– Вы отдали веер? – вдруг спросил он, его голос прозвучал чуть глухо, словно из глубины души.

Я кивнула, хотя внутри было горько и неприятно – словно на сердце повесили тяжелый камень. Пока она тут сюсюкалась с мужем, в карете ее ждал кто-то другой – мужчина, о существовании которого она явно не собиралась говорить супругу.

– Она что-то сказала? – спросил генерал, следя за мной пристальным взглядом.

– Она поблагодарила, – ответила я, стараясь придать голосу легкость, но внутри ощущала необычайную тяжесть.

Генерал смотрел на меня так, словно всё было ясно без слов. В его глазах застыла непреодолимая боль, и в этот момент я заметила, как тяжело ему дается каждый шаг – его лицо исказила усталость, а тело будто бы сжималось под невидимым грузом.

Он опирался на дорогую трость. Трость казалась слабой, как хрупкая веточка, что вот-вот сломается под мощью его тела, которое раньше было символом силы и непоколебимости.

– Она ведь была не одна? – внезапно спросил он, а я почувствовала в его словах нечто странное.

Глава 14. Вопрос и утверждение

Тонкая грань разделяла вопрос и утверждение.

«Он обо всем догадывается!» – пронеслось в голове, и я почувствовала, как внутри всё сжалось от неопределенности.

В этот момент я не могла произнести ни слова. Врать было бы предательством, а говорить правду – словно бросить вызов судьбе. Поэтому я молчала, словно замерев, ожидая следующего удара или откровения.

Увидев мой взгляд, генерал вдруг посмотрел на меня с горькой, почти насмешливой улыбкой – той, что скрывает драмы, разрывающие сердце изнутри. Его глаза, обычно полные силы и власти, сейчас казались пустыми, усталыми. В них отражалась вся его трагедия, вся его потеря.

– Не надо так на меня смотреть, – тихо произнес генерал, голосом, насыщенным усталостью и разочарованием, словно он сам уже принял свою судьбу. – Не надо так.

Я не могла понять, что именно он имеет в виду. Что за «так»? Почему его взгляд полон боли? Почему его слова звучат как шепот, в котором слышится вся тяжесть мира?

– Как «так»? – спросила я робко, пытаясь понять его внутренний посыл.

Он указал рукой на меня, и его голос прозвучал как эхо боли, которая разрывала его сердце – безжалостная, непреодолимая.

– Вот так, – сказал он тихо, – как ты сейчас смотришь.

И в этих словах – вся его безысходность, вся его потерянная вера. Он казался тенью самого себя – сломленным, потерявшим свою мощь и достоинство. Величие, которым он когда-то обладал, исчезло, уступая место внутренней ране, которая не заживает с годами.

– Я не хотела… – начала я.

Но генерал перебил меня. Его голос стал тихим, но в нем звучала решимость, словно каждое слово было клятвой, произнесенной в бездну.

– Не нужно ничего говорить, – произнес он твердо. – Я знаю, что она думает. Я знаю, как она меня воспринимает.

Я смотрела на него, сердце разрывало сочувствие. Передо мной стоял человек, которого судьба сломала, а он все еще держится, не позволяя себе сдаться. В его глазах я увидела не только усталость, но и глубокую боль – ту, что не видна окружающим, ту, что скрыта за маской силы.

– Ваша жена… – робко начала я, – она просто…

Мне не хотелось выгораживать его супругу. Но я знала: лишать генерала надежды – значит, оставить его в бездне отчаяния. Иногда даже слабая искра надежды, призрак, которой мы боимся потерять, способен сотворить чудо. Хотя я прекрасно понимала, чем это может закончиться.

Но генерал снова качнул головой – словно отгонял свои мысли, словно боролся с внутренней бурей, раздирающей его душу.

– Она не понимает, – произнес он голосом, полным эхом боли. – Что я не выбрал этого. Я не хотел стать таким. Впрочем, ты, наверное, думаешь так же, как и она. А я не хочу быть ни для кого обузой.

Он резко повернулся, и в этот момент раздался стиснутый зубами стон – крик боли, который будто прорезал тишину, как кинжал, пронзающий сердце. Его тело задрожало, а лицо исказила мучительная агония.

Что случилось? Почему он остановился? Что за невидимая рана вдруг прорвала его изнутри? В этот момент я почувствовала, как вокруг нас словно сгустилась тишина, наполненная тяжелым дыханием судьбы.

Глава 15. Дракон

Я догадывался.

Догадка напоминала тень, которая подкрадывается в самый темный час.

Знаки – мельчайшие, почти незаметные – складывались воедино, и я понимал: моя драгоценная, моя любимая, моя Элеонора мне изменяет.

Я чувствовал это в каждом движении её тела, в каждом взгляде, в каждом слове, которое она произносила.

Как будто бы всё было продумано заранее, чтобы скрыть правду, чтобы спрятать боль, которую она мне причиняет.

Почему? Почему она не могла сказать мне правду? Почему я должен был догадываться, чувствовать, угадывать? Неужели я настолько чужой, чтобы она могла так легко забыть о том, что когда-то нас связывало?

Но одновременно с этим ощущением предательства я понимал.

Понимал, что осуждать её я не могу.

Я не в силах был винить её, ведь я – искалеченный, разбитый, с ранами не только на теле, но и на душе. Моя магия – дикая, неконтролируемая – чуть было не уничтожила всё, что было дорого мне, и в глубине я знал: она, наверное, видела во мне опасность.

И я не могу ей упрекнуть за то, что она искала утешения, – пусть даже у другого. В конце концов, кто я такой, чтобы судить её за то, что она ищет свет, когда мне самому давно нечего держать в руке, кроме пепла?

Но при этом мне было обидно.

Обидно до глубины души. Обидно за то, что я – не тот могучий дракон, которым был когда-то, что магия и раны сделали меня чужим даже для себя. И теперь, когда я думаю о ней, о её тайных взглядах и тихих словах, я чувствую, как внутри всё сжалось, как будто бы я – пленник собственных чувств, заперт в камере из боли и разочарования.

Но я не могу остановить поток мыслей, не могу отрицать то, что чувствую.

Я знаю: она – часть меня, хоть и изменяет, хоть и скрывает это под маской заботы и любви.

Мне все еще казалось, что она вот-вот повернётся ко мне, и я смогу сказать ей – не словами, а тишиной, что я всё ещё жду её. Что она нужна мне. Сейчас! Как никогда раньше! Что ради нее я выкарабкивался из темноты. Что ради нее я выбрал жизнь…

– Я не имею права осуждать тебя, – мысленно прошептал я. – Ты тоже страдаешь, тоже ищешь спасения. И, может быть, в глубине души ты всё ещё любишь меня.

Я не знаю, правда ли это. Не знаю, есть ли у меня ещё силы поверить в то, что даже в этом разрушенном мире, в сердце которого – предательство и боль, всё ещё есть что-то ценное.

Может быть, я всё ещё способен простить? Простить ее холод. Простить ее слабость.

А должен ли я прощать?

Острая боль от резкого движения пронзила меня, но что значит эта боль по сравнению с тем, какая боль терзает мою душу?

Глава 16. Чужая боль

Подняв на меня взгляд, обжигающий ненавистью и яростью, генерал сделал невероятное усилие, чтобы переставить ногу. Каждое движение казалось ему непосильным, словно внутренний пожар охватил его изнутри, а воля сопротивлялась боли.

– Давайте я помогу вам! – поспешно бросилась я к нему, чувствуя, как сердце сжимается от беспомощности. Но в этот момент вдруг прозвучал резкий рык – и я остановилась, словно удар молнии прошел по воздуху:

– Не трогай меня! – прорвалось из его горла с такой яростью, что даже воздух вокруг словно сжался.

Я не знала, чем еще могла помочь. Перед глазами у меня мелькнули картины – его лицо, искаженное страданиями, тело, борющееся с болью, словно какой-то ужасный демон. Я видела, как ему невероятными усилиями удается просто стоять на ноге, которая, похоже, вот-вот предаст его.

– Не вздумай ко мне подходить! – сквозь зубы процедил генерал, словно его слова – последний щит, который держит его в этой борьбе.

Растерянная, я смотрела, как трость выпала из его руки и легла на роскошный ковер с узором, похожим на древние руны, – словно сама судьба решила оставить свой знак. Генерал, опершись рукой на стену, медленно, с трудом опустился на край кресла. Его лицо – смесь боли, гнева и усталости, словно он на грани полного разрушения.

Я поспешила к трости, подняла ее и протянула ему.

– Может, не надо так резко вставать? – мягко спросила я, стараясь говорить спокойно, хоть внутри меня чувствовалось, будто я балансирую на тонкой грани. – Если вам больно, можете опереться на меня.

Он взглянул на меня с недоверчивым выражением, словно я сказала что-то совершенно абсурдное.

– На тебя? – произнес он с легкой усмешкой, которая быстро исчезла, уступая место новым волнам боли.

– Да, на меня, – повторила я, внутренне напрягаясь, будто собиралась взять на себя весь этот груз. – Я могу помочь.

Генерал, словно услышав что-то невероятное, усмехнулся сквозь зубы:

– У тебя позвоночник на пол ссыплется, – произнес он, и в его голосе звучала ирония и усталость.

Я почувствовала, как внутри зашевелилось что-то – смесь обиды и решимости.

– Еще чего! – заявила я, подставляя плечо, – я бабушек на себе носила! Средней крупности…

Он посмотрел на меня с недоверием, его глаза были полны боли и ярости, словно он боролся с внутренним штормом.

– Я вешу, как три такие бабушки, – добавил он с легкой улыбкой, – а то и четыре. Так что не ерунди.

– А давайте проверим? – предложила я, делая шаг вперед и снова подставляя плечо.

Он сжался, словно ощутив, что я действительно могу стать его опорой, и резко бросил:

– Еще чего! – и, с трудом собрав силы, встал с кресла, стоящего в коридоре, сделал усилие и повернулся обратно в свою комнату.

Я последовала за ним.

Наконец, он сел, поставив трость на место, словно закончив еще одно сражение.

– Я понимаю, что помощь для вас – это слабость. Но вы не слабый, – тихо сказала я, стараясь донести до него свою искреннюю мысль. – Сила – не в том, чтобы не просить о помощи, а в том, чтобы уметь ее принимать, когда она действительно нужна.

Генерал посмотрел на меня долгим взглядом, в котором читалась вся гамма чувств – от гнева до отчаяния.

– И сколько же вам заплатили за то, чтобы я побыл вашей обузой? – прошептал он, и в его голосе прозвучала горечь, словно он уже давно смирился с этой мыслью.

Пока я думала, что ответить, на стене за его спиной прямо по обоям поползли предупреждающие языки пламени. Позади меня что-то с грохотом упало на пол.

Но как только я протянула руку, чтобы помочь, стены комнаты вдруг затрещали. Люстра на потолке зазвенела, а я резко сделала шаг назад. Но что-то говорило, что уже поздно.

Глава 17. Потерявшие все

Генерал глубоко вздохнул, крепко зажмурился и сжал кулаки.

– Перестань! – прорычал он, а я видела, как лицо стало напряженным.

Сейчас я стояла, застыв в одной позе, словно мир вокруг меня вот-вот рухнет, если я сделаю хоть одно неверное движение.

Словно в замедленной съемке, я увидела, как пламя вдруг исчезает, растворяясь в воздухе, оставляя лишь легкое ощущение недосказанности.

“Ни фейхосебе!” – мелькнуло у меня в голове. Между прочим, за такое, по правилам, сиделкам полагается очень солидная доплата и больничные!

Я сделала шаг вперед, стараясь держать спокойствие, и тихо произнесла:

– Ваша супруга пока еще ничего мне не заплатила, – хотя внутри меня все сжалось от страха и неизвестности. – Я просто хочу помочь вам.

Генерал повернул голову, взглянув на меня с недоверием, и в его глазах я заметила внутреннюю борьбу – между гордостью и нуждой в помощи, которая, кажется, с каждым мгновением разгоралась с новой силой.