератором и запасом топлива. Последний полагался только на корпус, но во 2-м Сибирском его еще ни у кого не было, так что почему бы не начать с меня.

В общем, я остался доволен. Хорунженков тоже, хотя как бы я его ни расспрашивал «почему», он старательно уходил от ответа.