Если другие люди на улице и чувствовали неправильность происходящего, то никак не пытались это прекратить. Я двинулась вперед. На шаг, а затем – еще на два. У Лу вырвался гортанный звук, будто ее застигли врасплох. Мои пальцы стиснули корзинку так, что костяшки побелели. Красные полосы шрамов проступили с обеих сторон ладоней. Я продолжала идти вперед, пока не оказалась перед вереницей женщин. Вставать у них на пути я вовсе и не собиралась – до тех пор, пока этого не сделала.

Я знала лишь, что нужно предпринять хоть что-то.

Ни одна из женщин не проронила ни слова. Они просто остановились и стали кружиться водоворотом выцветших и пахнувших солнцем одежд – наверняка эти платья и платки пережили уже тысячу сушек под его лучами. Стоя на краю тротуара, Лу окликала меня по имени, будто дорожная полоса – лава из детской игры и заходить туда по правилам было нельзя.

Тусклый хоровод пересек преподобный Мун. Ему не пришлось даже подымать рук или отдавать команды: вспугнутые птицы в один миг рассыпались по сторонам, избегая, как им и подобало, контакта с человеком.

Они инстинктивно сторонились пастыря с пронзительными глазами.

Мне и самой хотелось упорхнуть.

– Здесь никто не купит твоих дьявольских товаров, девочка. Беги прочь и свои мерзкие зелья не забудь, – сказал преподобный Мун.

Но я-то была птицей из другой стаи, поэтому не сдвинулась с места – несмотря на то что не могла объяснить, зачем вышла на дорогу. На женщинах не было ничего, что ограничивало их свободу передвижения. Многие даже шепотом повторяли слова Муна, и эхо, которое создавало это бормотание, производило такое же жутковатое впечатление, как и их инстинктивные движения. Черные зрачки преподобного сверлили меня, а в моих глазах в ответ горела сухая ярость.

Я не позволяла себе моргать.

Он идет.

Под гул медленно бьющегося сердца мое сознание соединило этого неприятно зоркого человека и угрозу, которую почувствовала мать Сары в моем вчерашнем сне. Платья и платки. Вот и все. И средь бела дня, прямо посреди улицы, в окружении всего этого стоял он. Мне он ничем не угрожал. Пока что…

Девочки, быстро в дом. И не оглядывайтесь.

Позвоночник сковало льдом. Дыхание едва пробивалось сквозь одеревеневшее горло и холодные, жесткие губы. Корзинка задрожала у меня в руках.

Но я не отступила в сторону.

Мои ноги будто пустили корни, которые пронзили асфальт и укрепились в земле.

Преподобный Мун сощурил темные глаза и, переведя внимание со своих подопечных на мое лицо, принялся изучать его от бровей до подбородка.

– Вы что, такси ловите? С этим здесь туго. Говорят, такси в Морган-Гэпе не видели со времен сухого закона. Вроде бы тогда какой-то нью-йоркский гангстер приехал сюда искать самогонщиков. Ламстоны этим промышляли – и сколотили прибыльный подпольный бизнес, который продержался аж до шестидесятых.

Это был голос Джейкоба Уокера. Я не вздрогнула. Даже когда его мозолистая ладонь легла на мои пальцы, стиснувшие корзинку. Но это меня и не успокоило. Успокаиваться я не хотела и не могла. Он как бы невзначай помог мне ослабить хватку, заговорил безмятежно и непринужденно, словно перед ним не грозил вспыхнуть конфликт. Одной рукой он забрал корзину, а другой направил меня в сторону открытой дверцы джипа, стоявшего у тротуара на холостом ходу.

На память пришел аккуратный жест в кафе, когда Уокер отодвигал табуреты, освобождая дорогу Бабуле. И то, как он резко переменился, приготовившись защищать нас от опасности в саду диколесья. Неужели я была похожа на оборванный стебелек лаванды? Неужели он протягивал руку затем, чтобы Мун меня не растоптал?

Мун смотрел, как Уокер сопроводил меня на пассажирское сиденье, но ничего не сказал.

– Дьявольские товары можете бросить назад, – предложил Уокер.

Вместо этого я оставила корзинку на коленях, а пока он садился в водительское кресло, к машине с моей стороны подошла Лу. Я повернулась и встретила ее тяжелый взгляд. Биолог пытался сгладить ситуацию, сгладить которую было невозможно.

Иногда тени, преследовавшие меня повсюду, играли со мной, но иногда они буквально кричали.

– Те женщины беременны, Лу. Все. Все до одной.

Впрочем, я могла и не говорить об этом. Она и так это знала. Все знали. Не мог же весь город упустить из виду в разной степени округлившиеся животы под платьями женщин. Женщин? Да некоторых из них даже называть так было еще рано. Но углубляться в нюансы не следовало. Как я обнаружила, у некоторых горожан мой поступок вызвал уважение. А у некоторых – страх.

– Дьявол не в твоей корзине, – ответила Лу. – Он открыто ходит мимо моей мастерской, когда в город наведываются сектанты.

Я взглянула на несколько пучков из трав, остававшихся в корзине после утренних доставок. Аромат розмарина и мяты щекотал мне ноздри. Глаза все еще были широко раскрыты и не моргали. Может, после такого они потрескаются, как земля после засухи. А может, я вообще не смогу теперь моргать. Стайка беременных женщин уже возобновила движение. Преподобный Мун вернулся на свое место в хвосте процессии. Что исповедовали и кому поклонялись в этой секте? Внезапно стало тяжело отказаться от мысли, будто меня отбросило в далекое прошлое. Сара не зря предупреждала, что женская свобода в нашем обществе – иллюзорна. Неужели она росла, осознавая, что с женщинами – и даже с совсем юными девочками – обращаются подобным образом?

– Что ты хотела сделать? – спросила Лу.

Мун еще посматривал в нашу сторону, но ни у кого из нас не хватило духу снова встретиться с ним глазами. По крайней мере, это касалось меня. Я вспомнила, как мать Сары стояла на поляне лицом к деревьям. Она отправила Лу и Сару в дом, но сама не сдвинулась с места. Она вглядывалась в диколесье и ждала того, кто оттуда появится. Была ли та беглянка из паствы преподобного Мура? Пытался ли он преследовать ее в тот день?

– Просто стоять там, – ответила я. – Мне нужно было встать у него на пути.

Лу наклонилась к окну и ненадолго дотронулась своим лбом до моего: так, в прикосновении кожи к коже, нашла выражение связь, которую я почувствовала ранее, и в этом жесте не было ничего покровительственного – только желание утешить. Потом Уокер нажал на газ, и джип тронулся.

* * *

Через пять минут, когда Уокер доехал до дома Бабули, меня всю трясло. Он припарковался на подъездной дорожке, окруженной густыми кустами мальвы с тяжелыми красными бутонами, а мне пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы они не стучали друг о друга, однако шуршание травяных пучков в корзине все равно выдавало меня. В момент столкновения с преподобным Муном уровень адреналина зашкаливал. А теперь он упал – из-за этого я одновременно чувствовала озноб и жар.

Получается, я только что встретила человека, который может быть причастен к убийству Мелоди Росс?

– Черт, – произнес Уокер. Он ударил ладонями по рулю, и от хлопка я дернулась. – Черт, – повторил он, но прежде, чем я успела спросить, что его рассердило, распахнул водительскую дверь, вышел из машины и обогнул ее спереди. Затем рывком открыл мою дверь, протянул руку и вытащил меня из салона. – Разомните ноги – тогда отпустит.

Он не дал мне возможности отказаться. Сунув корзину на заднее сиденье, я еле поспевала за быстрыми шагами мужчины. Он был лишь немного выше меня, однако ему удалось обогнуть кусты мальвы и отбуксировать меня во двор с поразительной скоростью.

Мне действительно полегчало, но не от прогулки, как предполагал Уокер. Просто передо мной возник новый вызов: с кучерявыми каштановыми волосами и проницательным взглядом, и у него не было права замечать мою слабость или советовать, как с ней справляться.

– Стоп, – сказала я. Этого оказалось недостаточно, и я вдобавок попыталась отдернуть руку. К его чести, он немедленно ослабил хватку и отпустил меня. – Все нормально. Правда. Попадались мне вещи и пострашнее безумных главарей секты.

– Вряд ли можно найти кого-то хуже Муна, но ваше лицо в какой-то момент так побелело, что я подумал: тут и до обморока недалеко, – ответил Уокер. Он остановился и взглянул меня, положив ладони на свои худощавые бедра. Сегодня на нем была желтая рубашка в клетку с подвернутыми рукавами, открывавшими мускулистые загорелые предплечья. Ткань цвета золотарника перекликалась с бликами в его волосах… и глазах. В них, казалось, жило солнце – в то время как мои, должно быть, заполняли тени.

Сделав такое маленькое, но столь личное открытие, я почувствовала, что все меньше злюсь на его высокомерное поведение. Нас разделяло такое ничтожное пространство, и при этом не ощущалось напряжения. Это было похоже на своего рода… возможность. Густой кустарник укрывал нас от остального мира. Уокер привел меня сюда, чтобы позволить прийти в себя в спокойной обстановке, или хотел побыть со мной наедине?

– Я не собиралась падать в обморок. Это все от ярости. В этом человеке есть что-то такое… – начала объяснять я.

– Секта – религиозная группа, которая откололась от движения меннонитов ^[5] лет пятьдесят назад. Сейчас Мун – их духовный лидер. Их община находится за пределами города, – перебил меня Уокер.

– «На другой стороне леса», – шепотом повторила я мысли из своего сна, в котором Сара столкнулась со сбежавшей сектанткой.

Итак, он решил сменить тему и провести для меня исторический экскурс, вместо того чтобы дальше обсуждать мою бледность. Он заметил, как я была подавлена. И его это обеспокоило. Обеспокоило достаточно, чтобы попытаться на это повлиять. А теперь он пошел на попятный. Из встревоженного друга снова превратился в умницу-биолога. Ну и хорошо. Я никогда не знала, как правильно реагировать на чужое беспокойство обо мне, и очень редко заводила друзей. Может быть, кусты мальвы и заслоняли нас от остального мира, но мой внутренний барьер ограждал меня еще надежнее. Как правило.

– Дайте угадаю. Образцовый гражданин. Уважаемый духовный наставник, – продолжила я. От воспоминаний о пронзительном взгляде Муна желудок снова скрутило.

– Для кого-то – да, – отозвался Уокер.

– Но не для вас, – снова предположила я. Было заметно, что он презирает преподобного Муна. Гримаса неприязни заставила его стиснуть челюсти, а от губ осталась едва заметная полоска. Это успокаивало сильнее, чем стремительная прогулка. Меня обрадовало, что он разделяет мои впечатления по поводу странного проповедника. Тут собеседник отступил от меня, будто близкая дистанция показалась ему неуместной. Это я тоже одобрила. Когда мы вдруг в чем-то согласились друг с другом, я еще сильнее ощутила потребность держаться подальше от солнечных бликов в его глазах.

– Для паствы его воля – закон. У сектантов он считается мессией, и его слова почитают как святые истины.

– И вы считаете, что нужно держаться от него подальше, – заключила я.

– Расспросите Бабулю, что она про него думает, – посоветовал он.

– Значит, ее впечатлениям я доверять могу, а ее отварам – нет? – спросила я, просунув руки в карманы джинсов, чтобы деть их куда-то, раз уж Уокер меня отпустил. Ну ладно, еще мне хотелось спрятать шрамы. Почувствовал ли он жесткие борозды от них, когда держал мою руку? Нет, во мне говорила не заносчивость, а осознание своей слабости. И это меня бесило.

– Я просил вас уехать. Вместо этого вы пошли в подмастерья к ведьме. Вы сама по себе такая безрассудная или она вас заколдовала? – спросил он в ответ.

– Думаю, лучше употреблять слово «знахарка», и в колдовство я не верю, – ответила я, вздернув подбородок и процеживая слова сквозь зубы – когда Сара видела меня такой, то готовилась к неприятностям.

Либо Уокер не замечал мой крутой нрав, либо тот его не смущал. Он шел мне навстречу, и не сделать ответный шаг я могла только с помощью подобного, как его ни назови – хоть крутого нрава, хоть иначе. Может, он и был ученым, но искру гнева, сверкнувшую в его зеленых глазах, как будто породило столкновение кремня и стали.

Этот человек меня не пугал. Напротив, притягивал. И это как раз пугало.

– Существуют вполне понятные причины, по которым не рекомендуется заниматься самолечением при помощи натуральных ингредиентов неизвестного происхождения и свойств.