– Фионн точно ни при чем. Роуэн не стал бы мне вредить, ни случайно, ни намеренно.

– А Лахлан?

Мог ли он мстить? Вдруг его босс затаил злобу? Или сам Лахлан, обиженный разрывом контракта, решил на нас отыграться? Или он злится, что его не отпустили? Он, конечно, мерзавец, но подобное не в его духе…

– Вряд ли он будет рисковать братьями. Это не он.

– Я тоже не верю. Лично я склонна считать, что это Боб Фостер. Мелкий пакостник мог воспользоваться моментом. Он из тех, кто пнет умирающую собаку, если той не повезет лечь у него на пути. Но Тремблей думает иначе, и твоя мать с ним согласна. Дэмиан же не спешит делать выводы раньше времени. – Этель впивается в меня взглядом, протягивая нить. – Именно поэтому я считаю твою матушку достойной наследницей своего рода. Она ничуть не уступает мне ни в решительности, ни в коварстве.

Я глубоко вздыхаю:

– Может, есть какой-нибудь способ доказать непричастность Лахлана? Например, алиби, которое его оправдает?

Мне не хуже Этель известно, что такие профессионалы всегда прикроют себе тылы.

– Он мастер, и в его распоряжении немало ресурсов. Он создаст любую легенду и организует доказательства.

– А если просто поговорить с родителями и убедить их, что он ни при чем?..

– Ларк, словами делу не поможешь.

– Но нельзя же допустить, чтобы Слоан осталась без мужа. После всего, что случилось в Эшборне…

Этель хватает мою руку, сжимая пальцы.

– Я понимаю, к чему ты клонишь. Не надо винить себя в том, что было в школе. Ты не виновата, слышишь?

Я киваю, но слезы все равно застилают глаза пленкой. И хотя в поступке Вердона нет моей вины, меня по-прежнему душит стыд. Тысячу раз я винила себя за страх перед угрозами Вердона. День за днем внушала себе, что не могла ничего поделать. Но если бы я вела себя иначе…

– Хватит думать о прошлом!

Этель отпускает мою руку и заходится в приступе кашля, морщась от боли. Я хочу погладить ее по плечу, но она отмахивается.

– Давай наймем медсестер и поставим в комнате нужную аппаратуру. Тебе не обязательно ехать в дом престарелых, – говорю я.

Она кашляет, все больше бледнея. У меня екает сердце: тетушка подносит к губам салфетку, и на ней остается кровавый след.

– Я сама все устрою. Мне не трудно, правда!

– Не хочу, – хрипло выдавливает Этель.

Через мгновение она выпрямляется, хотя глаза по-прежнему мутны, а дыхание – прерывисто.

– Не хочу, чтобы вы в панике носились по дому, пока я медленно ползу на тот свет.

– Как-то это… пессимистично, не находишь?

– Знаешь, деточка, пора тебе узнать, что силу можно проявлять по-разному. – Этель снова берет иглу. – Я сама решила ехать в Шорвью. Никто не должен видеть, как я медленно умираю в собственном доме. И дело даже не в вас. Нельзя гнить заживо в центре своей империи на глазах у людей, которые считают тебя сильной. Кроме того, в Шорвью я буду с тобою рядышком. Кто знает… – Она подмигивает, возвращаясь к вышивке. – Вдруг напоследок успею провернуть парочку коварных интриг?

Я вопросительно молчу, но тетушка на меня не смотрит. Пауза затягивается.

– Интриг?

– Их самых. Знаешь… – говорит Этель, протягивая сквозь ткань красную нить. – Я ценю твою мать с отчимом в первую очередь за их уверенность в своих поступках.

Киваю, глядя в окно. Жду, когда тетушка заговорит о долге: мол, всем нам приходится принимать трудные решения. Иначе нельзя. Иногда приходится жертвовать своим счастьем ради близких. И это – самое главное в жизни.

Но в животе от таких мыслей холодеет и растекается пустота.

– Когда Слоан спасла тебя в школе, ты обещала, что будешь о ней заботиться?

Моргнув, чтобы сдержать слезы, я поворачиваюсь к тетушке.

– Да.

– Вот именно, – говорит Этель. – И ты можешь сдержать свое обещание, приняв одно непростое решение. Такое, которое родители не смогут игнорировать, если поверят в его серьезность.

– Ничего не понимаю…

Этель молчит. Она неспешно тянет нить, заставляя меня ждать. Втыкает иголку снова. Возможно, ждет, что я догадаюсь сама, но в мыслях – пусто.

– Знаешь, что больше всего мне нравится в твоей матери и отчиме?

– Их способность уничтожать конкурентов и устранять противников, оставаясь «идеальной семьей»?

– И это тоже, – кивает Этель. – Но в основном их преданность роду. Любовь друг к другу и к вам, девочкам. – Тетушка делает последний пунцовый стежок, завязывает узелок и обрезает нить. – То, что они не станут действовать во вред своим близким.

Разумеется, она права. Я знаю, что мать и отчим искренне любят друг друга. Точно так же она любила отца. С ним она забыла свою первую любовь к Дэмиану. Тот был другом ее детства, но юная страсть не выдержала проверку временем. Мама вышла замуж за другого, а потом мой отец умер, и она снова встретила Дэмиана.

– Значит, ты считаешь, я могу спасти Лахлана, потому что… родители не станут вредить своим родным? Тетушка, это полнейший бред!

Этель поворачивается, и в ее серых глазах под мутной пленкой вспыхивает огонек.

– Помнишь, как маленькой тебя водили на похороны отца Дэмиана?

Я качаю головой.

– Тебе тогда было около пяти. Твоя мать и отчим в тот день впервые увидели друг друга после долгой разлуки. Думаю, не только я почувствовала, как между ними пробежала искра. Но у твоей мамы были вы, девочки. И Сэм. Жизнь текла своим чередом… Она не предала бы мужа, даже если не испытывала к нему особых чувств. Если бы Сэм не умер, она ни за что не нарушила бы брачных клятв. И Дэмиан – тоже.

Я сглатываю, пытаясь вспомнить тот день, но память пуста.

– Я правда не понимаю, о чем ты говоришь. По-твоему, они забудут о любых претензиях к Роуэну, как только он женится на Слоан?..

Этель усмехается и качает головой:

– Нет, конечно. Да, они любят Слоан. Ее приняли в семью после того, как она спасла тебя в Эшборне. Но твое счастье для них важнее. Это тебя они не посмеют обидеть.

– То есть… если бы я вышла замуж…

Разрозненные ноты внезапно складываются в мелодию. Какофония обретает смысл.

– Посмотри-ка вниз, деточка, – говорит Этель, и я послушно опускаю взгляд на свадебное платье, лежащее на коленях. – Расскажи-ка, что представляет собой Лахлан Кейн.

Глава 6
Лейтонстоун

Лахлан

Двери гостиницы «Лейтонстоун» распахиваются, открывая вид на океан и усыпанную цветами извилистую дорожку. Вместе с запахами моря до нас доносятся переливы фортепиано и гитары.

Слоан судорожно цепляется за мою руку. Я бросаю на нее взгляд. Черные волосы завиты локонами, на скулах играет румянец. Она улыбается, показав ямочку на щеке, и поднимает на меня зеленые глаза.

– Ты что, пялишься на мои сиськи?

Я шумно, с возмущением вдыхаю морской воздух и шиплю:

– Не дождешься!

Слоан ехидно ухмыляется и шагает вперед, таща меня за собой.

– Только я решил, что хуже моего брата человека быть не может, как появляешься ты.

– Должен же хоть кто-то тебя воспитывать. Правда, если честно, задача непосильная. – Слоан улыбается еще шире, услышав мои сдавленные протесты. – Но если серьезно: запомни, что я тебе сказала.

Я тихонько стону.

«Хватит быть козлом. Потанцуй с подружкой невесты».

Я набираю в грудь воздух в надежде отказаться от оказанной чести, но Слоан не дает произнести ни слова. Будто мысли читает.

– Приказываю как невеста. Или останешься без глаз.

– Только попробуй – посмотрим, кто кого.

– Серьезно?

Слоан поднимает голову. Губы у нее чуть заметно дрожат, и я забываю, что хотел сказать. Маска иронии дает трещину, и я вижу, как под ней прячется страх. Глаза стеклянно поблескивают.

– Эй, – говорю я, хлопая девушку по руке. – Помнишь, как ты в первый раз пришла в ресторан?

Слоан кивает.

– Я кое-что сказал тогда брату. Хочешь знать, что именно?

Она молчит, но потом все-таки кивает.

– Я сказал: «Эта девушка слишком хороша для тебя, придурок, хотя она явно влюблена в тебя по уши. Не упусти ее». Одно я знаю точно, мадам паучиха. Вы с Роуэном созданы друг для друга.

Слоан морщит нос, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. Глубоко вздохнув, она промокает салфеткой ресницы.

– Спасибо.

– Не за что. Только не давай брату пить виски. Иначе он начнет горланить «Каменистую дорогу в Дублин», а с его голосом это убийству подобно. Коты и те мелодичнее орут.

– Налить Роуэну виски. Поняла.

– Чтоб тебя…

Слоан нервно хихикает. Когда мы подходим к распахнутым дверям, она вздрагивает и хватает меня за руку.

Мы переступаем порог.

Стоит ей увидеть моего брата в конце длинного прохода под цветочной аркой на фоне блестящего моря, как когтистая хватка слабеет. Дрожь стихает. Улыбка становится ярче.

Что до братца…

Тот вконец расклеился.

Роуэн прижимает к глазам платок, и ресницы у него заметно мокрые. Он переминается с ноги на ногу. Фионн хлопает его по плечу и что-то шепчет на ухо. В ответ получает смачный подзатыльник. Но смотрит Роуэн только на невесту.

– Мальчики, вы когда-нибудь перестанете друг друга задирать? – вполголоса говорит мне Слоан.

Фионн довольно хмыкает, а Роуэн опять начинает нервно перебирать ногами.

– Нет. Не в этой жизни.

– Кто бы сомневался…

Погрузившись в молчание, мы подходим к гостям. Те сидят на стульях, расставленных в несколько рядов. Людей совсем немного: в основном друзья Роуэна, кое-кто из коллег Слоан и пожилая тетушка Ларк. Все с улыбками наблюдают за нашим приближением. За гостями не видно музыкантов, стоящих сбоку от цветочной арки, но певицу я узнаю по голосу.

Я недовольно щурю глаза, и улыбка превращается в оскал.

Стараясь не смотреть в сторону помоста, киваю гостям. Но все бесполезно – голова сама поворачивается на знакомый голос. Он впивается в грудь, обвивая ребра колючей проволокой.

Ларк Монтегю.

Девушка встречается со мной взглядом лишь на мгновение – достаточное долгое, чтобы посмотреть друг другу в глаза и отвернуться. В сердце вспыхивает электрический разряд. Меня накрывает волна противоречивых желаний. Хочется сбежать отсюда. Или вернуться в прошлое, на балкон, где я целовал ее губы, зажимая в кулаке волосы. Или завершить наконец разговор, который до сих пор саднит в душе гноящейся раной. Я пытаюсь отогнать эти мысли, но безуспешно. Тот день слишком часто всплывает в памяти. В животе неприятно екает: я вспоминаю, как осыпал ее оскорблениями, а она в ответ полыхала глазами.

«Ты про меня ничего не знаешь», – сказала Ларк, пряча свою обиду за яростью.

Прокручивая в голове неудачный разговор, я подвожу Слоан к моему вконец расклеившемуся братцу. Музыка затихает, звенят последние такты мелодии.

– Эй, ты как, красавчик? – шепчет Слоан жениху, заменяя мокрый платок у него в руке свежим.

– Ты такая… – Роуэн запинается и шумно кашляет. Голос хрипит. – Ты такая красивая.

– И ты неплохо выглядишь, красавчик. Жаль, правда, что не в плюшевом драконьем костюмчике.

– Он в стирке, – сипит братец.

Роуз хихикает, утыкаясь носом в букет. Фионн бурчит что-то невразумительное, и под воротником у него растекается краска. Ларк, спустившись с помоста, подходит к остальным гостям. Она улыбается, но по щекам текут слезы. Мысли в моей голове путаются, и я не сразу слышу вопрос Коннора: кто, мол, выдает невесту замуж? Виснет долгая пауза. Слоан, почуяв заминку, больно щиплет меня за руку. Это отвлекает от мыслей о девушке, способной без зазрения совести утопить человека в озере, а потом рыдать на свадьбе лучшей подруги так отчаянно, что теряет накладные ресницы. Я серьезно! Пушистая хреновина прилипла к ее щеке, и Ларк, не глядя, смахивает ее тыльной стороной ладони.