– Пока я вижу два варианта. Либо кто-то отрабатывает старые дела и таким образом передает мне привет из прошлого, либо у нас серия. К последнему варианту я и склоняюсь. Будут еще трупы, Петр Николаевич, чую, – мрачно добавил он. – Для банального привета из прошлого слишком поэтично все обставлено. Старая балерина, сидит у окна, задрапирована в сценический наряд, на коленях книга, в руках письмо. Не хватает только работающего граммофона с крутящейся пластинкой, но это будет уже моветон, – раздраженно буркнул Гуров.

– По своим делам пробивал убитую? – спросил Орлов.

Гуров покачал головой:

– Пока еще нет. Но если этому делу больше десяти лет, то сами знаете, часть архива была уничтожена пожаром. Если дело не оцифровано, его уже сложно будет найти.

Орлов кивнул. Сам с этим часто сталкивался.

Пожар, который разгорелся в помещении архива Главка несколько лет назад, стал, с одной стороны, источником большой головной боли – дела в картонных папках и коробках горели так хорошо, что за час, пока тушили пожар, одно помещение выгорело полностью. С другой стороны, сгорело всего одно помещение, а после этого пожара Главку срочно были выделены деньги и на создание электронного архива, и на оцифровку старых дел. Но работа, как водится, шла очень медленно. Пришлось искать сотрудников с нужным уровнем допуска, отвлекать их от текучки и вообще проходить все круги бюрократического ада. Так что Гурову предстояло еще провести увлекательное время в архиве. Знать бы, что искать.

Это только в кино можно по фамилии человека сразу найти все связанные с ним дела. Но на самом деле, даже если бы фамилия убитой фигурировала в каком-то громком деле, не факт, что удалось бы найти это дело в сложной системе документации архива.

Орлов вздохнул.

– Будем работать по привычной схеме. Камеры, подозреваемые, финансовые дела, наследники. Есть маленький след, что возможный убийца медик, укол был сделан профессионально, – отрапортовал Крячко.

– Я сегодня еще раз съезжу на квартиру убитой, поговорю с квартиранткой, – заметил Гуров. И пояснил: – Комната убитой опечатана, но девушке некуда деваться, сын дал свое согласие на ее дальнейшее проживание в той квартире. Оно и к лучшему. В спокойной обстановке она, может быть, вспомнит что-то еще.

– Действуйте, – чуть рассеянно сказал генерал.

– Заметил, что нашего генерала эти утечки сильно озаботили? – спросил Стас, когда напарники покинули кабинет руководителя Главка. День уже подбирался к концу, и Верочка, отпросившись, ушла, так что ни вкусного кофе, ни прощальной улыбки им не досталось.

– Да, – кивнул Гуров, – похоже, что сорвалось несколько крупных задержаний. Послушаем, что говорит народ. Узнаем.

Лев сразу решил съездить на квартиру убитой, а у Крячко были еще дела по двум разработкам, которые он закончил, и нужно было теперь передать все документы в архив. Тот самый, злополучный.

Казалось, что Жанна ждала полковника.

– Комната Натальи Александровны еще не опечатана, но я туда не заходила, – проговорила она.

– Разгильдяи, – развел руками Гуров, – ни на кого нельзя положиться.

На самом деле – нет. Полковник лукавил. Никакого разгильдяйства оперативников и экспертов в том, что они не опечатали комнату, где был найден труп, не было. Это была обычная работа по действующему негласному протоколу ведения расследования подобных дел. Если убийство происходило в квартире, где проживали еще люди, и не было возможности опечатать квартиру полностью, то, собрав все улики и сделав подробные фотографии, эксперты говорили о том, что комната будет опечатана, но якобы забывали это сделать. Прибывший в тот же день для повторного допроса сыщик, который уже был в этом помещении, в таком случае мог заметить, что менялось в комнате. Может быть, что-то искали, перемещали, прятали. У Гурова, Крячко и других их коллег была выработана профессиональная память на детали, и они умели быстро заметить, если в помещении что-то передвигалось или перемещалось.

В комнате убитой ничего не трогали. Но на столе появилась маленькая вазочка с цветами и чашка с чаем, накрытая печеньем.

Это был трогательный жест заботы и скорби.

– Жанна, а вы не боитесь ночевать в квартире, где была убита ваша наставница? – спросил Гуров, намеренно выделив, что Наталья Александрова была не просто педагогом, но и наставницей своей квартирантки.

Девушка покачала головой:

– У нас на двери есть задвижка. Старая такая, как раньше делали. Ее не перепилить и не открыть. Вторая дверь, с черного хода, тоже запирается.

– Черный ход? – удивился Гуров.

Жанна кивнула:

– Да. Тут была комната прислуги, и через нее можно попасть на кухню и в черный ход.

Гуров приподнял брови. Так. Кажется, их эксперты кое-что пропустили.

– Покажете?

Жанна кивнула. Она подошла к афише, которая висела на стене, и, толкнув стену, показала, что это была просто дверь, открывающаяся наружу.

– Жанна, теперь стойте и ничего не трогайте, – скомандовал Гуров.

Дарья приехала через полчаса. За это время Гуров в перчатках успел осмотреть дверь, ведущую к черному ходу, и хитрый дверной механизм из комнаты балерины в небольшую комнатку, которая служила гардеробной и кладовкой, и оттуда дверь вела на кухню.

– Отпечатков много, есть следы обуви, недавние. Удивительно, как мы не заметили эту дверь, – смущенно проговорила Дарья и погладила кончиком пальца в латексной перчатке афишу, за которой и скрывалось необследованное помещение. Тут криминалиста позвал коллега и показал на петли.

– Ничего удивительного, ею не пользовались очень много лет, – заметила Жанна, тоже рассматривая афишу.

– Но петли смазаны. И еще обе двери недавно покрывались лаком, все свежее, – возразил эксперт.

Жанна наморщила лоб, припоминая:

– Подождите. Наталья Александровна собиралась отреставрировать мебель. Точно. Она заказывала мастера. Может быть, он же и двери реставрировал?

– Есть его контакты? – цепко спросил Гуров.

Жанна кивнула, пошла в прихожую и принесла чек и договор об оказании услуг.

– Она всегда очень скрупулезно собирала и хранила все документы.

Эксперты уехали, а Гуров, отказавшись от чая, который пыталась предложить ему Жанна, решил немного прогуляться, прежде чем поехать домой.

В Москве только-только начиналась весна. Февраль в этом году выдался холодный и снежный, и высокие сугробы прессованного снега не таяли даже с помощью реагента. Гуров прошелся по Волхонке, дошел до Ленивки и обратно дворами и переулками. Когда-то давно они с Крячко в шутку думали составить карту преступлений Москвы. Статистика – очень полезная наука. Как оказалось, в самом деле многие улицы буквально притягивали к себе мошенников, аферистов, убийц. Старый Арбат всегда был местом случайной поножовщины во время уличных драк.

Тверская – мекка мошенников и экономических преступлений. А еще, как ни странно, самоубийц. Крыши старых домов, сохранивших следы сталинского ампира, привлекали самоубийц разных полов, возрастов и социального статуса.

Небольшая площадь Киевского вокзала как была с начала девяностых раем для цыган, так и осталась даже после строительства торгового центра «Европейский».

Старые улицы и дворы, ведущие от Кремля к храму Христа Спасителя, несмотря на весь их уют и тихую интеллигентную роскошь, всегда были местами самых страшных преступлений. И, как ни странно, даже после того, как все дворы были опутаны сетью камер, большая часть этих преступлений оставалась нераскрытой.

Заказные, серийные. Казалось бы, центр Москвы постоянно кто-то смотрит в окно, идет мимо, но, словно зачарованные, улицы хранили свои тайны.

И одну из них Гуров должен был раскрыть.

Глава вторая

Год назад Лев решил подготовить жене необычный подарок. Мария давно говорила ему, что для укрепления «семейной лодки» им нужно какое-то общее занятие. Дома у них стояло пианино, Маша играла не только для ролей в театре, но и сама для себя, и Гуров, решив порадовать жену, стал брать уроки игры на музыкальном инструменте. Как оказалось, занятия пошли полковнику на пользу, у него был тонкий музыкальный слух, а даже самое простое разучивание гамм помогало хорошо разгрузить голову после работы. Его преподаватель, сухенькая, похожая на воробья Павла Степановна, фигурантка трех дел о мошенничестве, ни одно из которых не удалось «на нее повесить», была лауреатом множества музыкальных конкурсов и как-то раз сама сказала, что взялась бы научить Гурова играть, потому что у него очень «удачные длинные музыкальные пальцы».

– С такими или в музыканты, или в щипачи. Странную вы себе профессию выбрали, – сказала она тогда, на очередном допросе.

Павлу никто за язык не тянул, а преподавателем она была очень хорошим. Уроки у нее были расписаны на каждый день, но для Гурова тогда она нашла местечко. И если он играл откровенно плохо, был рассеян или никак не мог уложить в голове сложные мелодии, она командовала строгим голосом:

– Лев Иванович! Думайте об убийствах.

Полковник послушно думал об очередном убийстве, которое ему нужно было раскрыть, и работа шла гораздо лучше. И над музыкой, и над убийством.

– Новое интересное дело? – спросила Маша, когда услышала, что муж наигрывает простую мелодию одной рукой. Она подошла и, положив руку на клавиши, сыграла продолжение. У них неплохо получалось играть в четыре руки, а благодаря тому, что в доме была очень хорошая звукоизоляция, соседи не жаловались. А может быть, им нравились музыкальные импровизации.

Гуров не любил приносить работу домой, поэтому просто рассказал о том, что убили балерину. Может быть, Маша слышала ее имя? И как оказалось, Афанасьева была известна в театральном сообществе.

– Как жаль! Она много работала с театрами, ставила пластику и хореографию на сцене, – искренне расстроилась Мария и сыграла грустный проигрыш одной рукой.

– Ты работала с ней? Знала ее лично?

Мария кивнула, встав, чтобы поставить чайник.

– Да, но это было очень давно. Наталья Александровна… очень своеобразный человек… была, – задумчиво добавила Мария. – Талантливая, строгая. Что меня больше всего восхищало в ней – потрясающая память на цифры, и это в ее возрасте! Лева, ты не представляешь – она все наши телефоны запоминала с первого раза.

– А ты знала, что она вела записные книжки? Типа дневников? Каждый день вносила записи. – Гуров вышел за женой на кухню.

– Ты знаешь, Лева, как ни странно, знала, – проговорила Маша медленно, словно сама удивлялась этому факту. – Причем начала она их вести в сорок один год. Наталья Александровна как-то рассказала об этом, когда мы пили кофе в столовой. Однажды вечером она вдруг просто решила, что если записывать каждый день, то хорошее и интересное, что было с ней, начиная с утреннего чая с подругой и заканчивая тем, что вечером она танцевала Жизель, хотя ей говорили, что после сорока эту партию ей никто не даст станцевать… Если записывать все это хорошее, то и жизнь станет более яркой. И это я помню точно: она записывала только положительные моменты. Может быть, конечно, Афанасьева и изменила своим принципам.

– А почему именно в том возрасте? – хмыкнул Гуров. – Не знаешь, что произошло с ней в это время?

– Интересно, а знает ли мир, какой у меня умный муж? – рассмеялась жена полковника. – Афанасьева тогда развелась с мужем.

Маша со свойственным ей психологизмом добавила несколько метких штрихов к образу балерины, и Гуров наконец смог представить, что за человек она была. Интересная, творческая, увлекающаяся, добрая, но строгая, не дававшая спуска ученикам… Но благодаря ее наставничеству и столичная, и мировая сцена пополнилась звездами балета.

– Как из книжки. Тебе не кажется, что она была слишком… книжной? Или кинематографичной. Какой-то ненастоящей. Кофе и чай пила из чашек тонкого фарфора, вела записи, нашла себе компаньонку, – Гуров размышлял вслух, – должно быть что-то еще. Что-то, чего мы не видим. Темная сторона.