Лена медленно выдыхает, словно подбирает верную формулировку, способную не сорваться в банальное "это сложно". Она смотрит на меня не как пленный на конвоира, а как опытный офицер на равного себе. И всё же в её взгляде появляется нечто иное. То, чего я не видел раньше. То, что не укладывается в протокол.

– Меня направил туда президент, – спокойно отвечает она.

На короткий миг в командном пункте воцаряется тишина, как от взрыва гранаты. Фостер пораженно моргает.

– Повтори, – произношу, не веря собственным ушам.

– Президент. Твой отец. Он приказал мне войти в состав группы сопровождения, – Лена не отводит взгляда. – Цель – передать тебе информацию. Не по защищённому каналу, а лично – из рук в руки.

– Ты издеваешься? – Фостер резко делает шаг вперёд, голос его звенит от негодования. – Президент знал, что корабль попадёт в засаду? Что мы захватим эсминец? Что ты окажешься здесь, в Астерлионе, на допросе у погибшего восемь лет назад при атаке мутантов Эрика Дерби? Он отправил тебя на свидание к призраку? Так получается?

– Это звучит как бред, Лена, – медленно произношу я, соглашаясь с Микаэлем. – Тогда, много лет назад, мой отец приказал расстрелять катер, и тот ушел под воду, унося с собой все улики. Позже он озвучил официальную версию: якобы я погиб при отражении атаки шершней. Про Ариадну не было сказано ни слова. Ни расследования, ни экстренных поисков, ни запроса на подтверждение потерь. Никто меня не искал. Никто не вышел на связь. Все эти годы он поддерживал миф о моей гибели.

– Ты сам сказал, что это миф, – не моргнув глазом, возвращает реплику Белова. – Президент не санкционировал уничтожение. Был дан приказ на предупредительный залп с расчётом на удержание и возвращение. Но метеоусловия и сбой стабилизации сыграли против нас. Ты и сам должен помнить, что катер потопили, когда на борту никого не осталось.

– Удобная версия. Свалить попытку убийства сына на погодные условия, – саркастично бросает Мика.

– Это не версия, а доклад, – жёстко отсекает Лена, – и я прилагаю к нему себя в качестве последнего живого носителя информации. Если хотите, живого компромата.

Фостер, не выдержав, сухо и злобно усмехается, глядя на нее в упор.

– Уж поверь, ты идеально подходишь на эту роль.

– Почему ты? – перебиваю я, сдерживая гнев. – Почему именно тебе поручено передать сообщение, которое по логике должно было быть засекречено и доставлено по внутреннему каналу? Или хотя бы через доверенное командование?

– Потому что я и есть доверенное командование, – без колебаний отвечает Белова.

Мика ухмыляется, но на этот раз воздерживается от прямой агрессии. Осмысливая услышанное, я пристально изучаю сидящую напротив женщину, вглядываясь в каждую линию лица, пытаясь найти ложь, паническую тень, дрожь в зрачках, но вижу только спокойствие и усталость.

– Что именно ты должна мне передать? – прищурившись, уточняю я. Мне больше не нужны обтекаемые формулировки. Только прямые факты.

Не разрывая зрительного контакта, Лена медленно подаётся вперёд, упирая локти в колени. В её движениях ощущается непреклонная твердость, выработанная годами службы.

– Архивный модуль, – отчётливо докладывает она. – Сегмент из внутреннего реестра Улья. Копирование осуществлялось вручную, по протоколу вне сети.

– При задержании тебя досматривали, – рявкает Фостер, ставя под сомнения ее слова. – С полным соблюдением норм. Никаких устройств при тебе не нашли.

Лена чуть склоняет голову, не сводя взгляда с моего лица. Микаэля с начала допроса она упорно игнорирует, чем вызывает еще большее недоверие и предвзятость с его стороны.

– Потому что вы искали не там. Носитель встроен в ампулу термостабилизатора в левое предплечье, ближе к венозной связке. Он незаметен при стандартном сканировании и не вызывает отклика при поверхностной проверке, – ровным тоном сообщает Лена.

Я напряженно сжимаю челюсть. В голове, как по старому картографическому интерфейсу, просчитываются возможные маршруты и последствия.

– Фостер, отведи полковника в медотсек. Пусть срочно извлекут накопитель. Затем сразу обратно, – произношу четко, как приказ на боевой операции под огнём.

Микаэль смотрит на меня с тем выражением, что обычно бывает у сапёра, которому под ноги бросили мину. Не возражает, это не его стиль. Вместо этого он грубовато хватает Елену за локоть, вытаскивая ее из кресла, и быстро тащит к выходу. Дверь скользит в сторону с металлическим шорохом, и они исчезают в коридоре.

Проходит чуть более десяти минут. Хронометр на стене отмеряет секунды с бездушной точностью, а я чувствую, как стрелки словно продавливают виски изнутри. В голове выстраиваются вероятные исходы различных событий. Не стандартные сценарии, а боевые расклады, и каждый с оговоркой: если Белова врёт… Опыт подсказывает, что ничего исключать нельзя. Елена может быть как ложной приманкой, так и последней попыткой моего отца вступить в контакт. А может, всё проще и грязнее: она является вирусным трояном, зашитым в сердце системы, архивом-ловушкой с отложенным активационным протоколом.

Белова утверждает, что прибыла по прямому приказу президента с заданием передать мне архив. Если это правда, значит, отец все эти годы знал, что я жив. Зачем тогда была нужна легенда о моей гибели, аккуратно разложенная по ячейкам официальной пропаганды? Более того, если Лена действительно выполняет приказ президента, выходит он знал, что на эсминце готовится диверсия. Вопрос: откуда? Кто дал наводку? Почему именно в этот момент, когда Одинцов исчез с радаров? Совпадение? Вряд ли. Такие совпадения, как неразорвавшиеся снаряды, – если не учтёшь, тебе конец.

В голове продолжает крутиться тревожная мысль. Она всплыла внезапно, как подводный минный буй, и сразу дала ощущение опасности. Что если маршрут слили? И не кто-то со стороны, а… Одинцов? Если его раскрыли, последствия могут быть фатальными для всех нас. Но развить эту мысль мне не дают.

Дверь открывается. Воздух в помещении будто вздрагивает от перемены давления. Микаэль заводит внутрь Белову. Ее лицо выглядит гораздо бледнее, чем пятнадцать минут назад, военный мундир отсутствует, на левом предплечье плотная повязка, проступающая сквозь ткань рубашки.

В руке у Микаэля я замечаю герметичный кейс с чип-накопителем. Значит, архив все-таки существует… Ладно, посмотрим, что внутри. Приблизившись, Фостер кладет его на стол и отступает на шаг назад.

– Обошлось без осложнений, – отчитывается он. – Ампула была встроена в теплообменный модуль. Капсула изолирована, пломба цела.

– Спасибо, Фостер. Присаживайся.

Мика коротко кивает едва заметным движением головы и остаётся стоять.

Белова занимает прежнее место. На ее лице нет ни одной лишней эмоции. Лишь лёгкая отрешённость, как у человека, прошедшего через суд и ожидающего приговора.

Я смотрю на кейс, словно на неразорвавшийся боеприпас, и не тороплюсь его открывать.

– Что внутри? – перевожу на Белову тяжелый пронизывающий взгляд. Поежившись, она слегка вздрагивает, стирая со лба выступившую испарину.

– Я не смертница, Эрик, – произносит она чётко, почти строевым голосом, правильно уловив мой подтекст.

– Тогда скажи, что именно содержится в накопителе? – перефразирую вопрос, не спуская с неё глаз.

Белова делает паузу. Короткую, как между взводом курка и выстрелом.

– Архивный сегмент, собранный с уровня первого доступа, – лаконично сообщает Белова.

– Аналитика или сырые данные? – уточняю я.

– И то и другое, – быстро отвечает она. – Информация, не прошедшая по официальным каналам. Подписи, полевые штампы. То, что отфильтровали из главного отчёта, но сохранили вручную.

– Ты уверен, что это не ловушка? – вмешивается Фостер, глядя на меня в упор.

– Не уверен, – честно признаюсь я.

– В таком случае, – хмыкает Микаэль, – мы с тобой любуемся на возможную мину, а она, – кивает в сторону Беловой, – с видом этакой честной разведчицы рассказывает, что всего лишь передала нам документы из Улья от самого президента.

– Не вам, а ему. – Сухо поправляет Лена. – Ты должен открыть архив. Не он, – пристально глядя мне в глаза, проговаривает она по слогам.

Мы с Фостером быстро переглядываемся. Доверие, как боевое снаряжение, – не выдается всем подряд. Его нужно заслужить… или отнять.

– Хорошо, – выдыхаю я, осознавая, что чертовски рискую. – Вскрываем.

Микаэль подходит ближе, встает за моей спиной. Я медленно открываю кейс. Внутри обычный накопитель, зафиксированный в защитном гнезде. Но каждый из нас понимает: в этой коробке может лежать не просто информация, а спусковой крючок, и сработает он либо на нас, либо по нам.

Осторожно вставляю накопитель в слот локальной станции. Это старый, но надёжный дешифратор ещё довоенных времён. Экран тут же вспыхивает, система оживает, и в воздухе повисает напряжение, как перед началом грозы. Фостер замирает за моей спиной, Белова тоже не двигается.

На дисплее всплывает строка:

«Подключение. Уровень доступа 1. Требуется верификация субъекта».

Мои брови взлетают вверх. Приехали, черт возьми.

– Первый уровень? Он есть только у отца, – бормочу вполголоса, протягивая руку и прикладывая ладонь к биопанели. Поцарапанное стекло неприятно щекочет кожу в момент сканирования. Я ни на что не надеюсь, но экран снова мигает, и следующая строка появляется с суровой, неумолимой чёткостью:

«Определён: Эрик Дерби. Доступ разрешён.

Режим: локальное чтение.

Канал зашит. Обновления запрещены».

В командном отсеке становится тихо, как в могиле. Мы не взлетели на воздух, станция не вышла из строя, и у меня оказывается есть доступ. Охренеть!

– Так просто? – недоверчиво бубнит Фостер, плюхаясь в кресло по правую руку от меня.

– Я же сразу сказала, что это личное послание для Эрика Дерби. Логично, что он должен его прочитать, а не взломать, – сухо комментирует Белова.

На экране отображается древовидная структура. Сегменты без названий, файлы с отметками ручного шифрования. Большинство отмечено красным, некоторые – жёлтым и один – чёрным.

Микаэль чуть наклоняется вперёд, всматриваясь в тусклый дисплей.

– Чёрный маркер. Локальный вирусный мониторинг? – произносит он негромко.

– Похоже, – шепчу в ответ, неторопливо прокручивая список.

Открываю последний документ. В левом верхнем углу мелькает подпись:

«Канал: внутренний архив/уровень 1».

А под ней – заголовок:

«А. Д. – протокол перемещения/необновляемый».

В груди болезненно щелкает, ладони мгновенно становятся влажными.

– Ариадна, – выдыхает Микаэль, безошибочно опознав инициалы.

Я продолжаю смотреть на экран, читая сухие строки файла:

– Ты что-нибудь понял? – Фостер заканчивает читать одновременно со мной, прищуривается, задумчиво почесывая подбородок. – Я ничего. Кроме того, что твою сестру переместили на «Аргус», чтобы инициировать какое-то «зеркало»… Резонатор вирусной активности, бионоситель, Ядро… – в голосе Микаэля слышатся сомнения и досада. – Она что, антивирус? Или наоборот?

Я молчу, машинально сжимая пальцами край стола, будто вдавливая в древесину накопившиеся догадки и бесконечные вопросы.

– Вероятно, это означает, что она не заражена, – предполагаю я, исходя из содержимого файла и только из него, так как других источников для альтернативных версий у меня нет. – Но в её теле пассивно присутствует вирус.

– Как мина с часовым механизмом? – мрачно резюмирует Мика.

Если бы я знал…

Если бы мне кто-то удосужился объяснить! Тогда всё это не звучало бы как набор пустых терминов, требующих дополнительной дешифровки.

Я сжимаю зубы, чувствуя, как под кожей начинает пульсировать злость. Скапливающаяся годами ярость оседает в тяжёлых, непрерывно зудящих и не дающих покоя мыслях. Если бы мне раскрыли хоть часть… Если бы не держали в неведении, как недоразвитого юнца с горячей головой и руками не из того места. Видимо, так и было. Отец выжидал, когда «импульсивный юнец» наконец повзрослеет.