Отставной пожилой майор, проспавший подполковничьи погоны, дрых сейчас в застекленной будке на стареньком диване и, может быть, видел генеральские сны. Четверо заговорщиков неслышно прошли мимо, открыли еще одну дверь и устремились вверх по большой мраморной лестнице с ковровой дорожкой и роскошными перилами. Теперь они стояли у стены в большой зале с этнографической экспозицией и ждали шагов. Свет луны падал из больших окон и янтарными косыми прямоугольниками сверкал на паркете, как в ночной озерной глади, и освещал витрины экспозиции.

Долгополов оглядел ближнюю стеклянную витрину и, постучав по ней ногтем, шепнул Крымову:

– Откройте ее.

– Зачем?

– Не спрашивайте.

У Крымова и для стеклянной витрины нашлась отмычка. Антон Антонович вытащил оттуда длинный деревянный посох с набалдашником и вооружился им.

– Вы на кроманьонца похожи, Антон Антонович, – оценил старшего товарища Крымов. – На пенсии.

– Если бы вы сказали «неандертальца», я бы обиделся. А так стерплю.

Где‐то внизу хлопнула дверь, и долгожданные шаги стали приближаться к ним…

Все четверо буквально замерли, вжались в стену. А затем мимо открытых дверей их залы проплыл женский силуэт. Он двигался в сторону спальни купчихи Караваевой. Оставалось последовать за ночной гостьей – ради этого они были тут.

– Двинули, – кивнул Крымов на входную дверь.

Они также гуськом потянулись друг за другом: детектив, Антон Антонович Долгополов, Кассандра, и замыкала строй Эльвира Графф.

– Господи, во что же вы меня втянули? – шепотом спросила она.

– В уголовно наказуемое приключение, дамочка, – ответил Долгополов. – Давать заднюю уже поздно.

Они вышли в коридор и двинулись к дверям, за которыми была спальня купчихи. Там уже что‐то горячо шептали.

– Приди же ко мне, – услышали они женский голос. – Приди скорее!

Он не взывал, не просил – умолял!

– Господи, это Яна, – шепнула Эльвира, – но почему она стала такой? Я едва узнаю ее голос…

– Потому что она уже одержима, – мрачно ответил Крымов.

– Одержима?

– Тсс!

Они могли смотреть только в щелку между открытой дверью и косяком. Долгополов – из-под руки Кассандры, она из-под руки Крымова. Свет луны очень ясно освещал комнату. Яна Самохвалова в длинном вечернем платье с глубоким декольте неподвижно стояла у зеркала спиной к окну. Ее наряд явно говорил о том, что она очень хочет понравиться тому, ради кого пришла. Зеркальное пространство в старой раме было едва видно им. Но и этого хватило, чтобы затрепетать. Вслед за нарастающим легким шепотом, в котором можно было разобрать слова: «Я иду к тебе!» – они увидели, как зеркальная гладь, покрытая порчей, испещренная трещинами, стала меняться, по ней словно пролетали тени, одна пелена сменяла другую. «Я пришел, милая», – услышали они совсем рядом вкрадчивый голос. Наконец зеркало ожило – вся порча разом исчезла, его поверхность стала живой. И за этой поверхностью кто‐то стоял.

– Я счастлива, что вижу тебя вновь, – сказала Яна Самохвалова.

Голос ее и впрямь был таким, каким говорят лунатики.

– А как счастлив я, – ответил тот, кто сейчас был у порога двух миров. – Как же ты прекрасна!

– Благодарю.

– Я сделал все, как ты просила. Ты довольна, любимая?

– Да, отмщение свершилось. Я всем довольна.

– А тот человек, которого ты называешь мужем?

– Он тоже рад, но он думает, что это случай, рок, судьба.

– Пусть думает так, как пожелает. Люди почти всегда все списывают на судьбу, понятия не имея, что за этой судьбой стоит некая сущность, управляющая дорогами этого мира. Но почему мы только говорим? Пора нам выбирать, тебе пора выбирать…

– Да, пора, – согласилась Яна.

– Ты больше не любишь мужа. – Он говорил так, будто убеждал ее. – Не любишь давно.

– Я разлюбила его, когда узнала, что ему известно все обо мне и этом проклятом уроде, но мой муж ничего не сделал, чтобы поквитаться за меня. Он просто жалкий трус. Пустое место. Ничтожество.

Компания сыщиков переглянулась. Кажется, начиналось!

– Тогда что тебе терять? Я вновь сделаю тебя юной, милая Яна. – Вкрадчивый голос обволакивал и убеждал ее. – Когда‐то ты была прекрасной, как Афродита, я любовался тобой из того мира, и ты вновь будешь такой же… Ты же хочешь стать такой вновь? Вернуть юность?

– Хочу.

– Скажи мне со всей искренностью. Скажи сердцем!

– Хочу! – словно все закричало в ней. – Очень хочу!

– Так сделай это, сделай шаг!

Вдруг гладь зеркала дрогнула, как поверхность воды от брошенного в нее камушка, и сюда, в этот мир, в лунный свет, в ночь стала выходить длиннопалая мужская рука – черный рукав камзола, черные кружева, золотая запонка с изумрудом. И сверкающий бриллиант в платиновой оправе в форме розы на правой руке.

– Ну что же ты? Тебе осталось только сделать шаг мне навстречу!..

– Хорошо, милый, – ответила она, протянула руку и вложила пальцы в его ладонь.

Тот, кто скрывался в зазеркалье, с легким усилием потянул ее к себе. Яне Самохваловой оставалось поддаться, сделать только один шаг, и она приготовилась к нему.

Но тут Антон Антонович, вынырнув из-под руки Кассандры, с палкой наперевес бросился в спальню купчихи.

– Хрен тебе, проклятый, мать твою, Август! – завопил он. – Хрен тебе, а не эта женщина! Чертов мертвяк! – и со всей силой саданул посохом по предплечью фантома.

Крымов бросился за стариком, чтобы помочь ему. Туда же рванула и отважная Кассандра, зная, что два опытных борца с нечистью знают свое дело, но вдруг им понадобится помощь? Только Эльвира Графф, обезоруженная происходящим, стояла на пороге комнаты и в ужасе смотрела, как живые борются с призраком.

То, что случилось вслед за ударом Долгополова, заставило бы оторопеть любого. Это был пронзительный тонкий звук, каким отгоняют мышей или крыс. Он буквально резанул по ушам – это вопил монстр. Там, в зазеркалье! Потому что посох прошел через руку, рассек ее! Но не как нож рассекает кусок мяса. Рука монстра, что прошла через зеркало в этот мир, оказалась будто слеплена из крепчайшего тумана и стала распадаться. Обрывки этой руки, что рассыпалась на части и теряла цвет, еще оставались в ладони Яны Самохваловой. Несчастная женщина, конечно же, не поверила своим глазам. Потом она истошно завопила, отступила назад и рухнула без сознания, благо дело – на старый купеческий ковер. А Крымов, Долгополов и Кассандра остались стоять как раз напротив зеркала. Оттуда на них смотрел с ненавистью и бешенством герцог Август Ганноверский. Его рука была отсечена по самый локоть. Вдруг его лицо исказилось и покрылось трещинами; образ распадался, будто был старой коростой. Он облетел быстро – и теперь там, в зазеркалье, стоял юный император Гелиогабал в белоснежной тоге, с набеленным лицом, золотым лавровым венцом на голове, с целехонькими руками. Гнев исказил его лицо. Он поднял правую руку, указал пальцем на троих живых людей, и Крымов понял, что сейчас будет. Но, возможно, это понял и Антон Антонович Долгополов. Он шагнул к зеркалу, замахнулся и нанес удар по золотистой поверхности – зеркало треснуло и через секунду обвалилось осколками, открывая заднюю стенку. И все исчезло – золотистый свет из мира вечного обмана и безудержных фантазий, сам император, который, как успели увидеть все, захлебнулся криком, пропало все нереальное. Остались только музей, ночь и осколки разбитого зеркала на ковре в спальне когда‐то спятившей купчихи. Но в этих осколках еще таяли отблески того запредельного мира.

– Теперь хотя бы ясно, почему Караваева сошла с ума, – заметил Крымов. – И от кого ей досталось такое зеркало?

– Сын привез после балканских войн, – скромно ответила Кассандра сиплым от волнения голоском. – Так вроде источники говорят…

Напротив дверей стояла, привалившись к стене, Эльвира Графф. Говорить у нее явно не было сил, она просто потеряла дар речи. Но все пришли в себя после того, как за их спиной на полу послышались возня и стон. Это приходила в себя и садилась, потирая ушибленный затылок, Яна Самохвалова.

Она оглядела трех незнакомых людей, смотревших на нее, разбитое зеркало и слабым голосом спросила:

– Простите, но как я тут оказалась? И кто вы такие?

Перехватив взгляд детектива, Антон Антонович мрачно хмыкнул:

– Пусть подруга с ней объясняется. – Он повысил голос: – Эльвира Леонардовна, ваш выход! Просим! – И вновь обратился к своим: – Я умываю руки…

7

Уже в полдень они сидели в саду Антона Антоновичи и пили чай с баранками. Как чудесно грело солнце! Под таким июньским солнцем особенно чувствуешь себя живым. Но всем было грустно, даже тоскливо. Мужчины еще ночью прикончили бутылку рябиновой настойки, самой крепкой из полного собрания сочинений хозяина дома. Теперь они медленно уничтожали сливовую. Кассандра баловалась морсом. Она решила поехать к Антону Антоновичу, потому что оставаться одна после пережитого не хотела. Кассандра еще по дороге сказала:

– Я теперь неделю к зеркалу не подойду. Мне эта физиономия месяц будет сниться.

– Какая из них? – спросил Крымов.

– Мерзкого мальчишки, – ответила девушка, – «Императора роз».

– Резонно, – согласился детектив.

Да, рассеченная тростью рука, Август Ганноверский, который вдруг стал облетать, как скорлупа с вареного яйца, и этот юный развратник в тоге, с золотым венцом на голове, с набеленным, как у римской шлюхи, лицом, искаженным гневом и ненавистью, что‐то крикнувший им вслед… От таких воспоминаний в два счета не избавишься. Это еще пережить надо. Поэтому и рябиновая пошла особенно хорошо, даже Кассандра пригубила основательно. «Чтобы крепче спалось», – оправдалась она. Ее уложили в небольшой гостевой комнатке. Крымов лег в гостиной на диване. Дом был небольшой, но всем хватило места. Антон Антонович храпел в своей стариковской спаленке так, что эхо неслось по всему дому. Андрей уже и забыл, какой рык и посвист у этого маленького на вид человечка. Как будто Соловей-разбойник забрел случайно в поселок Яблоневый, в домишко на Дачной улице и свалился в дальней комнатке.

А в полдень они пили чай в саду под благоухающим яблоневым цветом.

– И все же я не могу понять, – сказала Кассандра, – почему его рука оказалась словно из дыма? Ведь на площади это был совершенно реальный человек? Вроде как.

Антон Антонович, отпивая чай, посмеивался.

– Что я сказала такого забавного?

– Переход из одного мира в другой это вам не из кухни в гостиную перебраться, с табурета на диван, – заметил Долгополов. – Тут вся структура сущего меняется. Сырую глину вы пальцем проткнете и не заметите, а обожженную не всякий молоток возьмет. Как будто химический состав вещества меняется. Это если в двух словах. Ясно вам, милая?

Рыжеволосая девушка с веснушчатым лицом кивнула:

– Ясно. А если бы Яна перешагнула порог, ее природа тоже бы изменилась?

– Несомненно. А вот сумела бы она вернуться в свою шкурку, я сомневаюсь. Что думаете, Андрей Петрович?

– Понятия не имею. Перешагнуть порог такого портала – это уже чудо. Но что будет с тобой дальше?

– А как бы он вернул ей молодость? – не унималась журналистка.

– В зазеркалье, Кассандра, – голосом терпеливого наставника заговорил Долгополов, – в мире магии возможно все. Я не знаю, как в одном образе уживались двое, император Гелиогабал и герцог Август Ганноверский, но ведь и на земле бывают свои чудеса – в теле одного человека вдруг селятся две сущности. То одна проявляется и берет верх, а то другая. Это называется одержимость, экзорцисты всех веков боролись с этим недугом не на жизнь, а на смерть. Не так ли, Андрей Петрович?

– Так, так, – с улыбкой кивнул детектив. Ему‐то хорошо была известна эта тема!

Кассандра нахмурилась:

– Скажите честно, Антон Антонович: он хотел послать нам проклятие, этот юный император?