– Любой может умереть, возрожденная, – сказал он, кивнув в сторону деревянного чурбана. – Положи сюда голову, и я ее отрублю. Затем брошу твои останки в огонь и превращу их в пепел, если ты действительно хочешь освобождения.

Она не подняла забрало.

Когда она заговорила, ее слова прозвучали немного невнятно. Она сказала ему, что ничего не чувствовала, но он уловил в ее голосе печаль. А за ней скрывалось нечто большее, какая-то невероятная тоска.

– Неужели ты думаешь, что нам это не приходило в голову? – Она показала копьем на другую возрожденную. – Мы с ней испробовали все возможные варианты смерти. И всякий раз возрождались, иногда через день. Порой через сезон. Или через год. А наши тела оставались такими же, какими мы были перед смертью.

– И что, по-твоему, я могу сделать? – тихо спросил он.

Ее голос наполнял такой ужас, что он забыл про собственную ложь о том, кем был раньше.

– Капюшон-Рэи нас возродили, Кахан Дю-Нахири. Вот почему мы рассчитываем, что, если окажемся достаточно полезными, если долг будет так велик, что даже Капюшон-Рэи не смогут его отрицать, ты найдешь способ покончить с нами.

Несколько мгновений он не находил слов.

Кахан откашлялся, положил топор на чурбан и почувствовал, что отчаянно дрожит. Воздух вдруг показался ему более холодным, чем всегда.

– Я не тот, кого вы ищете. Я всего лишь лесничий. Фермер.

Она коротко кивнула.

– Сейчас да, – сказала она. – Но знай: когда мы тебе понадобимся, когда ты примешь то, что неизбежно, позови нас, и мы придем.

– Вы будете ждать очень долго, – сказал он.

– Время, Кахан Дю-Нахири, это то, чего у нас с избытком. Ты нас позовешь.

– Я даже не знаю твоего имени.

– Меня назвали в честь моей богини, а когда наша леди Яростного Цветения исчезла из памяти людей, то же самое произошло и с моим именем.

– Тогда я тебя не позову, – сказал он.

– Какое имя ты мне дашь, Капюшон-Рэй?

– Нахак, – сказал он – имя само слетело с его губ.

Он сам того не желал, словно за ее вопросом стояло нечто большее. Словно оно заставило его произнести имя из прошлого, имя давно умершей, той, которой так ему не хватало.

– Хорошее имя, Кахан Дю-Нахири, оно из твоего прошлого?

Он кивнул.

– Оно вполне подходит, ведь мы оба знаем, что это приведет смерть к твоим ногам.

Она повернулась и пошла прочь, не оглядываясь, и к ней присоединилась ее спутница, стоявшая у кромки леса. Он смотрел им вслед, пока они не исчезли в Вудэдже, потом вернулся в дом и сел за стол. Кахан зажег смоляную лампу и стал смотреть в огонь.

Как же глупо было думать, что он сможет здесь остаться.

Если возрожденные знали, кто он такой, значит, это известно и другим.

Солдат прислал не Харн. Его прошлое приближалось, и ему следовало уйти или встретить его. Он будет скучать по этому месту, наиболее близкому к тому, что он мог назвать домом с тех пор, как его бросили монахи Зорира-Идущего-в-Огне.

Он сложил сумку, необходимый минимум для выживания, после чего позвал Сегура. С гарауром, обернувшимся вокруг его шеи, он направился в свою рощу в лесу. Там он подошел к святилищу, постаравшись его не повредить, а потом руками, как хисти, принялся копать землю, чтобы достать монеты, которые спрятал там на случай нужды.

– Ну, – сказал он Сегуру, – этот день наконец пришел.

Он спрятал монеты в кошель, который носил на теле, потом встал и огляделся. Подумал о других тайнах, погребенных под землей, глубоко вздохнул, повернулся и зашагал в сторону Харна. Леорик наконец получит его ферму; ему не хотелось это признавать, он жалел, что вынужден покинуть это место. Единственное, которое наполняли счастливые воспоминания. Он жил здесь до тех пор, пока ему не исполнилось шесть лет.

У него остались туманные воспоминания о том времени, но он не сомневался, что у него были хорошие родители. Они о нем заботились.

Он помнил, что они много смеялись, водили его в Вирдвуд и научили навыкам, которыми он пользовался до сих пор.

Но после того как его оттуда забрали, Кахан редко смеялся – Зорир был суровым судьей и плохо относился к легкомыслию.

Все было серьезным и трудным. То, кем ему предстояло стать, поглотило его детство. «Быть может, только дети бывают счастливы, – подумал он. – Возможно, проклятье людей в том, что они становятся более серьезными и печальными по мере того, как стареют. Может быть, это благо, что Нахак умерла именно тогда».

Утром он вернулся в Харн, подошел к Тилт-воротам, где его остановили стражи.

– Тебе больше нельзя сюда входить, лесничий, – сказала Гассен, преградив ему путь копьем, – по приказу Леорик Фарин.

– Передай ей, что я сделаю то, что она хочет, – сказал Кахан. – Я буду охранять торговцев и помогу деревне.

На лице Гассен появилось удивление.

– Хорошо, – сказала она. – Подожди здесь.

6

В шпиль-городах Круа, таких как Харншпиль, и его сестрах на юге было принято, что чем человек богаче, тем ниже в шпиле он жил. И это правда, думала Кирвен, что, находясь выше, ты лучше все видишь и дальше находишься от вони города, но имелись и недостатки. Главным образом из-за того, что шпили были старыми и часто рушились, а чем он ниже, тем у тебя становилось больше шансов уцелеть, если он рухнет.

Харншпиль, как и все шпиль-города, имел форму короны. Восемь черных стволов с неровными, точно кора деревьев, стенами устремлялись к небу вокруг центрального, более толстого шпиля и заканчивались острыми, как игла, вершинами. Точнее, таким был Харншпиль когда-то. Теперь осталось пять шпилей, они заросли ползучими растениями и небольшими деревьями, которые удерживались, запустив корни в стены, проделывая свою медленную, разрушительную работу.

Упавшие шпили Харншпиля лежали, подобно скелетам, окруженные длинными домами людей, которые жили там и работали. Каркасы зданий, естественно, также не пустовали, они служили удобным закрытым пространством для рынков и казарм, а также жилищем для тех, кто был достаточно богат, чтобы забрать их себе, но не слишком, чтобы претендовать на сами шпили, находившиеся во владении Рэев и старых семей, которые их построили.

И также верно, думала Кирвен Бан-Ран, пока поднималась по винтовой лестнице центрального шпиля – ноги у нее болели, а сердце стучало – чем выше ты поднимался, тем большую тревогу вызывал шпиль. Она не понимала, как рассуждали те, что построили шпили; какой утраченной мудростью они обладали – вероятно, она повредила их разум.

В некотором смысле со временем их странность стала чем-то обычным, и ее переставали замечать, как, например, неудобный дверной проем, или коридоры, пропорции которых казались неправильными – слишком широкие с учетом их высоты. Даже стены выглядели необычно, их построили из того же черного материала, что и шпили, они вызывали желание к ним прикоснуться, складывалось впечатление, что они блестели от влаги, но когда ты проводил по ним рукой, стена оказывалась сухой и жесткой, точно пропеченная скала. И там всегда был свет, шедший от неизвестного источника. Кирвен слышала, как люди говорили, что стены вырастили, а не построили, и была готова в это поверить.

И еще: если забыть о цвете, материал чем-то походил на дерево, контуры и выступы многие принимали за украшения, но они вполне могли быть мощными венами, которые доставляли сок от далекой земли.

Ей это не нравилось.

И еще здесь ничего не стоило умереть: коридоры были обманчивыми, ты мог свернуть не туда – и оказаться перед открытым пространством. Миг невнимательности – и ты летишь вниз.

Конечно, они заблокировали эти пустоты, но даже после того, как здесь прожило несколько поколений, удалось отыскать далеко не все, и для Кирвен здесь таилось нечто злое. Как если бы они мечтали привести ее к гибели.

Тем не менее в верхней части центрального шпиля царила тишина, во всяком случае, когда там не причаливали небесные плоты. Кирвен решительно шагала наверх, следуя за маленькими синими фигурками Тарл-ан-Гига, которые указывали путь.

Сердце стучало у нее в груди, когда она подходила к знакомой двери в самом верху центрального шпиля. Перед ней сидел трион Фалнист, один из трех полов Круа. Ифтал поместила трионов между мужчиной и женщиной для понимания. Именно так монахи из юности Кирвен их описывали. Странно, что эти воспоминания возвращались к ней, когда она нервничала. Фалнист встал, сейчас он больше не носил белые одежды, которые, строго говоря, предназначались только для монахов.

Высокий и худой, его голова была чисто выбрита. Лицо выкрашено в белый цвет, поверх легли синие цвета семьи. Кроме того, над одним глазом, вдоль брови, Фалнист носил синюю линию триона, довольно смешную, если не знать, насколько безжалостным он бывал. Кирвен не представляла, как Фалнист мог оказывать успокаивающее воздействие на кого бы то ни было, но посчитала это полезным уроком. Не следовало судить людей по тому, чем они должны быть. Суди их по тому, что они есть.

– Высокая Леорик, – сказал Фалнист и едва заметно кивнул.

– Как вы сегодня? – спросила она.

– Как всегда, Высокая Леорик. – Скрывалась ли насмешка в том, как он произнес ее титул? Может быть. Она решила не обращать на нее внимания. – Могу я кое-что предложить, Высокая Леорик, ведь прошло уже больше года. Может быть, пришло время для более жестких мер? – Кирвен задержалась, положив ладонь на ручку двери.

– Вы говорите о моем ребенке, Фалнист?

– Ребенке с высоким предназначением, как вам хорошо известно, Высокая Леорик, – сказал трион. – Скиа-Рэи, даровавшие нам наши места в мире, не станут ждать бесконечно. Капюшон-Рэи хотят увидеть результат. – Трион помолчал, его странная бровь слегка переместилась. – Я позволил себе начать подготовку…

Она взглядом заставила его смолкнуть, отпустила ручку и повернулась к триону.

– Здесь правлю я, Фалнист, а не вы. Харн мой, и вам не следует делать «подготовку», – прошипела она, – не проконсультировавшись сначала со мной. В особенности когда речь идет о моем ребенке.

Фалнист не попытался отступить назад. От него пахло каким-то цитрусовым, лесным ароматом.

– Вам не следует забывать, Кирвен Бан-Ран, – сказал трион, и его голос прозвучал небрежно, фальшиво доброжелательно, – что я также напрямую отвечаю перед Скиа-Рэями из Тилта, которые говорят от лица Тарл-ан-Гига и Капюшон-Рэев. Они ждут результатов.

– И они поставили меня выше вас, – сказала она, – так что кто является живым воплощением бога в этом месте? – Фалнист встретил ее взгляд. – Будьте осторожны, трион, – продолжала она, – эти коридоры являются лабиринтом, их не интересует власть, каждый может упасть. – Фалнист улыбнулся и поклонился.

– Как это верно, Высокая Леорик. – И хотя в его словах содержалось не меньше угрозы, чем в ее, она пропустила их мимо ушей.

Обычно она старалась избегать конфликтов с Фалнистом. Он был из тех, кого она не могла просто убить, – Фалниста будут искать. Но хуже всего было то, что трион во многом был прав. Время заканчивалось, и она повторяла то, что ей предстояло сказать, уверенная в том, что ей наконец удалось найти нужные слова.

Она распахнула дверь и вошла.

Маленькая комната с минимальными удобствами.

Внутри пахло животными. В одном углу стояла клетка с открытым верхом, там находились две хисти. Внутри у Кирвен все перевернулось, когда она увидела, что они еще живы. Из окна на дальней стене открывался вид на красивый округ Харн, мимо зелени самого северного шпиля. На Суровый сезон указывал туман, дрейфовавший над землями, оставляя легкую дымку над лугами и скрывая темные мрачные линии леса далеко на севере. Она увидела лес, и настроение у нее ухудшилось. Будь ее воля, она бы его сожгла. Но ей придется удовлетвориться уничтожением его богов.