Вечером в кубрике, лёжа в своём гамаке и покачиваясь в ритме волн, я обратился к памяти погибшего юноши, которая передалась мне после столкновения наших душ. Кем же я оказался в этот раз, и куда меня занесла "нелёгкая"? На дворе стоял 1753 год, время правления малограмотной, сексапильной и сумасбродной императрицы Елизаветы Петровны. В императорском дворце два раза в неделю проходили балы, зачастую костюмированные. Последней модной «фишкой» было переодевание дам в мужские наряды, а кавалеров в юбки и платья. В общем, развлекались дворяне, как могли. Деньги на увеселения лились рекой. Единственно, что она хорошо умела делать, это отменно говорила на французском языке, отчего в стране началась повальная галломания – подражательство всему французскому.

На фоне балов и разгульной жизни высшего света в лидеры государства и армии выдвинулись достаточно умные деятели: Румянцев, Пётр Салтыков, Пётр и Иван Шуваловы, Разумовский и другие. Ещё из положительного нужно было отметить, что в Россию хлынули иностранные архитекторы и прочие строительные мастера, и началась активная застройка столичных городов. В частности, Петербург отстраивали молодые итальянские мастера Росси и Растрелли, создавая великолепные дворцовые ансамбли в роскошном стиле барокко и рококо.

От общих воспоминаний перешёл к тому, что касалось меня лично. Родителей и близких родных у меня не было, так как мать умерла от болезни, а отец, служа в звании поручика в пехотной части Петербургского гарнизона, являлся повесой и картёжником. В итоге он проиграл свою деревеньку в сотню душ, стрелялся на дуэли и был застрелен. Меня, как сироту, в 11 лет определили в Морской корпус на подготовительный курс. Был я тогда полным неучем, даже писать не умел. На этом курсе я «отмотал» два года, пока не перешёл в кадеты младшей группы. Курс в любой группе обучения состоял из двух лет. Однако если кадет не тянул учёбу, то годовую программу можно было пройти за два года. Обычный курсант проходил курс за два года, а тупой курсант – за четыре. Несмотря на изначально слабую подготовку, мой реципиент проявил усердие, окончив курс младшей кадетской группы в положенный срок, после чего был переведён в кадеты старшей группы, где также отучился два года.

И вот в июне по результатам экзаменов меня зачислили на старший, гардемаринский курс, как его здесь называли. В статусе гардемарина мне предстояло проучиться два обязательных года на морском и инженерно-артиллерийском курсах, а, по желанию, ещё год на управленческом. Гардемарины так же учились от двух до четырёх лет на обязательных курсах, и год или два – на управленческом. Получалось, что в одной роте были как 16-17 летние юноши, так и 20-летние лбы, а то и старше, просидевшие на каждом учебном курсе вместо двух лет – четыре. Отличники получали лейтенантов, хорошисты – мичманов, а тупые, либо бездельники выпускались унтер-офицерами, канонирами или плотниками.

Поскольку я оканчивал курсы в отведённое время, сдавая экзамены с хорошими оценками, то мне было всего лишь 17 лет. Тарахтеть три года я не желал, отчего решил первый год присмотреться, а на второй попытаться окончить третий курс экстерном. Если же так не получится, то и хрен с этим дополнительным курсом. Как говорится, важно не, сколько ты окончишь учебных заведений, а как сможешь пристроиться. К тому же звание выше лейтенанта все равно не получишь, а «тёплые» места займут отпрыски из благородных семейств. Я же хотя и был дворянского происхождения, но являлся сиротой, да ещё и нищим. В связи с этим находился на полном государственном обеспечении, получая три рубля в месяц стипендии на личные нужды. С такими думками я и уснул.

Проснулся от всеобщей побудки, когда происходила пересменка. Быстро пролетело время, отведённое на гигиенические процедуры и завтрак, после чего мы приступили к утренней уборке. Лично я драил палубу шваброй, но не так, как надобно, за что получил от унтера чувствительную зуботычину. Простимулированный таким внушением, я исправился и стал намывать деревянный настил как следует.

Затем заступил на смену, где, выполняя команды начальств, гардемарины продолжили совершать над парусами различные надругательства. С каждым днём я всё шустрее управлялся с поручениями, да и в ночную смену довольно сносно ориентировался в частях «бегущего» такелажа. Макарыч докладывал мичману, а тот лейтенанту, что гардемарин Михайлов зело борзо проявляет усердие при выполнении своих обязанностей по судовому расписанию, показывая при этом хорошее умение.

Когда моя смена окончилась, я решил заняться тренировкой мышц: совершил несколько подходов отжиманий, бега на месте, качания пресса, а на камбузе у повара выпросил нож и разделочную доску. Тот, колдуя над обедом со своими помощниками, поинтересовался:

– Зачем тебе нож? Зарезать кого удумал?

– Делать мне больше нечего, как в Сибирь на каторгу попадать. Могу здесь тренировку устроить и сдать инвентарь.

– А ну, покажь, что у тебя за тренировка.

Я закрепил доску, подержал в руках мощный кухонный нож, прикидывая его балансировку, размахнулся и вогнал оружие в доску.

– Однако, малец! А ещё сможешь?

– Руки отвыкли, надо бы потренироваться, а потом по-разному смогу метать.

Вот так и повелось, что перед сном я разминался полчаса на артиллерийской палубе, а на кухне метал нож, а потом точил его. Посмотрев, как я это сделал, кок поручил мне наточить топор и все ножи, имеющиеся на камбузе. Несколько гардемаринов приходили и смотрели на мои потуги. Так прошла последняя неделя нашего месячного учебного похода на Ладожское озеро. За время похода мы побывали на Валааме и заходили в порт крепости Шлиссельбург (Орешек), учась маневрировать в портовых акваториях. С Буровичем я до конца плавания не пересекался, а ему подниматься на реи больше не поручали.

После посещения Орешка судно вернулось в Петербург, а мы в свои казармы. В кабинете директора училища, капитана второго ранга Нагаева, проходил доклад о походе гардемаринского курса первого года обучения. Докладывали капитан учебного корабля и наставники рот. Естественно, было доложено о произошедшем инциденте.

– Господин директор, вот такое в нашем походе приключилось происшествие.

– Печально. Гардемарина Буровича отчислить и отправить "бурбоном" в Кронштадский гарнизон. А что Михайлов?

– После купания проявил недюжинные способности в учении. Исполнителен, стал пользоваться авторитетом среди кадетов, простите, гардемаринов. В свободное время, когда все отдыхали, час проводил в физических упражнениях.

– И что он совершал?

– На руках отжимается от палубы, выжимает мышцы живота и скачет на месте – бегает и прыгает в высоту, словно на скакалке. А ещё выпросил у кока нож, держит в руке и крутит кистью, а затем метает в доску. Отменно метает, доложу вам. Целые представления устраивает, а народ сидит и смотрит, как он уродуется.

– Такие изменения с ним после купания начались?

– Так точно, купание совершенно изменило его. Я сам не узнаю гардемарина. Вместо робкого, обычного юноши он стал каким-то отстранённым от всех и не по годам серьёзным.

– Ну и хорошо. Скоро начнутся занятия, пусть учится с усердием.

Наступил июль месяц, что для нас и преподавателей означало начало летних каникул. Большинство кадетов и гардемаринов разъехались по домам, так что казармы стояли полупустыми. Мне было некуда ехать, поэтому все лето я собирался провести в Корпусе. В кубрике нашей роты осталось человек пятнадцать, кому так же было некуда ехать, либо слишком далеко. Это сейчас за несколько часов из Петербурга в Москву доехать можно, а тогда пешком месяц приходилось добираться. Разве что у тебя подменные лошади, тогда 80 километров за сутки проскачешь и в пару недель можно уложиться.

Делать мне было нечего, так что я отправился к куратору нашей роты лейтенанту Лангману:

– Евгений Аристархович, прошу выдать мне учебные пособия для нового курса, саблю и дать разрешение ходить в тренировочный зал для проведения учебных экзерсисов. Хотелось бы узнать, могу ли я поработать в мастерских при Корпусе, делая какие-либо изделия? Денег совсем нет и где их взять – не имею понятия.

– Не утомишься, гардемарин Михайлов?

– Смена занятий уже есть отдых.

– Отменно мыслишь, гардемарин. Хорошо, похлопочу о тебе перед начальником Корпуса.

Так что я получил доступ в зал в любое время дня, где стояли мачты, были развешены реи и остальные прибамбасы парусного оснащения. Здесь я занимался общефизической зарядкой и на скорость лазил по вантам. Во втором зале были сабли, пистоли и мушкеты, которые мы учились заряжать, разряжать и чистить. Занимаясь с саблей, я не столько рубил и колол, сколько крутил кисть, держа в ней оружие, причём, делал это для обеих рук. Одним словом, просто готовил мышцы к большим нагрузкам. Потом метал нож и переходил к огнестрелу. Возня со всеми этими мерными пороховыми стаканчиками, пыжами и разбегающимися по столу круглыми дробинами, явилось для меня полнейшей нервотрёпкой. Тем не менее, час в день я уделял заряжанию мушкета и пистоля. После этого к тренировке статической силы мышц – держал по несколько минут пистоль на вытянутой руке, а мушкет – уперев в плечо. Уже через три недели тяжеленое оружие не дрожало в руках несколько минут, и я мог точно прицелиться. Стрелять мне не разрешали, так что, закончив тренировку, сдавал инвентарь нашему кладовщику, которого во флоте называли баталёром. Завершив физические занятия, приступал к освоению учебников по алгебре, геометрии, тригонометрии и физике. С этим было легко, а вот с учебниками по фортификации и русской словесности пришлось повозиться.

В делах очень быстро пролетел месяц. В мастерские меня не пустили, отчего я решил самостоятельно на основе транспортира сделать дальномер. Пусть я не сделаю его в металле, но бумажный макет изобрести мог. Оказалось, что в это время артиллеристы всех стран полагались на свой глаз и опыт, а не на приборы, которых просто не было. Так что я вырезал макет из картона. Вот здесь мне пригодилась тригонометрия. По известному углу, который я выставлял на дальномере, с помощью косинусов, синусов и тангенсов, а так же известной длины сторон дальномера, вычислял реальное расстояние до объекта. Затем на основе расчётов тригонометрических функций я составил таблицу дальности, которую перепроверял, лотлинем измеряя реальные расстояния. Погрешность расчёта была незначительной, связанная с грубой градуировкой транспортира.

В этом деле моим первым помощником и товарищем стал невысокий, спокойный и независимый паренёк по имени Самсон Алексанов, который, также как и я, остался на лето в Корпусе. Вторым товарищем оказался рослый парень по имени Сергей Медакин. Тот больше тяготел к оружию. Увидев, что я занимаюсь с саблей и метаю нож, который мне подарил на память кок нашего учебного судна, он присоединился к моим тренировкам. И теперь мы ходили и измеряли расстояния, «вылизывая» таблицу дальности, после чего с Сержем рубился на тренировочных деревянных саблях. Он был физически сильнее меня, но устоять в бою против арабского корсара и мастера сабельного боя начала 20 века не мог. Единственно, что сейчас я быстро уставал. Ничего, благодаря тренировкам через несколько месяцев мышцы окрепнут, и я всем местным хамам навешаю тумаков.

За занятием проверки прибора в действии нашу троицу застал Лангман. Осмотрев наше творение, произнёс:

– Господа гардемарины, чем это вы занимаетесь?

– Испытываем прибор "Дальномер Михайлова, версия №1", господин лейтенант.

– И как успехи?

– Отменные, погрешность на сотне метров – не более метра, и то по причине неточности конструкции.

– А какова дальность дальномера?

– Насколько видит глаз человека.

– Показывай, Михайлов!

– Выберите объект.

– Водонапорная башня.

Установив прибор на метровую треногу с ровной площадкой, сделанной местным плотником из брусков и разделочной доски, замерил, сверился с таблицей дальности и назвал цифру 100 метров.

– Каких метров?

– Французских, как наиболее точных единиц измерения (Я совершенно забыл, что французы введут метрическую систему в 1790-х годах).

– Не слышал о такой. А в футах это сколько будет?

– Фут примерно равен 30,5 сантиметрам, то есть метр будет длиннее в 3,3 десятых раза.