Александр Кириллов: Новые горизонты 1

Глава 1. Гардемарин

Я летел по просторам небытия, когда передо мной из эфемерной трубы выскочил светлый энергетический сгусток, стукнулся об меня, ойкнул и полетел дальше. От неожиданности я тоже «ойкнул», отвлёкшись от своего курса, отчего эфирный ветер подхватил меня и занёс в канал, соединяющий мир мёртвых с миром живых. Когда я открыл глаза, понял, что нахожусь в воде, причём, уверенно приближаюсь к песчаному дну. Сверху под лучами солнца переливалась водная гладь и чернела какая-то громадина.

Из великого "ниоткуда" появился ангел:

– Здорова, Саня! Купаешься?

– Здорова! Ангел, куда это я попал?

– 18-й век. В гардемарина, которого угораздило сорваться с корабельной реи и бухнуться в море.

– Отличный выбор.

– Скажи спасибо, что не на палубу, а то бы костей не собрали.

– Дружище, ну, сколько можно меня селить в эту "до революцию". Я хочу нормально принять ванну, посмотреть телевизор, летать на курорты самолётами, а не тарахтеть месяц на лошади.

– Я старался, а ты опять недоволен.

– Надоело! Понял? Надоела мне седая старина. Хочу современную цивилизацию.

– Современную, говоришь? Есть один вариант. Как тебе Европа 21-й век?

– Вот, можешь же подобрать, когда захочешь. Полетели!

– Хочу сразу предупредить, что имеется один нюанс.

– Да ладно, на месте разберёмся.

– И всё же! Твой реципиент – представитель ЛГБТ, причём, в этом деле он «дама». В общем, Саня, чего там долго говорить, полетели!

– Подожди, подожди! Куда ты так торопишься? Если подумать, то в 18-м веке есть своя романтика – дворяне, прекрасные дамы, императорские балы.

– Зато нет цивилизации. Всё, Санёк, хватит нудить, полетели. Оформлю тебя по-быстрому и пойду смотреть кино с твоим участием. Или решил остаться?

– Ангел, дружище, знаешь, я всё-таки решил остаться.

– Сам не знаешь, чего хочешь! Я уж представил себе, как ты в новый образ входить будешь. Ты же рядовым участником не останешься, обязательно в передовики выбьешься.

– Умеешь ты убедить в правильности выбора. Ладно, брат ангел, спасай меня, а то, похоже, что гардемарин окончательно захлебнулся.

Неведомая сила подбросила меня вверх, и я вынырнул на поверхность моря. Надо мной нависал борт парусной шхуны, на палубе которой столпились гардемарины, кадеты, матросы и офицеры из преподавателей. Они стали кричать и тыкать в меня пальцами:

– Вон он, живой!

– Штормтрап за борт. Гардемарин Михайлов, хватит принимать морские ванны, быстро поднимайтесь на борт!

Я схватился за болтающуюся верёвочную лестницу с деревянными ступеньками и быстро поднялся по ней на палубу. Падения матросов на парусных судах были нередки, поэтому, удостоверившись, что я в норме, экипаж корабля продолжил работу. Я получил приказ снова лезть на рею и завершить задачу по установке паруса.

Постановка парусов – зрелище необыкновенное. Матросы должны были по вантам подняться на соответствующий марс – площадку на стыке двух колен мачты, затем перебраться на рей и бежать по нему босыми ногами, придерживаясь за слабо натянутый трос – леер. Добежав до своего места, садились верхом на рей и сразу же спускались ниже, чтобы встать на подвешенный под реем канат – перт. За рей держались левой рукой, слегка перевешиваясь через него, а правой рукой либо развязывали "концы" фала, либо завязывали, ставя или убирая парус.

Забравшись наверх, по натянутому тросу полез к самому краю реи, обходя сокурсников. Когда добрался до своего пролёта, принялся развязывать фалы, отпуская парус. Мой сосед, здоровый и рослый юноша, тихо зашептал:

– Что, Карась, хорошо искупался?

– Паршиво. Почему я карась?

– Ныряешь хреново. Я тебя так классно столкнул, а ты в море бухнулся, словно килька на тарелку.

– Слышишь ты, дебил маринованный, так это ты меня столкнул?!

– Я, ха-ха! Хотел поглядеть, как тебя от палубы "отшкребать" будут, да ты мимо пролетел.

– Ах ты, жаба волосатая! Спустимся – урою!

– Спустимся, Карасик, так я тебе вмиг сопатку раскровяню.

Снизу послышался свисток боцмана, а затем окрик вахтенного лейтенанта: «Михайлов, Бурович, отставить разговоры. Что вы там копаетесь? Поставили парус и спускайтесь вниз».

С видом заправского моряка я соскользнул по фалу вниз, перебирая руками и регулируя скорость «съезжания» ногой. Бывалым матросам считалось позорным спускаться по вантам, поэтому они съезжали по различным вертикальным снастям. Новички, естественно, обдирали кожу на руках, потому что нельзя было скользить, а надо было быстро перехватывать снасть руками. Всё это требовало огромной ловкости и физической силы, так что не надо думать, что каждый моряк парусного флота летал по вантам словно птичка. Побывав в тёмные времена пиратом, я не был асом в постановке парусов, больше занимаясь капитанской и штурманской работой. К тому же парусное вооружение тогда было проще, но определённый опыт у меня имелся. Так что я лихо соскочил на палубу по верёвке.

Ко мне обратился вахтенный офицер:

– Гардемарин Михайлов, покажите руки?

Я повернул ладони, показывая целую, не содранную кожу.

– Отменно. Вижу, что хватило ума перебирать руками.

– Так точно, господин лейтенант.

В это время по вантам спустился остальной молодой народ. Офицер по фамилии Лангман прошёлся по ним:

– Что, черепахи, наконец-то, слезли? Учитесь у Михайлова, как надо с рея на палубу возвращаться.

Вокруг, посмеиваясь, стояли несущие смену матросы и боцман. Мы разошлись по палубе, народ занялся другими морскими делами, а я с размаху засадил кулаком Буровичу в морду. Он схватился за лицо, а я добавил ещё. Парень был старше и крупнее меня, но от ударов присел на попу. Раздались крики матросов и гардемаринов, останавливающих или поддерживающих драку, только я не обращал на это внимание, молотя кулаками курсанта по голове. Меня схватил крепкий матрос и оттянул в сторону. В это время Бурович вскочил на ноги и в ответ накинулся на меня с кулаками. Я дёрнулся, вырываясь из объятий матроса, но тот держал меня крепко, отчего мой противник заехал пару раз кулаком мне по лицу. Такое дело мне совсем не понравилось, поэтому, применив приём, каким надо вырываться из захвата, вывернулся и заломил моряку руку. Тот отпустил меня, и я снова ринулся в рукопашную против Буровича. Попав несколько раз ему в грудь и лицо, опять свалил парня на палубу.

В это раз меня скрутили двое моряков, а лейтенант заорал: «Гардемарин Михайлов, тридцать ударов розгами. Извольте следовать на экзекуцию. Гардемарин Бурович, умойтесь и приведите себя в надлежащий вид!»

Меня повели на бак – носовую часть судна, где разложили на палубе. Пришлось снимать портки, и матрос отгрузил мне по заднице 30 ударов розгами. Что же, свою карьеру в новой реальности я начал весьма ярко. Натянув штаны, вместе со шмыгающим разбитым носом Бурович, я стоял перед вахтенным офицером. Заговорил лейтенант:

– Господа, прошу примириться.

– Я не буду мириться с человеком, который столкнул меня с реи.

– Не понял, Михайлов, что означает "столкнул"?

– А то и означает, что столкнул. Хотел посмотреть, как меня от палубы отскребать будут. Я его убью, чтобы он никого больше не столкнул или ещё чего не придумал.

– Хм, Бурович, это правда?

– Нет. Врёт он все!

– Вы же сами нас окрикнули, когда он хвастал, что столкнул меня.

Стоящий рядом народ: что гардемарины, что матросы, что офицеры – сурово насупился. Такое не прощают. Офицер скомандовал: «Разойтись по местам, продолжаем учение. Бурович, сядь на шканцах. Подумать надо, как с тобой теперь быть».

Бурович сидел в уголке возле бизани, а я с разрисованной попой, которая очень щипала – кровь-то из лопнувшей кожи текла по-настоящему, продолжал изучение матчасти корабля. Оказалось, что не все матросы лазили наверх. На военных кораблях не более 30% команды работали на высоте и назывались «марсовыми». Марсовые были элитой экипажа корабля, по возрасту являясь ещё молодыми, но уже достаточно опытными матросами. А вот на самом верху работали 14-16-летние юнги, потому что они были легче, бесстрашнее и быстрее добирались до верха мачты. Конечно, всё это было крайне опасно, и падение матроса с реи, увы, являлось повседневностью парусного флота. Потерял концентрацию, "щёлкнул клювом", сорвался и полетел вниз. Хорошо, если упадёшь в воду – есть шанс выбраться, а если матрос свалится на палубу с десяти метров, то нет матроса. Завернут его тело в холст, прицепят к ногам груз и скинут в море на вечный покой.

Мы, гардемарины первого года, проходя практическое обучение, выполняли обязанности "неполноценных" матросов – юнг, а гардемарины старшего курса – полноценных матросов 2-й статьи. Матросами 1-й статьи как раз являлись марсовые и ветераны. Такой матрос на ощупь знал весь такелаж, поскольку ночью никакого освещения на судне не было, кроме как в компасе и на шканцах от фонаря с углями, где находились вахтенные офицеры. И если ночью происходили парусные манёвры, то матрос в полной темноте должен был правильно управляться с такелажем. При столкновении в эфире сгусток энергии – душа настоящего гардемарина Михайлова, передала мне свою память, так что мои прошлые знания плюс новые позволили спокойно ориентироваться в названии такелажа – я понимал, о чем идёт речь, когда вахтенный орал в рупор, чего надо «подтянуть», а чего «отпустить».

Наибольшая путаница такелажа была на носу судна – баке, потому что здесь проходил такелаж фок-мачты, такелаж бушприта и частично такелаж грот-мачты. Поэтому самые старые матросы, которые уже не могли лазить по вантам, но обладали большим опытом, переводились в «баковые». В это время во флоте, как и в армии, служили пожизненно. Те, кто по старости или увечью не мог ходить на корабле, переводился в «береговые» или денщики в офицерские семьи. А «более зелёные» матросы работали в центральной части судна с такелажем грот-мачты или на корме у бизань-мачты. Командный состав традиционно находился на квартердеке или шканцах, расположенных между гротом и бизанью. Соответственно, молодняк был под контролем офицеров. Когда гардемарин поднимался на мачту для работы с парусами, офицеры уже не могли его контролировать, поэтому на нашем учебном судне на марсах стояли мичманы.

Вскоре меня взял в оборот старый матрос 1 статьи с серьгой в ухе, которого звали Макарыч. Было ему где-то за сорок – подтянутый, с жилистыми руками, седыми волосами и серьгой в ухе. Насколько я знал, серьга означала, что он был единственным сыном в семье. Видать, остальные родные – девахи. В общем, пока меня не касались команды, я рассмотрел и ощупал, откуда и куда какой фал идёт, какие паруса под моим управлением имеются и угомонился. За мной все время наблюдал "моя нянька" Макарыч. Зато когда офицер проорал новый приказ, я лихо справился с косыми стакселями, поставив их в рабочее положение.

«Ловко ты, Михайлов, управился. Помогло, видать, купание»,– тихо проговорил матрос, показав мне большой палец вверх. Я козырнул ему. Естественно, что вахтенный лейтенант так же заметил мои потуги, глянув на песочные часы, чтобы увидеть затраченное мной время. После окончания 4-часовой вахты пришло время отдыха, и на смену заступила следующая группа гардемаринов. Сейчас в нашем учебном походе вечерняя смена была самой спокойной, потому что из-за неумения нас не нагружали ночными манёврами. Несколько парней подошли и поинтересовались, как я себя чувствую, но не более. Я взял их на заметку, но сделал вывод, что друзей у Александра Михайлова здесь нет.