– Ищите и найдите мне его до завтрашнего моего прилета в Сидней. И молите бога, чтобы этот мальчишка сбежал сам, без помощи какого-нибудь резидента иностранной разведки. Хочу тебе сообщить, Велингтон, если ты не в курсе, что Германия, Франция и Великобритания хотя и считаются нашими союзниками по НАТО, но все они себе на уме. И были бы не прочь воспользоваться нашими инновациями в сфере вооружения. Всё. Жду тебя с отчетом в аэропорту. Мой самолет прибывает в Сидней в двенадцать сорок по австралийскому времени.

Лестрайд закончил разговор, испытывая большое волнение, и поморщился от головной боли, которая внезапно накатила на него. Голова раскалывалась так, что сосредоточиться и поразмыслить над создавшейся ситуацией у него не оставалось никаких сил. Добравшись до своего кабинета, он вызвал помощницу и попросил ее ни с кем его не соединять и достать для него обезболивающее лекарство. И только приняв пару таблеток викодина, он успокоился и попытался сосредоточиться на работе.

«Возможно, что я просто нагнетаю атмосферу, а на самом деле ничего страшного в том, что Фуре куда-то исчез, нет. Велингтон вполне может быть прав, и у парня и впрямь просто что-то щелкнуло в голове, и он решил вернуться во Францию. А может, захотел просто прогуляться по городу… Чушь какая-то. Прогуляться по Сиднею в больничной пижаме? Да и куда бы он мог далеко уехать без документов и без денег? Нет. Тут что-то другое», – размышлял Лестрайд.

В дверь кабинета тихо постучали.

– Кто еще там? – недовольно спросил генерал.

В двери просунула свой остренький носик его помощница.

– Вам срочный звонок из Сиднея, – нерешительно объявила она. – Соединять?

– Да, соедини, – вздохнул Лестрайд.

Головная боль проходила, и работоспособность постепенно возвращалась к генералу. Звонил Велингтон.

– Его нашли в районе Стратфилда, – без предисловий заявил он. – А если точнее, то на путях железнодорожной станции Стратфилда.

– Он жив?

– Да. Но совершенно не помнит, как туда попал. Его обнаружили работники станции, когда он брел по рельсам, и отвели в полицию при вокзале. Те связались с сиднейской полицией, начальник которой в свою очередь сразу же позвонил мне.

– Вы забрали его?

– Нет, мы только еще добираемся до пригорода. Просто я решил сразу же сообщить новость вам.

– Хорошо. Пока что не отправляйте его в больницу, и вообще не стоит ему пока что задавать никаких вопросов. Поселите под присмотром наших людей в каком-нибудь домике за городом, скажем, одной из наших резиденций. Я завтра сам с ним поговорю.

– Хорошо. Я понял.

– Еще какие-то новости есть? – Лестрайд почесал переносицу. Этот жест означал у него, что он наконец-то успокоился, приняв какое-то решение.

– Пока нет, – ответил Велингтон. – Поговорить с медицинской сестрой мне не удалось. Она сейчас не на смене. Но мы узнали ее адрес. Заберу Фуре и сразу же поеду к ней.

– Хорошо. Тогда прощаемся до завтра. Мне больше не звони.

Лестрайд положил трубку и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза. Что ж, пока что одной проблемой стало меньше – Фуре нашелся, и он жив, хотя ничего и не помнит о часах, проведенных вне стен лечебницы. А это настораживает. Когда у человека с интеллектом гения из памяти неожиданно выпадает большой, в десять часов, кусок времени, это всегда говорит о чем-то плохом. Фуре лечили от нервного срыва, а не от серьезного психического заболевания. Все лекарства, которые выписывались ему доктором, были строго оговорены и зафиксированы в карточке показаний к лечению. Фуре – ценный кадр для военных, и то, что он не смог участвовать в проекте «Хамелеон», не значит, что его нельзя было использовать для других целей и задач. Что, собственно, Лестрайд и собирался сделать после окончания проекта. Планировалось привлечь Жака для работы в Организации оборонной науки и техники Австралии, которая тесно сотрудничала с Министерством обороны США и с его, Лестрайда, управлением в частности.

«Надо будет обязательно провести экспертизу крови Фуре, – размышлял генерал. – Наверняка его чем-то напичкали, раз у него отшибло память. Мне кажется, что во всей этой истории с хотя и временным, но все-таки исчезновением француза все не так просто, как кажется на первый взгляд».

Глава 2

Австралия, пригород Сиднея

Самолет, на котором прилетел Лестрайд, приземлился в аэропорту Сиднея без задержки. Велингтон встретил его и сразу же провел к автомобилю, который ждал их неподалеку от взлетно-посадочной полосы.

– До испытания «Хамелеона» у нас еще есть время, – поздоровавшись с помощником, сказал Лестрайд. – Едем к Фуре. Как он себя чувствует?

– В целом – неплохо, – ответил Велингтон. – Сегодня утром его осматривал доктор. Под моим личным наблюдением, – быстро добавил он, покосившись на начальника. – Физически он здоров…

– Меня больше интересует его голова. А вернее, память, – прервал его Лестрайд. – Он что-нибудь вспомнил о своей вчерашней прогулке?

– Только то, что общался с какой-то женщиной, – последовал ответ помощника. – Но кто она, он сказать затрудняется. Как и описать ее внешность. Пока что для него все эти сведения покрыты туманной дымкой.

– Ты сказал «пока что». Может ли это означать, что память полностью вернется к нему?

– Доктор уверен, что вернется. Но не сразу, а постепенно. И когда точно это произойдет, тоже пока непонятно. Доктор Треволт взял у Фуре кровь на анализы. Должен мне позвонить, когда анализы будут готовы.

– Ну хоть что-то, – хмуро заметил Лестрайд, глядя в окно автомобиля на пробегавший мимо шоссе, по которому они ехали, пейзаж. – А что насчет медсестры?

– Она пропала, – нехотя ответил Велингтон и поморщился, предвидя недовольство Лестрайда этой новостью.

– Подробнее, – коротко сказал генерал, сдерживая раздражение. Ему не хотелось портить себе настроение перед поездкой на полигон и испытанием «Хамелеона».

– Вчера, после того как я отвез Фуре в район Ботанического залива, куда мы сейчас и направляемся, я сразу же поехал по адресу, данному мне главным врачом лечебницы. От него же я узнал, что Лидия Кларк – так зовут медсестру, которая дежурила в тот день, – работает в их больнице только четвертый месяц…

– То есть она устроилась в лечебницу уже после того, как туда поместили Фуре, – заметил Лестрайд.

– Да, – кивнул помощник и продолжил: – Нареканий в отношении нее он не имел. Она отлично справлялась со своими обязанностями, после того как сменила на посту ушедшую на покой по болезни и старости Анжею Биркен – медсестру, проработавшую в лечебнице более сорока лет.

– Мне не интересна эта информация. Расскажи мне о Кларк, – раздраженно прервал Велингтона генерал.

– В вечер своего дежурства сестра Кларк, как и обычно, разнесла по палатам таблетки и проследила, чтобы пациенты выпили их. Что и подтверждено камерами видеонаблюдения, установленными в палатах и в коридорах лечебницы, – продолжил докладывать заместитель. – Но в палате Фуре она чуть задержалась и, по всей видимости, о чем-то говорила с Люком. О чем именно, нам узнать пока не удалось. Камеры работают без звука, а подслушивающих жучков в палате Фуре мы не устанавливали.

Лестрайд вопросительно посмотрел на помощника, и тот, пожав плечами, ответил на его безмолвный вопрос:

– Не видели смысла, потому и не устанавливали. С кем Фуре будет разговаривать в палате, в которой он там находился один? А когда он из нее выходил, то всегда был под присмотром или санитаров, или кого-нибудь из наших людей, приставленных к нему для охраны.

– Кстати, а куда эти охранники девались, когда Фуре беспрепятственно покинул не только палату, но и территорию лечебницы? – с усмешкой, не предвещавшей Велингтону ничего хорошего, поинтересовался Лестрайд.

– По словам охранника, дежурившего в тот вечер у палаты Фуре, он только на несколько минут отлучился в уборную, а по дороге обратно спустился к автомату за кофе. Автомат стоит на первом этаже, сразу возле лестницы. Охранник утверждает, что Фуре мимо него не проходил.

– И он, естественно, когда вернулся, не удосужился заглянуть в палату и проверить, на месте ли его подопечный? – хмыкнул Лестрайд.

– Нет, не удосужился, – вынужден был признать Велингтон. – Я уже предупредил его об увольнении, – быстро добавил он оправдывающимся тоном.

– Так что там с медсестрой? – напомнил Лестрайд.

– Дома ее не оказалось. Хозяйка квартиры, которую снимала Кларк, рассказала, что не видела женщину со вчерашнего утра. То есть с тех пор, как та ушла на дежурство в больницу, – продолжил рассказывать Велингтон. – Хозяйка, ее фамилия Грей, открыла нам двери однокомнатной квартиры, в которой проживала медсестра, и я осмотрел помещение. По всей видимости, перед тем как уйти из дому, Кларк провела в квартире тщательную уборку. Никаких следов мусора и вообще какой-либо жизнедеятельности мы не обнаружили. Я вызвал специалистов, но никаких отпечатков пальцев мы также найти не смогли. Все было чисто, как в музее…

– В музее обычно полно отпечатков, – ворчливо заметил Лестрейд. – Пылесос? – повернул он голову от окна и посмотрел на помощника.

Тот только покачал головой, и генерал вздохнул.

– Вы хотя бы описание внешности женщины у квартирной хозяйки взяли?

– Конечно. Ее фоторобот уже передали во все охранные отделения аэропортов, вокзалов и портов. Поиски ведут и дорожная полиция, и…

– Понятно, – прервал помощника Лестрайд. – Мне кажется, мы приехали, – постучал он по стеклу.

– Да, уже повернули к бунгало, – ответил Велингтон и добавил, обращаясь к шоферу: – Андре, сверните к тринадцатому дому.

– Интересно, кто выбирает для нас дома с такими несчастливыми номерами? – как бы между прочим поинтересовался Лестрайд.

– К чему такой вопрос? Ты ведь никогда не был суеверен, – заметил Велингтон. – Министерство выбирает. Кто же еще. Просто этот дом имеет удобное расположение на побережье и скрыт от дороги за деревьями. В отличие от других. Вот причина выбора, а не какой-то там номер.

Навстречу Лестрайду из домика вышли Фуре и один из охранников. Второй охранник, как заметил генерал, остался у окна и пристально следил за выходящими из машины людьми.

– Жак! – Лестрайд, широко и радушно улыбнувшись, протянул руку французу. – Рад видеть вас в полном здравии. Мы волновались за вас. Ваше исчезновение или, не дай бог, ваша гибель стали бы большой потерей для нас. Больше того – для нашей страны.

– Вы шутите, генерал? – улыбнулся Фуре вымученной улыбкой.

– Ничуть, – уже серьезным тоном ответил Лестрайд. – Пройдемте на задний дворик, – предложил он, повернувшись вполоборота к Велингтону. – Там будет удобнее разговаривать.

– Прошу по этой дорожке, – указал охранник на выложенную камнем тропинку, ведущую за дом.

Когда все уселись на удобные раскладные стулья и охранник принес из дома стаканы и холодный лимонад, Лестрайд повернулся к Фуре и спросил: – Жак, и все-таки – как вы сейчас себя чувствуете?

– Неплохо, – не сразу ответил француз. Он немного помолчал, словно прислушиваясь к своему организму, потом добавил: – В голове до сих пор никак не прояснится. Чувствую себя так, словно меня накачали каким-то наркотиком. По ощущениям похоже на каннабис. Но эффект не тот. То, что у меня выпала из памяти часть времени, может говорить о том, что мне ввели что-то вроде дофамина. Впрочем, я не уверен…

– У вас что же, есть опыт принятия наркотических веществ? – улыбнулся Лестрайд.

– А у кого его нет? – усмехнулся Фуре. – Я пробовал курить каннабис еще в пятнадцать лет. Но мне не понравилось. Очень уж влияет на память, и я завязал с этими экспериментами.

– Вам повезло, Жак, не втянуться в это скверное дело, – заметил Лестрайд. – Наверняка у вас большая сила воли.

– Нет, – рассмеялся Фуре. – У меня – большие амбиции и хорошая мама. Она меня и убедила бросить курить травку. Бросить, пока не поздно…

– Так что же, вы совсем ничего не помните о вчерашнем вечере и ночи? – спросил, чуть склонив голову набок, Лестрайд и внимательно посмотрел в лицо молодого человека.