Суетясь, шутливо переругиваясь и чертыхаясь, всё разгрузили во дворе, перегородив вход в дом. Две большие полуторные кровати стояли около ступеней. Василиса и дочки соседки, как только взрослые скрылись в доме, тут же забрались на эти кровати вместе с кошкой. Они радостно прыгали, поскальзываясь на пленке, защищающей матрасы, – непередаваемое ощущение полета, веселый визг и гвалт на весь двор! Жаль, недолго длилось их маленькое счастье – всего лишь пока взрослые тащили в дом шифоньер-богатырь, сверкающий, соломенного цвета, со скругленными боками и с большим зеркалом в полный рост.

Потом все предметы заняли свои места в доме. Две полуторные кровати разместились в родительской спальне, превратившись в супружеское ложе и заменив зеленую тахту, которая перекочевала на первый этаж и поселилась в коридоре. По бокам от кроватей торжественно водрузили две тумбочки, где мама со своей стороны теперь хранила вязанье и старенькую потертую Библию, доставшуюся ей от прабабушки. Василисе эту книгу не разрешали трогать.

«Это ценная старая книга. Вот вырастешь, я тебе про нее расскажу», – говорила мама.

Только когда дочка болела и никак не могла справиться с температурой, Галина Игоревна присаживалась к ней на кровать с томиком в руках, раскрывала пожелтевшие странички и шептала лишь одними губами, умоляя Господа дать здоровья ее девочке.

Шифоньер поставили напротив кроватей. В нем поселились мамины платья, блузки, юбки и папины костюмы с рубашками. А еще туфли. Господи, сколько же у мамы было туфель! Где только она их брала и куда носила? Этим вопросом Василиса задавалась позже, когда выросла. А тогда…

По субботам она не ходила в детский сад, почему – уже и не помнит, это была последняя группа, осенью ей уже пора было идти в школу, и мама считала ее достаточно взрослой, чтобы оставлять дома одну. Это было ее лучшее время!

Позавтракав и проводив брата в школу – в субботу он учился, а родители работали, – Вася заходила в спальню родителей и приотворяла дверцу в грозный загадочный шифоньер, принадлежавший в эти часы ей одной. Раскрывая большую скрипучую створку шкафа, она смотрела на него снизу вверх, прикладывала маленький пальчик к губам и таинственным шепотом говорила:

– Тс-с-с, только маме, чур, молчок!

Дотрагивалась пальчиками до ткани платьев, ощущала фактуру струящегося прохладного шелка, невесомого крепдешина, теплой, чуть колючей шерсти, мягкого сукна. Выбирала самое красивое, ныряла в него, а потом долго рассматривала восхитительные, пахнущие натуральной кожей туфли. Выбрав подходящие, обязательно на высоком каблуке, надевала их прямо на свои белые носочки, подхватывала подол платья и, шаркая каблуками, перемещалась в длинный коридор между комнатами, где стояло трюмо с тремя зеркалами, на котором выстроились в ряд нехитрые флакончики маминых духов и помад.

Мама почти не красилась и мало душилась, но и то, что у нее было, казалось Василисе невероятным богатством. Накрасив губы – духами она пользоваться не рисковала, вдруг заметят, – она крутилась возле трех зеркал, представляя себя певицей из передачи «Утренняя почта». Распустив длинные темные волосы, чуть прихрамывая и поскальзываясь на деревянном крашеном полу на неудобных маминых каблуках, путаясь в шелках длинного подола, Василиса кружилась и пела, ощущая себя невероятно взрослой и красивой.

Коробка с картонными куклами была собственностью Василисы. Она их очень любила, просила дарить ей на Новый год и день рождения. Несмотря на небольшой выбор, родители собрали для нее приличную коллекцию. Самой же любимой была кукла Наташа. Она была старше самой Василисы лет на десять. Маме ее отдала какая-то из приятельниц. Осталась от дочери.

Кукла была вырезана из плотного картона. Черные волосы, как у Василисы, были подстрижены по ушки и кучерявились, обрамляя лицо. Каждый раз, глядя на прическу Наташи, Василиса мечтала отрезать волосы – вдруг папа когда-нибудь все-таки разрешит!

На кукле были нарисованы розовые трусики-шорты, белая маечка, носочки и туфельки с перепонкой – точно такие же, в каких сама Василиса ходила в садик. Руки Наташа сложила на груди, прижав к себе смешного разноцветного клоуна и коричневого плюшевого мишку – о таком Василиса только мечтала.

Эта кукла была редкостью. Обычно наряды на картонных кукол «надевали» с помощью бумажных «ушек», загнув которые платье закрепляли на картонном основании. У Наташи же на животике был наклеен круглый магнит, к которому можно было прикладывать наряды, хранящиеся в коробке, меняя образ куклы и ее настроение.

В коробке с Наташей лежали наряды на все случаи кукольной жизни. Для прогулок – голубая матроска с большим отложным воротником, украшенным двумя белыми полосками по краю, плиссированной юбочкой и аккуратными манжетами с теми же полосками. Руки Наташи на этой картинке держали маленький бумажный кораблик, словно была весна и она вышла прогуляться вдоль ручья. Наряд хозяюшки – розовое платье с повязанным поверх него синим кухонным фартуком в белый горошек, в руках – зеленая кастрюля. Для путешествий у Наташи было белое меховое пальто, зеленые вязаные рукавички – Василиса попросила маму связать ей такие же – и аккуратный дерматиновый чемоданчик с металлическими скругленными уголками.

Как здорово было вместе с мамой наряжать Наташу! Выбираешь наряд, обсуждаешь, куда она в нем собирается пойти, прислоняешь к кукле, магнитик встречается с ответным металлическим кружком на платье, чуть слышно щелкает – и вот, нарядная кукла готова к выходу в свет!

Больше всего Вася любила вместе с мамой рисовать для Наташи новые платья. Да, у них получалось не так хорошо, как на картинках, но зато можно было придумывать что угодно! Они обводили контур куклы карандашом на альбомном листе, потом мама дорисовывала платье и давала Василисе раскрасить его. Папа принес откуда-то похожие железные кружочки, которые Васька клеила к нарисованным платьям пластилином. Кукольная коллекция росла день ото дня. Это было бесценное время творчества вдвоем, вместе с мамочкой. С Маргаритой в куклы играла только Васька. У мамы сейчас совсем не было времени.

Василиса и не заметила, как пролетело время. Ритуся уже уснула, сладко сложив ладошки под нежной розовой с чуть заметным пушком щекой. Вот и родственница-кукушка выглянула из своего домика – на мир посмотреть и проверить, как тут без нее сестры обходятся.

– Ку-ку…

Василиса бережно переложила сестру с колен на кровать и аккуратно укрыла одеялом, подоткнув его со всех боков: Рита спала беспокойно, крутилась во сне и под утро оказывалась совсем на другом краю кровати в одной пижамке. Тихо встала и выглянула в окно. Родители продолжали свой разговор за столом во дворе. Отец что-то объяснял, активно жестикулируя руками. В последнее время он все чаще был чем-то встревожен, мама его успокаивала, между ними что-то происходило.

«Опять обо мне говорят и ссорятся. Может, им бабуля рассказала про мои мысли о городе, или отец увидел меня и Наташу с теми ребятами на берегу…» – Василиса стояла у окна, скрытая занавеской. Задернув шторы плотнее, она, тихонько скрипнув половицей, вышла из комнаты сестры, притворила дверь и, передумав спускаться в кухню, чтобы поговорить с мамой о том, что ее тревожило в последнее время, зашла в свою комнату.

Глава 2. Мальчик на белом коне

В разгар сельхозсезона и мать, и отец работали почти без выходных, и лето было тем самым волшебным временем, когда Василиса с братом были предоставлены сами себе целыми днями. Понятно, что домашние дела никто не отменял, но все равно это была настоящая свобода! Напоив с утра кур и гусей, чуть прибравшись в доме, они заскакивали на велосипед и, прихватив виляющего хвостом-вентилятором пса, мчались к морю.

Чаще всего и позавтракать забывали. Не беда! По пути к морю, а ехать было буквально минут пятнадцать, всегда можно было найти чем перекусить – станица щедро делилась своими дарами: в начале лета – бордовой, с тугими бочка́ми черешней, потом – золотистыми, с розовыми «щечками» абрикосами или мелкой, чуть горьковатой, утыканной темными конопушками, напоенной кубанским солнцем оранжевой жерделой – диким абрикосом, в изобилии растущим вместо лесополосы вдоль полей, перемежаясь с душистой белой акацией.

Когда весной лесополоса цвела, над станицей стояло плотное, ароматное густое марево, напитывая все вокруг необыкновенным запахом цветущего абрикоса, на смену которому приходила акация – сочетание нот апельсина с миндальным оттенком.

Это был аромат детства, который многие потом в своей взрослой жизни, покинув станицу, безуспешно пытались вспомнить или найти в дорогущем парфюме.

В июле-августе лакомились ароматными яблоками и грушами – идешь по краю садов, набираешь в подол платья или за пазуху заправленной в штаны рубашки, чуть пройдешь, а там еще краше плоды висят, высыпешь набранное и рвешь снова, отбирая самые сладкие и сочные. Им и конфет-то толком не хотелось, сладости хватало от ягод и фруктов. Потом до самого позднего вечера купались, возились в песке, рыли ходы в глине, ловили руками и ногами рыбу, питались тем, что удалось добыть на земле и в море. И лучше не было времени, чем лето!

Наступила та самая долгожданная суббота июля, когда они собирались на замес к семье Хиляевых. Всю неделю Василиса старалась выполнить домашние дела заранее, чтобы осталось меньше на субботу. Встали утром совсем рано, родители чуть свет уже уехали в поле.

Игоря семья Хиляевых пригласила на замес как опытного наездника, а Василиса напросилась с ним, но и от нее помощь будет. Брат и его друзья хорошо держались на лошадях, хотя совхозные кони для верховой езды не были обучены: строптивые, норовистые, их больше в телегу запрягали. Седел нет, только уздечки. Это особое искусство – усидеть на коне, не приученном к наезднику, без седла и стремян.

Пацаны коней знают хорошо – у каждого свой характер и норов, – недаром же подростки все свободное время на совхозной конюшне пропадают. Сами распределят между собой, кому какой достанется, оседлают и пригонят коней, которых совхоз выделил Хиляевым во временную аренду за небольшую плату, а иногда бывало, что и без оплаты договаривались. Вся станица – друг другу сваты, кумовья да братья, одни другим помогают и выручают. Зарплаты небольшие, вот и крутятся все, кто как может.

Василиса с женщинами вначале будет наблюдать за тем, как мальчишки на конях месят красную глину. Мужики, словно в топку, подбрасывают солому в огромную яму, постоянно добавляя воды из огромной бочки, стоящей рядом. Потом все вместе будут помогать мужчинам укладывать готовую смесь в специальные деревянные формы для саманного кирпича. Мужчины вилами выбрасывают из замеса огромные комья влажной глины с торчащей соломой, а женщины и подростки – кто лопатами, кто ведерками – разбирают и складывают в деревянные формы, все вымазанные охристой глиной, с шутками, песнями и прибаутками. Смех, крики, весело. Все перепачканные и смешные, подшучивают друг над другом, а в конце еще и хозяина дома могут выкупать в оставшейся жиже. Обливают и желают, чтобы дом долго жил.

Кони ходят по кругу, топчутся недовольно, укрощенные пацанами. После замеса женщины столы будут накрывать, застолье – обязательно. Будут угощать всех, кто на помощь пришел.

Для молодежи замес был большим праздником, на котором все вместе делают одно дело, себя показывают, на других смотрят. А сколько молодых семей сложилось в станице, познакомившись на замесе! Потом и их дома строили всем миром.

Летом замесы были то в одном, то в другом дворе – саманный кирпич должен хорошо просохнуть, для этого нужна жаркая погода. Каждый раз подростки с удовольствием присоединялись, и были уже те, кто филигранно управлялся с лошадью. Конь-то – он живой, может встать в яме, заупрямиться, отказаться работать, – непростое это для коня дело, неохота ему, увязая в глине, перетаптываться, перемешивать маслянистую густую массу, пахнущую по́том и соломой.