Такое случается впервые, в прошлый раз дом был цел, а ливень не был настолько сильным, этот же как будто насмехается с небес, проливая на землю все больше и больше дождевых капель.

–Я приду за тобой,– говорит тетя перед тем, как дверь с суровым скрипом закрывается прямо у меня перед носом. Не знаю почему, но этот жест и оглушительное «я» вместо «мы» заставляют испытать жгучую боль от осознания, что моя жизнь прямо сейчас в эту минуту навсегда меняется.

* * *

Дрожание дома усиливается с каждой новой минутой, дядя и тетя позаботились о том, чтобы я научилась ориентироваться по стрелкам на механических часах, что стало настоящим прорывом среди сверстников в моей начальной школе. Учительница миссис Перлман с гордостью заявляет, что я не по годам умна, потому что мне очень повезло родиться в такой замечательной любящей семье. Но сейчас часы с флуоресцентными стрелками на полке замерли, запертая в полутемном подвале, я не ощущаю ни грамма удачи, вся она будто испарилась с первым дуновением штормового ветра. И я не понимаю, сколько прошло времени, часов, минут, а может быть, дней, в животе протяжно урчит, во рту пересохло. Здесь достаточно запасов для нас троих, но я не притронусь даже к любимым персикам в сладком сиропе, пока кто-нибудь из взрослых не спустится.

Тетя Талула плакала и кричала какое-то время назад, умоляя кого-то держаться, теперь даже ее голос умолк, и сейчас паника усиливает стук сердца, отдающийся в ушах. Поэтому я почти ничего не могу осмыслить, кроме того, что из-за воды, попавшей в дом, нельзя подключить резервный генератор. Теперь им, наверно, приходится откачивать воду вручную, а мне нельзя открыть дверь, чтобы она не затопила и подвал тоже. Спустя время кажется, что сгустившейся тишины слишком много, это заставляет ужас медленно расцветать внутри.

—Что, если с ними что-то случилось? Что, если я останусь здесь навсегда? – спрашивает тоненький голосок, так похожий на мой.

Сопротивляюсь желанию подняться по второй лестнице, ведущей в сад, чтобы выглянуть наружу, скорее всего, мне и не удастся поднять тяжелую гидроустойчивую створку, поэтому сижу в одной позе бог знает сколько, глядя в тесное пространство. Уже покалывает кожу от онемения, хочется в туалет, и я сжимаю ноги, оглядываясь в поисках чего-нибудь хотя бы приблизительно похожего на ведро.

Интересно, что бы сделала Дороти на моем месте?

—Я бы боролась,– без запинки отвечает голос.

Ну конечно, она смелая и бойкая, готова поспорить, что Дороти не обмочилась бы, прячась в сыром подвале, а вышла бы на поверхность, чтобы сразиться со стихией. Именно так она и поступила, когда отправилась спасать своего верного друга. Что впоследствии привело ее в чудесную сказочную страну.

Так думаю я, пока решительно поднимаюсь с места, разминая конечности, и тихонечко взбираюсь по лестнице, моя рука уже лежит на дверном рычаге, когда что-то сотрясает дверь с глухими ударами. Это похоже на монстра, который желает ворваться в тихую спокойную обитель. На одно крохотное мгновение я замираю, прислушиваясь к шуму по ту сторону, но не к голосу разума. Ради бога, откуда здравому смыслу взяться в голове шестилетнего ребенка, где едва могут уместиться многочисленные сюжеты прочитанных историй и мечты о пушистых, как облако, щенках.

Как только я поворачиваю ручку, чтобы отпереть роторную железную дверь, меня сразу же отбрасывает назад мощным ударом водяного потока. Нет возможности ухватиться за что-нибудь, тело швыряет на ступени, я чувствую боль в ноге и ладонях, когда падаю к подножию каменной лестницы, захлестываемая новой волной. Странно, что первая мысль, возникающая в голове: как здорово, наверно, быть серфингистом в какой-нибудь солнечной Калифорнии.

Грязный водопад продолжает стекать по ступеням, принося с собой размокшие страницы моей книжки и дядины резиновые тапки, я борюсь с желанием расплакаться, поднимаясь на ноги, вода прибывает, и я снова оказываюсь распростертой на полу. Пока лежу так, проклиная боль в спине, судороги в ноге и жгучий холод, сковывающий тело, меня пугает вовсе не страх утонуть, а то, что сверху не слышно ни звука, кроме беспрерывного завывания ветра и далекой сирены.

–Пожалуйста, Боже, пожалуйста…– Я не знаю ни одной молитвы, но все равно молюсь, чтобы мои единственные оставшиеся близкие люди были целы и невредимы.

Проходят мучительные минуты отчаяния, вслед за которыми свет фонарика начинает блуждать по стене, он такой робкий, перепрыгивает с выступа на выступ как солнечный зайчик, и я кричу, чтобы дядя Джейме спустился вниз и помог мне подняться. Но голос сверху мне не знаком, он не похож на дядин, глаза тяжелеют, а голова сильно кружится, и, похоже, что я все-таки описалась, но трудно сказать, ведь вокруг так много прибывающей воды.

– О, черт возьми, там ребенок! – кричит кто-то наверху. – Я спускаюсь, малышка, все будет хорошо, не двигайся!

Хочу ответить, но выходит лишь слабый писк, луч фонаря приближается, ослепляя, и руки спасателя подхватывают меня, чтобы вытащить на поверхность. Конечности окоченели, но я все равно пытаюсь повернуть голову, и то, что видят глаза, приводит в настоящий шок.

Наш дом практически разрушен, от него остались лишь стены, крыша полностью сорвана, но это не самое страшное, потому что на улице я встречаю мигающие огни спасательных машин, в одну из которых загружают большие черные пакеты, их два. Не заглядывая внутрь, я могу сказать, что обнаружу там, если дерну за молнию. Холод, протекающий по внутренностям, теперь совсем другой, зловещий и опустошающий, потому что надежды, которая заставляла меня шептать слова молитвы в темный потолок подвала, больше не осталось.

Месяц спустя…

Я почти не хромаю, вчера доктор снял гипс, и теперь прогулки по коридору больничного крыла в сиротском приюте штата не выглядят такими неуклюжими. На днях меня переведут в основной корпус и начнут подыскивать временную семью. Но я не хочу временную, я хочу вернуть свою.

Часы над сестринским постом мерно тикают, они не заглушают мысли в голове: о похоронах, на которых мне не позволили присутствовать, о нашем разрушенном доме, о красных туфельках, что, должно быть, безвозвратно испорчены, погребенные под завалами, и о беспризорных щенках. Теперь я такая же, как и они…

Я слышала, как медсестры перешептывались, что после того, как дядю Джейме придавило куском стены, рухнувшей после падения водонапорной башни, тетя пыталась вытащить его из-под груды обломков. А когда ей удалось добраться до мертвого тела мужа, ее слишком доброе для этого жестокого мира сердце просто не выдержало. Да, сердечные струны в прямом смысле порвались после того, как она испытала глубочайшую в своей жизни эмоциональную травму. Так что, если вы когда-нибудь задавались вопросом, можно ли умереть от разбитого сердца, вот вам ответ.

Так почему тогда я все еще жива?

В редкие минуты одиночества, когда медсестры не видят, я забиваюсь в угол между решетчатым окном на втором этаже палаты и кроватью и скулю в подушку. Это больно и несправедливо, меня принес торнадо, но он же забрал то единственное, что заставляло меня улыбаться и чувствовать себя счастливой. Может быть, мама ошибалась в своих суждениях и миссис Перлман тоже.

Я неудачница, жизнь не создана для приключений, а историй со счастливым концом не бывает…

Глава 2

Уэйд

15 лет

Соль оседает на потрескавшихся губах, разъедая их еще больше, я почти не слышу, что кричат ребята, стоящие на берегу. Две маленькие фигурки машут руками и подпрыгивают, пытаясь привлечь мое внимание, но волна уже на подходе, нужно собраться, поймать импульс до того, как она догонит. Обычно тут все просто: серфинг течет в крови, если ты родился в Сан-Диего, так что отбрось все лишнее, максимально синхронизируйся с океаном и не спеши.

Крики, доносящиеся с берега, становятся громче, как только нос доски слегка приподнимается над водой. Момент отвлечения совсем крохотный, и более опытный серфер легко поднялся бы на ноги, поймав равновесие. Но это не про меня, все дело в отсутствии постоянной практики. Я позаимствовал эту доску у Паркера, потому что моя снова заперта в гараже отца, уже в третий раз за месяц. Да и в целом моей океанской сноровки недостаточно, учитывая все баскетбольные тренировки в школьной команде, занятия в учебные часы и моменты, в которые я должен присматривать за Шай. Поэтому, когда падаю в воду, теряя равновесие и ударяясь о борт, нет даже секунды на то, чтобы грязно выругаться, прежде чем меня накроет волной.

Обидно, но в отличие от человека, случайно столкнувшегося с нежеланной стихией, я могу попробовать снова в следующий раз, когда грядущий шторм отступит. Грозовые тучи уже нависают над океаном, сообщая, что предупреждения синоптиков хоть изредка верны, и скоро на побережье обрушится ураган.

– Какого хрена, вы, придурки?! – выкрикиваю, выходя на берег и со всей видимой злостью втыкаю проклятую доску в песок.

Лица Паркера и Мануэля мрачны, словно я только что помочился в наш общий холодильник для пива. Технически алкоголь под запретом до совершеннолетия, но никто до сих пор не проверял, так что время от времени среди ледяных банок «Колы», лежащих в куче подтаявшего льда, можно отыскать что-нибудь покрепче. Поправляю руками свои длинные темные волосы, откидывая их назад, и собираю в пучок на затылке розовой резинкой, позаимствованной этим утром у младшей сестры. Мои постоянно теряются, так что время от времени я подворовываю, но, наверно, нужно купить себе новые, чтобы Шай не сердилась.

Нет, не нужно, ведь парни из военной академии не носят длинные волосы, они бреются налысо.

Я не готов сейчас даже думать об этом, поэтому расстегиваю гидрокостюм, стягивая его верх до талии, попутно вытираясь полотенцем. Боковым зрением вижу, как мои друзья все еще стоят в застывших позах и смотрят на меня как-то странно.

– Да что с вами двумя? – спрашиваю, поднимая глаза, избавляясь от нижней части костюма и спешно натягивая шорты, пока какая-нибудь местная цыпочка не упала в обморок при виде обнаженного парня. На самом деле это не такая уж и проблема, я мог бы просто сделать искусственное дыхание.

– Звонил твой отец, – слабо выдавливает Мануэль. Я бросаю взгляд в сторону своего телефона, все еще лежащего поверх рюкзака, небрежно оставленного на песке.

Он не перестанет звонить, даже когда я сдохну. Проклятый контролирующий ублюдок.

– Насрать. – Главное, чтобы он не наведался в школу и не узнал, что я снова прогуливал. Тогда старик отправит меня в академию завтра же утром.

– Когда мистер Ройстон не дозвонился до тебя, он каким-то образом раздобыл мой номер, я не знал, кто это, поэтому ответил. – Виноватое выражение на лице Ману заставляет меня оскалиться.

– Что ты ему сказал? – хватаю друга за ворот футболки и дергаю пару раз.

– Эй, остынь! – встревает Паркер.

– А ты не лезь, мать твою! – Тычу в него указательным пальцем. – Ты сказал, где мы? – Снова обращаю внимание на Ману, страх и покорность в его обычно дерзком взгляде мне совсем не нравятся.

– Слушай, он был не в себе, кажется. – Как будто это новость. – Говорил что-то про Шай… Она не пришла после уроков.

Тело замирает как по сигналу. В мире не так много вещей, способных заставить меня погасить свою злость, и одна из них – моя восьмилетняя сестра Шайен. Первый порыв – конечно же, перезвонить отцу и спросить, что стряслось, но мысль замирает в воздухе, потому что мой телефон как раз в эту минуту протяжно сигналит. Вместо отца на экране всплывает улыбающееся женское лицо с теми же черными глазами, что у меня. Снимок был сделан в прошлом месяце, ровно за неделю до того, как я загремел под стражу за вождение чужой машины без прав, теперь атмосфера в доме едва ли тянет на радостную.

– Алло, мам, я уже… – Не успеваю договорить, едва ответив на звонок, меня прерывает серия громких всхлипов и прерывистое дыхание.